В культовой для Донбасса песне Александра Скляра «Миллионы» есть такие слова:
Когда война на пороге,
Нам не убежать, не спрятаться,
Надо просто выбрать оружие, которым сражаться.
Кажется, Захар Прилепин за три года перебрал весь арсенал человека творческого: гуманитарка, которую писатель поставлял сюда тоннами; музыка (одна песня «Сержант», написанная в Донецке, чего стоит); глагол, которым он жжет сердца людей по обе стороны линии фронта в публикациях и книгах. Последние пару лет он официально занимал должность советника главы ДНР. Казалось бы, чем еще писатель может помочь Донбассу?
«ЛИТЕРАТУРНЫЙ СПЕЦНАЗ»
Я стою в расположении воинской части в Донецке. Небольшой отряд бойцов оттачивает свое мастерство владения автоматом. Вдоль строя, не спеша, прохаживается Захар — в камуфляже и с пистолетом ТТ на бедре. Знакомьтесь, майор Прилепин, заместитель командира батальона спецназа по работе с личным составом армии ДНР. Замполит. Или политрук. На Донбассе мы встречаемся не в первый раз и давно перешли на «ты».
— Захар, у тебя только что вышла книга «Взвод» — о писателях, которые были офицерами, ополченцами, участвовали в различных войнах и конфликтах. И вдруг мы узнаем, что ты решил взять в руки оружие…
— Литература тут не причем. Так или иначе, жизнь была связана со службой в свое время (Захар служил в ОМОНе, в том числе бывал в командировках в Чечне, — ред.). Я боюсь в патетику свалиться, но совершенно очевидно, что Донбасс – это зона ответственности не перед жителями Донбасса или Украины, а перед будущим России. Если нам здесь удастся чего-то добиться, значит у нас получится везде, на любых направлениях. У меня есть определенные возможности, и я не вижу причин оставаться в стороне. По моей инициативе уже создано подразделение и мы будем стремиться к тому, чтобы на белом коне въехать в какой-нибудь близлежащий город, который был оставлен нами в силу разных причин.
— Что за люди в батальоне?
— Здесь 90 процентов — мужики повоевавшие. Большинство — местные. Я знал, где взять этих людей. Причем мы могли, конечно, предоставить людей гораздо больше. Но сказали: нужен батальон. Собрали батальон. Сейчас в России из числа товарищей просто очередь стоит: ребята, возьмите нас, мы хотим, мы приедем. Товарищей по разнообразной бывшей политической и околополитической деятельности огромное количество.
— Ты ощущаешь некую свою преемственность с героями «Взвода»?
— Вообще, когда я стал заниматься этой темой, у меня в голове сформулировалась фраза: «За нами стоит спецназ русской литературы». Мы конечно имели представление, что Гумилев служил где-то, Лев Толстой… Но на самом деле список этот огромен. В России с XVIII века я насчитал более сотни поэтов и писателей, у которых жизнь была напрямую связана с воинской службой. У нас самозванцы русской словесности стали доказывать, что русский литератор – это такой исусик на тонких ножках, который вечно говорит о слезинке ребенка и о прочих трогательных вещах. Причем эти люди активно и настоятельно болеют за украинскую сторону. Но это сложилось не сегодня. Если внимательно смотреть на войну 1812 года, Крымскую, уж тем более подавление польского восстания, уже тогда колоссальное количество нашей аристократии могло болеть за поляков, за любого противника. В Отечественную войну 1812-го в московских салонах говорили: «Может быть, с Наполеоном стоит решить миром? Это просвещенная нация…»
— Сейчас все повторяется?
— Видимо, это такая коллизия, которая воспроизводится из века в век. Какая-то часть российской аристократии, интеллигенции, так называемого прогрессивного сообщества выступает защитниками интересов чужеродных сил. Это держит в тонусе. Я не очень по этому поводу переживаю.
«НЕ ОЩУЩАЮ СЕБЯ ПИСАТЕЛЕМ»
Вместе с майором Прилепиным мы выезжаем в сторону южных границ непокорного Донбасса. Едем по солнечному Донецку. С улицы Артема — в сторону Ленинского проспекта. Оттуда — налево, в район Боссе. Трамвайный круг на «Донецкгормаше». Рассказываю Захару о страшном обстреле в январе 2015 года. Здесь тогда под украинскими снарядами в утренний час пик погибли сразу 15 мирных жителей.
— И ведь та наша «прогрессивная аристократия», о которой ты сейчас сказал, таких вещей не замечает.
— Да, не замечает. Это масштабное расчехление. Потому что весь этот пресловутый гуманизм российской интеллигенции оказался чистым фарисейством. Виктор Шендерович говорит, что мы все ответственны за Авдеевку (город под Донецком, где недавно произошли жестокие бои, находится под контролем украинской армии, — ред.). А о том, что у нас на Донецк за последние две недели упало больше 10 тысяч снарядов всех возможных калибров, даже речи не идет. Погибли мирные жители. Коммуникаций разрушенных – просто колоссальное количество. В целом, мне и сказать больше нечего. Все слова уже произнесены давно. Все понятно. Тут уже просто стоит вопрос выбора – ты за этих или за тех? Туда или сюда?
