Прощай, унылая Европа: трагедия интеграции
Михаил Делягин
Символическому падению Берлинской стены исполнилось четверть века — заметно больше половины того времени, которое Моисей водил евреев по пустыне. Представляется, что это достойный срок для подведения хотя бы предварительных итогов евроинтеграции – при том, что они уже вполне бесспорны.
Между тем в России практически отсутствует спокойный и взвешенный анализ ее опыта. Для нашей практики обычно просто ознакомительное описание передового европейского опыта (с по-советски «отдельными, временными, кое-где еще имеющимися недостатками»), часто осуществляющееся на европейские же гранты, либо, в противовес этому, — жесткие, порой откровенно обиженные нападки со смакованием неудач. В одном случае беспристрастный анализ воспринимается как кощунство, в другом – как потакание стратегическому конкуренту.
Оба подхода идеологизированы и политизированы, что мешает адекватной оценке ситуации.
Между тем широкое и беспристрастное изучение реального, а не пропагандистского опыта европейской интеграции необходимо: России важно понимать, что и почему получилось и наших соседей, а какие их надежды (и, опять-таки, по каким причинам) не оправдались. Это вызвано научным интересом в последнюю очередь: в силу экономической невозможности нормального развития России без Украины (при всей катастрофичности прихода к власти откровенно нацистских сил в рамках ее «европейского выбора» в 2014 году), Белоруссии и Казахстана нам предстоит, хотим мы того или нет, осуществлять глубокую и комплексную реинтеграцию постсоветского пространства. Для решения этой задачи опыт предыдущего, европейского регионального интеграционного проекта представляется попросту бесценным.
Значительная часть надежд на «возвращение Восточной Европы в Европу» не оправдалась, — и пора понимать, почему. С другой стороны, все надежды 20-летней давности, которые могли реализоваться, уже воплощены в жизнь, — и крайне важно понимать, что будет происходить с нашими на глазах становящимися все более опасными и агрессивными партнерами по бизнесу дальше.
Кроме того, не стоит забывать, что современные российские проблемы если и не глубже, то, во всяком случае, значительно острее европейских, и нет никакого сомнения в том, что Европа, как обычно, будет оказывать сильнейшее влияние на пути их развития и, если нам это удастся, решения.
Опыт европейской интеграции нужен нашему обществу и потому, что Евросоюз по-прежнему остается наряду с США и Китаем одним из трех мировых «центров силы». Этому положению не мешает его сохраняющаяся несамостоятельность (хотя миротворческая активность Меркель и Оланда в феврале 2015 года и пробудила определенные надежды): мы видим в ходе нарастающих по масштабам военных операций и организации нацистского переворота с последующим развязыванием гражданской войны на Украине, как его страны (и далеко не всегда «в шкуре» НАТО) все более выпячиваются вперед американцами в ходе их военных и политических агрессий.
Не менее важно и то, что Евросоюз, несмотря на введенные им санкции и демонстрацию откровенно неадекватной враждебности и агрессивности, все еще остается крупнейшим торговым партнером России, — и нужно сохранять уверенность в том, что с ним можно будет поддерживать коммерческое сотрудничество и в отдаленной перспективе (между тем грузоперевозки начали переориентироваться на занятую работой, а не нравоучениями Юго-Восточную Азию задолго до украинской катастрофы).
Российскому обществу совершенно необходимо и понимать, будет ли вражда к России, доходящая до русофобии, оставаться в «интегрирующейся» Восточной Европе ключевым критерием демократизма, будет ли Польша (не говоря уже о странах Прибалтики) считать себя, когда ей придется выбирать, 27-м членом Евросоюза или 51-м штатом США и будет ли развитая часть Евросоюза продолжать растапывать собственные интересы ради демонстрации коллективной ненависти к России.
Еще более важна культурно-идеологическая составляющая интереса к Европе и ее опыту. Ведь именно в нашем обществе, причем в самых широких и разнообразных его слоях, все еще жива идея Европы как средоточия, квинтэссенции цивилизованности и демократичности, как высшего выражения «свободы, равенства и братства». Россия с 1987 года, вот уже более четверти века живет в условиях национальной катастрофы, именуемой «либеральными рыночными реформами». В условиях еще более быстрой, чем в развитых странах, варваризации мы отчаянно нуждаемся в том, чтобы нашему стремлению к цивилизованности и культуре было на что опереться не только в прошлом, в воспоминаниях о Советском Союзе, но хотя бы и в настоящем, в современной Европе, — и все более остро тревожимся из-за того, что вместо еще недавно казавшихся незыблемыми европейских ценностей все чаще опираемся на воздух.
