Вначале было слово. «Словом можно убить, словом можно спасти, словом можно полки за собой повести». Недооценивать силу слова нельзя. Вот и писатель Захар Прилепин стал политруком батальона на Донбассе и одновременно выпустил новую книгу: «Взвод: офицеры и ополченцы русской литературы». В нее вошли одиннадцать биографий писателей и поэтов Золотого века, которые умели держать в руке не только перо, но и оружие. 24 февраля на киностудии «Лендок», что на Крюковом канале, с автором можно лично обсудить все вопросы и даже поспорить. Корреспондент «Комсомолки» поговорил с писателем незадолго до презентации.
«РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА – НЕ ПРОПОВЕДНИЦА БЕСКОНЕЧНОГО ГУМАНИЗМА»
— Захар, «золотой век русской литературы через призму порохового дыма» — это интересно, но что это значит?
— Через призму не только порохового дыма. Пожалуй, впервые в русском литературоведении описываются военные биографии Чаадаева, или адмирала Шишкова, Пушкина и других. На самом деле книга не только об этом. А о позиции писателя в момент военных конфликтов. До сих пор люди, выдающие себя за российскую интеллигенцию, совершают ошибки, когда рассказывают, что русские писатели воевали только с французами. Мне жалко людей, которых они разводят. У них (оппозиционеров. – ред.) много разнообразных медиа и источников информации, и слушатели думают, что это правда. И уже многие годы думают, что это правда. А это неправда. Я себя выставил в качестве просветителя в этом случае.
Недавно я прочитал в статье про себя, что Вяземский не здоровался с Пушкиным после «Клеветников России», хотя Вяземский здоровался с Пушкиным, а потом сам был сторонником подавления уже следующего Польского восстания. Люди банально не знают очень-очень многого. Пришлось заняться просвещением, чтобы показать, что русские писатели золотого века были совсем не похожи на, условно говоря, Бориса Акунина или на Веру Полозкову.
— Правильно ли я вас поняла, что в некоторых ситуациях мужчина-писатель должен определить свою позицию, взять в руки оружие…
— Не совсем так. Писатель может заниматься всем, чем угодно. Он может быть хоть пацифистом, хоть солдатом. Просто у нас в литературоведении сложилась не совсем верная, а зачастую совсем неверная традиция смотреть на русскую литературу, как на проповедницу бесконечного гуманизма. В то время как для литераторов «золотого века», которыми я занимался, воинская служба, война на любых границах России — на Кавказе, с поляками, с финнами, с турками, с кем угодно, аннексии территориальные, поддержка сепаратизма, — это все для них было совершенно обыденной вещью. Эти вопросы они даже не поднимали. Пускай читатели делают выбор сами, на кого им быть похожим. По времени у меня пока все заканчивается Пушкиным.
«ПАРАЛЛЕЛИ С СОВРЕМЕННОСТЬЮ ОЧЕВИДНЫ»
— Захар, вы проводите параллели с современностью?
— Они настолько очевидны, что их не надо даже проводить. Пушкина отправляют в ссылку, потому что он вольнодумец. Пушкин приезжает в Кишинев, знакомится с будущими декабристами, и тут – внимание! -отставной полковник российской армии, грек по национальности, Александр Ипсиланти переходит границу и поднимает восстание греков против Османской империи. И Пушкин стремится туда в качестве, как сегодня бы мы это назвали, ополченца. Он хочет попасть в отряд отставного российского полковника, которого сегодня бы назвали террористом и сепаратистом, чтобы участвовать в войне греков за освобождение. Но тогда грека быстро разбили, и Пушкин не успел. Но успел на следующую кампанию, российско-турецкую, тоже опять же начавшуюся с территориальной аннексии, где участвовал в качестве добровольца. И эта параллель очень прозрачна.
— С такой точки зрения Пушкина точно еще не рассматривали! То есть Пушкин сейчас был бы с вами вместе в вашем батальоне?
— Совершенно верно.
— То есть поэт принял бы нашу сторону?
— Безусловно. Такими примерами, которые я вам сейчас привел, полна книга, так что читайте и удивляйтесь. Потому что, выясняется, что за столько лет мы никуда не ушли и находимся на той же точке и решаем те же самые проблемы. Но люди, которые жили тогда, перед собой никакого выбора не ставили. Им было понятно априори то, что мы тут в муках пытаемся разрешить.