— Ты переехал «сюда». Оружие в руки взял. Есть ведь вероятность, что придется стрелять. Тебя это не смущает?
— Нет, конечно, меня ничего не смущает. Все эти кривляния, что вот ты писатель, поэтому ничего не должен делать, меня совершенно не волнуют. Я хочу – пишу, хочу – не пишу. Здесь идет война. Это как во время Великой Отечественной. Все эти замечательные товарищи в лице Симонова, Долматовского, они все писали, все носили оружие. И все имели воинские звания.
— Если придется стрелять…
— Я офицер. Естественно, придется стрелять. Здесь я не ощущаю себя писателем. Тут есть некоторая сложность. Я ее даже скрывать не буду. Все-таки непосредственно управлением подразделений я занимался, страшно сказать, 20 лет назад. Поэтому какие-то вещи надо в голове просто реанимировать. И я этим стремительно занимаюсь.
— А семья?
— Семья мысленно, душевно со мной.
«ВАТНИК» ПУШКИН
Знакомая трасса на юг. Сколько раз мы мотались туда-сюда во время «активной фазы» войны на Донбассе в 2014-и и в 2015-м… Вот тут, у Тельманово, мы остановились около ополченцев ночью, возвращаясь из Новоазовска в Донецк. Спросили, как дальше дорога. Нормально, говорят, только пулеметчик с тепловизором с горки работает, аккуратнее езжайте. А как поедешь аккуратнее мимо пулемета? Развернулись, поехали по темноте обратно. Увидели справа в полях идущий на нас танк с фонарями. Испытали инфернальный ужас. И Захар прекрасно понимает, о чем я. За три года он несколько раз чудом избежал плена. Бывало, «ополчи-махновцы» под стволы ставили. Буквально в минуты расходился с выходившими из окружения украинскими колоннами. Да и на передке он за эти три года бывал чаще, чем иные писатели на свежем воздухе. Короче, на одном языке говорим.
— Я пытался знакомым рассказывать из мирной жизни. Не понимают. А ты в интернет-сетях такие баталии ведешь. Не жалко автору романа «Обитель» размениваться на эти «терки» в Фейсбуке?
— Не, не жалко. Да это все фигня. Если ты живешь, а не лежишь в гробу, то времени написать еще 25 романов более чем достаточно. Я вообще по этому поводу не парюсь. Знаешь, такие слова у Пушкина были. Он же был абсолютный империалист, «ватник». Нынешние Проханов с Лимоновым не ведут себя столь радикально, сколь вел себя Пушкин. И он сказал, что война гораздо более важное занятие, чем собачья свадьба нашей литературы. Чаадаев 9 лет отслужил. Он сначала был гренадер, а потом служил в гусарском полку у Дениса Давыдова. В каких боях участвовал, чем занимался, за что получил свои награды. Всю эту информацию я разрывал просто по крупицам. Эти люди были просто аномального мужества. Настоящие донецкие ополченцы. Кроме того, что они воевали, они еще и на дуэлях стрелялись, не переставая. Я сегодня таких литераторов в России, честно говоря, не очень знаю. Мы все больные дети Серебряного века, начала ХХ века. Наркомания, свальный грех, привычка отделять, типа Родину я люблю, а государство не люблю. Нам надо не в Серебряный век возвращаться, не к ахматовским сиротам надо, а в Золотой век. В век Пушкина. Потому что там у большинства людей были более чем четкие представления о Родине и любви.
— И не всегда с властью дружны были…
— Они были декабристами, писали «во глубину сибирских руд» послания, еще что-то. Они все были смутьяны, нацболы. Если какая-то движуха начиналась, если война, тут же самый большой либерал, человек, придумавший словосочетание «квасной патриотизм» Петр Вяземский, сразу пошел на войну 1812 года. Потом война с Турцией. Они с Пушкиным оба Бенкендорфу пишут письмо, что хотим в действующие войска. Это 1831 год. А у них в 1825 году повесили пять декабристов – ближайших друзей. Огромное количество, двести человек уехали в Сибирь. Причем из них порядка 50 литераторов, поэтов. Сегодня эту ситуацию воспроизведите. Представьте себе Бориса Акунина условного или Дмитрия Львовича Быкова, которые пишут главе охранки письмо: «Хотим отправиться в действующие войска». Невозможно представить. Причем Пушкину и Вяземскому отказали. И Пушкин взял и самочинно отправился на Кавказ. Приехал на лошадке, в черной бурке, с пистолем, умчался на позиции. Казаки атакуют, он вперед казаков скачет. За ним офицеры мчатся: «Саша, Саша, не обездольте русскую поэзию!»