Европа со времен Древнего Рима и Карла Великого пережила целый ряд интересных интеграционных проектов, и значение нынешнего Евросоюза — не столько в его актуальности, сколько в сравнительной гуманности: не будем забывать, что прошлый общеевропейский проект был реализован Гитлером, а позапрошлый – Наполеоном, отказавшийся от активной политической деятельности лишь после физической гибели большинства пригодных к военной службе французских мужчин.
Поэтому Европа необходима России в том числе и как символ и прививка гуманности, даже полностью растоптанной ее собственной повседневной политической практикой, — и ее все более очевидная неспособность и, более того, откровенное нежелание выполнять эту функцию также требует углубленного изучения, так как представляется еще одной угрозой человеческой цивилизации.
Выравнивание уровня развития европейских стран не удалось
В настоящее время уже не вызывает никаких сомнений: европейская интеграция и расширение Евросоюза способствовали не решению, но усугублению его внутренних проблем.
Ключевая проблема Евросоюза заключается в глубочайшей внутренней дифференциации, связанная не только с уровнем развития экономик входящих в него стран, но и с культурным фактором. Носители разных культур, даже таких близких, как французская и немецкая, по-разному реагируют на одни и те же управленческие воздействия, что существенно затрудняет унификацию управления, — что же говорить о странах Средиземноморья! Ситуация кардинально усугубилась в 2004 году, когда единая Европа расширилась, по сути дела, за пределы своих культурных границ, — но в силу налагаемых политкорректностью ограничений этот вызов не только не нашел должного управленческого ответа, но даже не был осознан. (Хотя высокопоставленный представитель Европейской Комиссии и заявлял автору данного материала, что «у нас нет никаких проблем с Болгарией и Румынией, потому что мы не верим никакой информации, которая исходит из этих стран»).
Динамика подтягивания южно- и восточноевропейских экономик к уровню развитых членов Евросоюза в 1992-2008 годах, наиболее концентрированно выраженное в нижеследующих таблицах, производит глубокое и неоднозначное впечатление.
Таблица 1. Сравнительная динамика развития стран Евросоюза
(ВВП на душу населения, долл., по отношению к уровню Франции)
Cтрана |
1980 |
1985 |
1988 |
1992 |
1995 |
2000 |
2005 |
2010 |
2014 |
2015 прогноз |
Франция |
100,0 |
100,0 |
100,0 |
100,0 |
100,0 |
100,0 |
100,0 |
100,0 |
100,0 |
100,0 |
Люксембург |
135,3 |
122,6 |
136,3 |
158,7 |
181,2 |
199,5 |
223,6 |
243,2 |
257,3 |
258,8 |
Дания |
103,8 |
118,0 |
120,5 |
117,7 |
125,1 |
128,8 |
131,5 |
133,8 |
136,4 |
140,5 |
Швеция |
120,4 |
124,6 |
124,2 |
123,5 |
102,9 |
119,4 |
113,1 |
116,4 |
126,8 |
128,0 |
Нидерланды |
101,3 |
96,1 |
95,4 |
95,3 |
103,2 |
110,4 |
114,0 |
119,4 |
115,1 |
115,5 |
Австрия |
80,9 |
88,6 |
95,1 |
99,8 |
107,7 |
103,1 |
102,6 |
106,8 |
112,8 |
114,6 |
Ирландия |
47,9 |
58,8 |
56,8 |
62,3 |
68,8 |
112,7 |
140,8 |
113,7 |
112,7 |
114,4 |
Финляндия |
87,7 |
115,1 |
122,7 |
92,0 |
95,2 |
104,2 |
107,6 |
109,3 |
111,2 |
111,7 |
