Империя необъятна. Ее историю, географию, язык, невозможно во всей полноте уложить в учебники, атласы и словари. Какую бы вершину для обозрения ты не выбирал, на какое расстояние не отходил, не охватит Империю ни взгляд суетный, ни мысль праздная.

Факты, статистика, физика здесь бессильны. Они лишь дробят Империю, заставляют концентрироваться на деталях и частностях, лишая представления о целом, мощном и великом.

Империя – это держава на ладони Вседержителя. Это Вселенная, в которой смыкаются сфера земная и сфера небесная, образуя особую империосферу. Именно сферическим зрением можно постичь суть Империи, узреть, где и как концентрируются пространство и мысль, дух и творчество, народ и слово.

Так, ноосфера, определенная Вернадским как «биосфера, переработанная научной мыслью», дала новый импульс всему живому и вдохнула иное бытие в неживое.

Мысль породила новую эру с другими скоростями и силами. Мысль обогнала материю, и материя в погоне за мыслью неудержимо стала воплощаться в технике, орудиях и оружии, субстанциях и веществах. В ноосфере в истощенной почве прорастает зерно, сосуществуют атомная бомба и мирный атом. Ноосфера простерлась от морских глубин до небесных звезд.

Чтобы самосохраняться, ноосфера непрерывно должна порождать новое, потому ей движет мечта, потому ноосфера побуждает заглянуть за горизонт. Она созидалась в русских сказках, пророчествах и провидческих снах беспокойного гения. В ней суетный ум стал одухотворенным разумом.

Но разум отступает там, где с небес нисходит дух. Так с ноосферой смыкается пневматосфера. Ее отец Павел Флоренский назвал «особой частью вещества, вовлеченного в круговорот культуры или, точнее, круговорот духа». 

Она незрима и неосязаема, она превращает дерево и краски в святой образ, хлеб и вино – в святое причастие, слово – в поэзию, звук – в музыку. В ней ничто не подвержено тлению, старению, ветшанию.

Дух и искусство в пневматосфере едины, потому она вытесняет из себя все пагубные и греховные действа, принимает только подлинную свободу – свободу в Боге. Пневматосферу охватывает связующая нить соборной молитвы, она единит людей через спасительное слово, покровом Богородицы ложится на Империю.

Для изъяснений мысли и духа Империи необходим язык. Причем язык не только словесный, но и язык образов, символов, знаков, специальных имперских кодов. Все это, накапливаясь и концентрируясь, порождает семиосферу.

Это «пространство, вне которого невозможно само существование семиозиса» — сказал о ней Лотман. Семиозис – непрерывное порождение закодированных смыслов, превращение не-знаков в знаки. Так, полотнище становится флагом, песня – гимном, поле – символом победы ратника и труда хлебопашца.

Слово в семиосфере утрачивает свою фонетику и морфологию, обретает сверхсмыслы. Мы слышим «Крым» — и нам является русское чудо. Мы слышим «Пушкин» — и нам сияет солнце. Мы слышим «Россия» — и перед нами синева, роса и небо синее.

Семиосфера хранит ядро имперской культуры, не дает проникать в него всему чужеродному, что разложило бы ядро, опорочило святыни, разрушило светлые мифы, подточило бы корни слов, превратило бы единый народ в строителей Вавилонской башни. Семиосфера ищет в иных культурах близкое и понятное, то, благодаря чему можно принять другого, то, в чем можно найти с ним точки пересечения: труд, товарищество, материнство, справедливость. Из множества этих смыслов, знаков и символов и вырастает единый сверхсимвол – Империя.

Носитель этого сверхсимвола – имперский народ. Многоликий и многоязычный, но с единым «поющим сердцем». Народ длинной воли, народ- пассионарий, в котором каждый поставил Империю выше себя, отверг чечевичную похлебку ради первородства, не стал народом-потребителем и остался народом-победителем.

Этот народ своей мыслью, духом, словом укротил такие пространства, перед которыми бессильны здравый смысл и тонкий расчет. Имперский народ покорил льды и зной, горы и океаны, леса и степи. Породил в каждом ландшафте особый уклад жизни, неповторимое мировоззрение.
Такую «мозаику этносов во времени и пространстве» Лев Гумилев назвал «этносферой». Не полотно, а именно мозаика народов предстает перед нами в империосфере, где все обрели единство, не утратив своего лица и голоса. Этносфера – это единство народа, природы и Родины.
Все названные сферы существуют в империосфере не обособленно, а пересекаясь друг с другом, образуя единое пространство, которому необходимо длиться во времени. Так, именно время сочетает мысль, дух, символ и народ, приводит их в движение.

Но имперское время – особое. Это не просто линия или ось, оно всегда объемно, оно тоже сферично. В хроносфере прошлое, настоящее и будущее не только следуют друг за другом: порой прошлое настигает настоящее, а настоящее опережает будущее. Хроносфера становится вместилищем событий, уже минувших, и тех, которым еще предстоит случиться. Хроносфера в своих загадочных кругах и спиралях таит для нас знаки грядущего, указывает нам на закономерности истории, стремясь уберечь от повторных ошибок.

Имперский народ стремится преодолеть время, он постоянно противостоит ему как счетчику энтропии. Имперский народ – носитель эктропии, он останавливает распад и умирание, постоянно догоняет время — то спрессовывает, то ускоряет его. То пребывает в бытовом времени, то, мобилизуясь, входит в историческое время и соборно вершит судьбу Империи на фронтах, заводах, за преподавательскими кафедрами, в лабораториях, за письменными столами.

Имперский народ воплощает время, выдувает его визуальный образ как стеклодув многогранную фигуру. Имперское время подобно ветру, развевающему семена в пространстве. Из них возросли и Троице-Сергиева лавра, и пушкинский автограф, и сталинская высотка. Это застывшая хроносфера оживает в настоящем, вливает в него свои силы, концентрируется в тяготах и победах, слезах и молитвах, сохраняет империосферу нерасторжимой.