«УКРАИНЦЫ — ПРОСТО ЗАБЛУДШИЕ ДЕТИ»
Выгружаемся под Коминтерново (поселок на юге ДНР, — ред). Здесь один из отрядов Прилепинского батальона будет нести службу на передовой. До украинских позиций где 800, где 400 метров. Парни оборудуют опорный пункт, таскают буржуйки, мешки с песком. Захар уточняет, что еще надо, чего не хватает. С той стороны ухает артиллерия. Снаряды ложатся в стороне Саханки. Вспоминаю, как вывозили из нее из-под обстрелов девочку Настю с пороком сердца. А бабушка ее разговаривала по-украински.
— А есть что-нибудь на Украине, за что ты ее любишь?
— Я люблю украинскую мову.
День згасав за горою.
Даль синіла кругом.
Ми стояли з тобою
Над широким Дніпром.
Чи згадала ти нині:
Небо в ясних зірках,
Ми йдемо по стежині.
Щастя в наших серцях.
Я знаю украинские песни, поэзию, литературу. Люблю их вышиванки, кухню. Но я люблю это не как украинское. Я люблю это как свое. У меня прабабушка была украинка. Наши русские националисты говорят, что нет никаких украинцев, что их создал Ленин или они созданы в 1995 году. Моя прабабушка не говорила на русском языке. Она говорила на суржике. Это было сто лет назад. Говорить, что никаких украинцев нет, это смешно. Есть украинцы, есть армяне, есть чеченцы, есть якуты, мордва, чудь.
У каждого второго воевавшего русского литератора обязательно есть тема, что я там с башкирами, с татарами. Ближайший помощник у Дениса Давыдова был чеченец. Когда я впервые увидел Моторолу, у него был реальный чеченец, правда, с Дальнего Востока. Я тогда посмеялся. Даже это воспроизводится. Я нахожусь тут в пространстве романа «Тихий Дон», романа «Война и мир», «Слово о полку Игореве». Эти люди за тысячу лет не изменились. Роман «Я пришел дать вам волю» Шукшина. Все эти ополченцы, воины, разинские бунтари собрались. И они есть. Это было такое огромное счастье узнавания, что все эти люди есть. Я каждый день прихожу, надеваю серьезную мину и смотрю на личный состав, работаю с ними, выезжаю с ними. Но внутренне у меня просто восторг постоянный. А украинскую культуру и украинцев унижать не надо. Надо их обнять и сказать, что единственные люди, которые сохранят истинное украинство, все ваши-наши вышиванки, все ваши-наши борщи и всю вашу-нашу поэзию и литературу, это русские люди. Мы – хранители вашего украинства.
— А некоторые в Москве наоборот кричат, что надо всю Украину переформатировать.
— У нас есть Граф – командир взвода. Он говорит: «Я периодически слышу голоса из России, и здесь некоторые ополченцы уже говорят, что мы воюем с Украиной. Я категорический противник этого. Я русский, говорю на русском языке, ребенок русского социума и русской культуры, но я не считаю, что мы воюем с украинцами». Эти квазинационалисты, сидящие в Москве, ни разу сюда в жизни не приезжавшие, они без конца пишут и пишут о том, как они должны русифицировать всю Украину. Здесь сидит Граф, воюющий с 2014 года, человек, которого убивали 258 раз, и он с Украиной не воюет, а воюет с нацистскими бандформированиями. А там сидят эти упыри, которые воюют с Украиной из Москвы. Я не могу это все себе в голове уложить. Ну приезжай сюда и воюй с Украиной. Давай, вперед!
— Конечные цели какие у этой войны?
— Киев – конечная цель. Скрывать не станем.
— Киев для того, чтобы поменять там власть, или Киев для того, чтобы присоединить к России?
— Киев – русский город. Русский украинский город. Наше дело маленькое. Наверху решат. Но я думаю, что таких ошибок, которые были с Януковичем, быть не должно. Они прекрасно отдают себе отчет, что посадить какого-нибудь условного Сидорова, Тимошенко и Медведчука, обо всем с ним договориться, а через даже не четыре года, а через месяц он совершит полную перезагрузку, и опять начнется то же самое. Я думаю, что у них хватит ума такие вещи больше не совершать. Вся Украина – цель. Никакой другой цели быть не может.
— Во что ты веришь в этой жизни?
— Бог есть. Очевидным совершенно образом. Есть очень добрый, очень терпеливый, во всем помогает. Нет вообще даже в человеческом сознании представления и границ его милосердия. Есть. Старается изо всех сил. Искренне верю, что Россия святая, Бог есть, ты умрешь. Эти вещи простые. Мы – спасители мира. И надо в этом отдавать себе отчет. Мы – хранители не традиции, это слово может что угодно в себя вмещать. А просто хранители здравого человеческого смысла. Хранители того, что оставляет человека человеком.
— С той стороны-то Бог тот же.
— Для всех один. Они дети заблудшие. Деки приезжал, легендарный сербский снайпер, он говорит, что с «Азова» (украинский националистический полк, — ред.) взяли пацана в плен, совершенно идеологически заряженный, мама не горюй. Посадили на подвал, дали учебник истории за седьмой класс. Он его прочитал, заставили пересказать. В общем, остался здесь, в ополчении. И воюет теперь. Они обманутые просто. Они просто не знают элементарных вещей. Их надо до них донести.