Германия |
81,6 |
82,4 |
86,8 |
103,4 |
110,6 |
98,6 |
92,8 |
95,9 |
104,0 |
105,6 |
Бельгия |
94,4 |
83,4 |
86,3 |
91,2 |
100,8 |
97,7 |
99,9 |
103,1 |
103,9 |
104,4 |
Великобритания |
73,4 |
81,7 |
82,8 |
78,2 |
73,0 |
109,0 |
106,6 |
87,3 |
97,3 |
101,2 |
Италия |
63,6 |
77,7 |
84,7 |
91,1 |
71,4 |
83,4 |
85,4 |
82,3 |
78,3 |
78,2 |
Испания |
45,8 |
45,3 |
51,3 |
63,4 |
54,3 |
62,0 |
71,7 |
70,5 |
66,4 |
67,1 |
Мальта |
нд |
нд |
нд |
нд |
36,7 |
45,6 |
42,1 |
49,0 |
53,6 |
54,9 |
Словения |
нд |
нд |
нд |
38,8 |
38,4 |
44,1 |
50,3 |
55,6 |
53,4 |
53,7 |
Кипр |
31,6 |
43,3 |
40,8 |
44,8 |
50,2 |
56,6 |
62,8 |
65,1 |
52,8 |
52,1 |
Греция |
42,4 |
44,8 |
39,1 |
42,8 |
44,2 |
50,2 |
60,0 |
62,4 |
49,2 |
50,1 |
Португалия |
25,0 |
26,4 |
29,7 |
43,2 |
41,6 |
49,3 |
50,3 |
51,0 |
47,9 |
48,3 |
Эстония |
нд |
нд |
нд |
нд |
9,2 |
17,5 |
28,5 |
34,7 |
43,6 |
45,0 |
Чехия |
35,6 |
44,4 |
32,0 |
12,9 |
20,1 |
24,5 |
35,2 |
44,9 |
41,8 |
43,3 |
Словакия |
нд |
нд |
нд |
нд |
13,1 |
16,3 |
24,6 |
38,2 |
40,7 |
41,7 |
Литва |
нд |
нд |
нд |
нд |
нд |
14,1 |
21,1 |
28,1 |
36,3 |
37,9 |
Латвия |
нд |
нд |
нд |
2,3 |
7,1 |
14,0 |
19,6 |
27,0 |
35,6 |
36,9 |
Польша |
12,1 |
18,7 |
9,9 |
9,4 |
12,9 |
19,2 |
22,0 |
29,1 |
31,6 |
33,7 |
Хорватия |
нд |
нд |
нд |
10,3 |
17,8 |
21,1 |
28,7 |
32,5 |
30,0 |
30,6 |
Венгрия |
16,1 |
20,0 |
15,2 |
14,8 |
15,8 |
19,5 |
30,2 |
30,1 |
29,0 |
29,4 |
Румыния |
15,5 |
20,5 |
14,0 |
3,4 |
5,6 |
7,2 |
12,8 |
18,2 |
22,4 |
23,8 |
Болгария |
23,0 |
30,9 |
29,0 |
4,0 |
5,8 |
6,8 |
10,4 |
15,1 |
16,9 |
17,6 |
Индекс дифференциации Восточной Европы |
2.9 |
2.4 |
3.2 |
4.4 |
3.6 |
3.6 |
3.4 |
3.0 |
2.5 |
2.5 |
Индекс дифференциации ЕС (по состоянию на текущий год) |
0.984 |
1.017 |
0.961 |
1.000 |
0.954 |
1.012 |
0.934 |
0.894 |
0.921 |
0.934 |
Источник: МВФ, февраль 2015 года. Расчеты Валерии Сидоровой.
Примечания: Страны ранжированы по ВВП на душу населения в 2014 году.
Индекс дифференциации Восточной Европы рассчитывается упрощенно: как разница (в разах) ВВП на душу населения тех из пяти стран Восточной Европы, для которых имеется статистика с 1980 года (Болгария, Венгрия, Польша, Румыния, Чехия), по которым этот показатель является в каждом рассматриваемом году наименьшим и наибольшим.
Индекс дифференциации Евросоюза выражает степень его внутренней неоднородности по уровню экономического развития, показателем которого избран национальный ВВП на душу населения. Рассчитывается как сумма отклонений ВВП на душу населения от уровня Франции, принятого за единицу, и взвешенных по доле национального ВВП в общем ВВП Евросоюза.
Серой заливкой выделены данные по странам, не являвшимся в соответствующие годы членами Евросоюза.
Данные по Чехии за 1980-1994 годы были без каких бы то ни было разъяснений изъяты из базы данных МВФ в 2010-х годах, и в данной таблице курсивом выделены эти данные из редакций базы данных МВФ прошлых лет.
Относительно низкие результаты Германии до ее воссоединения вызваны учетом ее в современных границах (включая ГДР; пересчет показателей нерыночной экономики по рыночным курсам ведет к их занижению).
Индекс дифференциации Европы в пределах современного Евросоюза занижен для 1980-1992 и, в меньшей степени, 1995 года из-за отсутствия статистики по ряду стран.
Относительно высокие результаты Румынии в социалистическую эпоху при общеизвестно низком уровне жизни вызваны сверхконцентрацией и неэффективным использованием «нефтедолларов» режимом Чаушеску.
Франция выбрана для сравнения как наиболее развитая и крупная страна Евросоюза, не испытывавшая значительных политических потрясений (в отличие от Германии, включающей в себя часть Восточной Европы, что и обуславливает ее относительную уязвимость в условиях текущего кризиса), руководство которой последовательно придерживается проевропейской ориентации (в отличие от Великобритании).
Прежде всего, дифференциация членов Евросоюза остается весьма значительной и связана отнюдь не только с принятием новых членов, невозможность «подтягивания» которых до уровня развитых стран стала в последние годы уже совершенно очевидной. Так, с 1980 по 1985, с 1988 по 1992 и с 1995 по 2000 годы расширения Евросоюза не происходило, — но его внутренняя разнородность увеличивалась в силу специфики его собственного развития: как правило, более развитые страны в целом опережали менее развитые.
Поразительным образом самая масштабная «волна» расширения Евросоюза в 2004 году сопровождалась снижением его внутренней дифференциации – насколько можно судить, из-за увеличения «интеграционного бремени» на его наиболее развитую и мощную часть, приведшую к ее замедлению и снижению ее отрыва от среднего уровня.
Общий уровень дифференциации Евросоюза в целом не снижался с 1980 по 2000 годы (и даже несколько вырос за это время). На протяжении «нулевых» он снижался, несмотря на резкое расширение и принятие новых, в том числе неразвитых членов; вероятно, существенную роль внес кризис 2008-2009 годов, ставший существенным испытанием для всей европейской интеграционной конструкции. Несмотря на формальный отказ лидеров наиболее развитых стран оказывать непосредственную поддержку слабейшим членам Евросоюза, в целом поддержка, пусть даже и недостаточная, осуществлялась автоматически, в силу общности хозяйственного организма, — и тормозила развитие «флагманов», сокращая разрыв между ними и наиболее слабыми странами.
Насколько можно судить, периоды благополучного развития, не связанные с внутренними и внешними шоками (в силу мировых кризисов или существенных расширений) ведут к росту дифференциации Евросоюза, так как отсутствие потрясений позволяет развитым странам реализовать свои преимущества во внутрисоюзной конкуренции, несмотря на обязательства развивать новых членов.
Потрясения же ложатся основным грузом на наиболее развитые страны, «локомотивы» евроинтеграции, сокращая их опережения от остальных и тем самым снижая внутреннюю дифференциацию.
Это представляется весьма неутешительным для будущего Евросоюза выводом, так как наглядно демонстрирует его проблематичность: без поддерживающих его шоков он неминуемо разделится в самом себе.
Не менее знаменательная картина складывается и при наблюдении за странами бывшего социалистического лагеря. Несмотря на значительные темпы подтягивания к общеевропейскому уровню развития, рубеж в половину французского уровня по ВВП на душу населения среди них пересекла лишь Словения, причем еще в 2005 году. Отставание остальных стран этой группы, хотя в целом и сокращается, остается качественным, а не количественным. Эти страны по-прежнему не столько «Европа», сколько «Восточная Европа» в традиционном понимании этих терминов.
Неуклонность подтягивания стран Восточной Европы к уровню «старой Европы» после распада СЭВ и начала их европейской интеграции обусловлена прежде всего катастрофическим падением их экономик в конце 80-х – начале 90-х годов.
Лишь Польша достигла своего «относительного» уровня 1980 года уже в 1995 году, то есть через 15 лет, и затем уверенно превысила его, несмотря на кризис 2007-2008 годов и нынешнюю проблемную стабилизацию. Венгрия стала отставать от Франции меньше, чем в 1980 году, лишь в 2000-м, то есть 30 лет спустя; Чехия приблизилась вплотную к этому уровню в 2005, а Румыния обошла его в 2010 году, через 40 лет. Болгария же, похоже, не достигнет «относительного» уровня развития 1980 года уже никогда (по крайней мере ее нынешний «относительный» уровень лишь немногим превышает половину уровня 1985 года).
Сохраняется высокая неравномерность развития самих стран Восточной Европы, хотя аутсайдеры частично сменились (место Польши заняла входившая в число лидеров Болгария, Румыния осталась на предпоследнем месте).
Разрыв в ВВП на душу населения между наиболее и наименее развитой из 5 стран Восточной Европы (без Прибалтики, Словакии и Словении) в первой половине 80-х годов снизился. Однако после страшного увеличения разрыва между ними в результате катастрофы конца 80-х – начала 90-х годов (в 1992 году индекс дифференциации стран Восточной Европы превысил уровень 1985 года более чем в 1,8 раза) и последующего выхода на основе разных моделей он лишь в 2010 году лишь приблизился к уровню 1980, а в 2014 году – к уровню 1985 года (существенно, что в социалистическое время, до начала рыночных преобразований дифференциация также заметно снижалась).
Насколько можно понять, достаточно устойчивое сохранение отставания стран Восточной Европы обусловлено самой моделью европейской интеграции. Более того: глубокая внутренняя дифференциация Евросоюза, хотя и постепенно снижается, является его фундаментальной особенностью и в обозримом будущем будет носить качественный, а не количественный характер.
Новый европейский колониализм
С годами крепнет уверенность в том, что сохранение разрыва в уровне развития и хроническая потребность новых членов Евросоюза в помощи отнюдь не случайны, но предопределены самой экономической моделью европейской интеграции.
Ориентация стран Евросоюза прежде всего на внутренний рынок, но ни в коем случае не на экспорт, жестко навязываемая его новым членам, представляется естественным следствием рационального стремления к устойчивому развитию, защищенному от внешних шоков. Строго говоря, в этой части оно вполне разумно воспроизводит экономические модели Советского Союза и Китая. Однако для новых членов данное требование оборачивается требованием переориентации внешней торговли на внутренний рынок Евросоюза, на котором для их национального производства (даже когда оно соответствовало европейским стандартам, разрабатывавшимся в том числе и для обеспечения нетарифного протекционизма), как правило, просто не было места.
Это создавало большие проблемы для всех присоединявшихся к Евросоюзу стран. Ставшая притчей во языцех Греция, например, в рамках евроинтеграции была вынуждена существенно ограничить производство своих экспортных продуктов – вина, табака, оливок и даже хлопка, попросту не нужных Евросоюзу. По сути, из базовых отраслей экономики ей оставили одно лишь судостроение, — которое, однако, вскоре не выдержало глобальной конкуренции.
Для бывших социалистических стран вступление в Евросоюз способствовало ограничению, а то и прямому разрыву торговых связей прежде всего с Россией, с которой они были связаны в рамках прежней модели интеграции.
Поскольку высокотехнологичная продукция новых членов, как правило, была неконкурентоспособна на внутреннем рынке Евросоюза, их европейская ориентация объективно способствовала быстрой и беспощадной деиндустриализации этих стран. «Гиперконкуренция» со стороны европейских фирм вела к массовой безработице и деквалификации рабочей силы, вытеснению населения нестабильные в сектора с высокой самоэксплуатацией (мелкую торговлю, превозносимый либералами малый бизнес и сельское хозяйство). Другим следствием стала широкомасштабная миграция населения в развитые страны Евросоюза, в которых она существенно «испортило» рынок труда. Наконец, не следует забывать и того, что чрезмерное «измельчение» бизнеса объективно снижает национальную конкурентоспособность, — в частности, технологический уровень страны.
Экономики Восточной Европы (в первую очередь банковские системы, оставшиеся слабыми) перешли под контроль глобальных корпораций «старой» Европы, которые сохранили промышленность, как правило, там, где имелась высококвалифицированная рабочая сила (до присоединения к Евросоюзу прошел также перенос в соответствующие страны значительного числа экологически вредных производств). В странах с менее квалифицированной рабочей силой (Румыния, Болгария, страны Прибалтики) еще на этапе подготовки к вступлению в Евросоюз произошла подлинная промышленная катастрофа, благодаря чему квалифицированные работники при открытии границ просто бежали на Запад (так, в 2007-2008 годах из Румынии уехало 20-30% экономически активного населения – 2-3 млн.чел.). Это создавало в новых членах Евросоюза дефицит рабочей силы и повышало стоимость оставшейся, что во многом лишало соответствующие страны преимущества дешевизны квалифицированного труда. Подготовка же специалистов из-за закрытия соответствующих производств