— Хотите сказать, что мы поглупели? Столько споров вокруг Крыма и Донбасса, а тогда что, не было?
— Тогда тоже были люди, уверенные, что правда только на Западе. Что правда бывает только на французском языке. Пушкин же писал, что гадко видеть московских и петербургских читателей французских газет. Он писал это во время, скажем, Польского восстания, когда огромное количество российской аристократии говорили: «Прекратите! Мы должны во всем слушаться Запад, мы должны быть цивилизованными!» И у Пушкина тогда, и не только у Пушкина, у многих великих литераторов, это вызывало бешенство. Они были среди аристократии в меньшинстве, потому что большинство говорило на французском языке, думало по-французски и считало, что Россия — это черная дыра мира. Мы не поглупели, мы просто забыли историю с той самой точки. Просто у нас Пушкина нет поблизости, чтобы прислушаться к нему.
«ЛЕРМОНТОВ – «ОТМОРОЖЕННЫЙ» БОЕЦ»
— Вы в какой-то степени пытаетесь взять на себя функции Пушкина — говорить людям правду?
— Нагловато будет брать на себя такие функции, я просто рассказываю какие-то вещи, чтобы люди вспомнили.
— А Лермонтов тоже был бы сейчас с вами?
— Безусловно, конечно. У Лермонтова никогда не случалось припадков ложного гуманизма. Он был совершенно, как бы сейчас сказали «отмороженный» боец, который лез в гущу рукопашных боев и действовал он там просто с аномальным мужеством. А если мы зададимся вопросом: он же на Кавказе? Он обижал там кавказские народы, ни в чем не повинные! Занимался, по сути, военной экспансией, и нисколько об этом даже не печалился. По этому поводу у него нет никаких рефлексий.
— Любопытно. Ну вот интересно: получатся, тогда пресса в других странах к этому спокойно относилась, не кричала, как сейчас, о «русской агрессии»?
— И тогда, конечно были санкции. И мир совершал то же самое, и разнообразные Франции и Великобритании тоже лезли на Кавказ, занимались тем же самым. Причем писали про Россию, что тут варвары, что они уничтожают несчастные горские народы, которые хотят жить в мире только с Великобританией, а с Россией не хотят. То есть происходило то же самое, что и сегодня.
— А какой выход? Мы же, получается, по кругу ходим.
— Надо прочитать мою книжку и понять, что ничего нового не происходит. Нужно защищать свои территориальные, географические и культурные интересы и не впадать в разнообразные ереси.
— Есть надежда, что человечество поумнеет когда-нибудь?
— Не надо ему умнеть. Прогресса нет, человечество ходит по кругу. Прогресс — уже антирелигиозная выдумка.
«РОССИЯ И ЕСТЬ ЦЕНТР МИРА»
— Захар, часто говорят, что у России какой-то особый путь. А вы верите, что Россия когда-нибудь станет центром возрождения мира, духовным центром?
— Всю историю своего существования она и есть центр мира! Как Рильке говорил: «Все страны граничат друг с другом, а Россия — с Богом». Вот это и есть наша задача, наш прогресс и наш путь.
— А почему тогда о Россию все ноги вытирают?
— От зависти!
— А чему уж так завидовать? Пенсии маленькие, цены высокие, медицина на ужасающем уровне…
— Давайте не доводить до абсурда. Зайдите во французское метро или в нью-йоркское метро — вы ни в Петербурге, ни в Москве не увидите такое количество нищих, такое количество грязи, такого количества людей с какими-то явными аномалиями медицинского и человеческого толка. Я не говорю про Азию, про Африку. Просто у нас страна живет немножко по черному налу. Но в материальном смысле — я не скажу, чтобы мы с хлеба на воду перебивались. А кроме всего прочего, у нас самые большие географические ресурсы, мы победители самой страшной мировой войны за историю человечества. Есть, есть чему позавидовать.
— То есть у нас не так все плохо, как мы иногда думаем?
— Нет, нет! Так думают люди не очень сведущие, или старательно некоторых вещей не замечающие. Даже в благополучной Германии не будет так же благополучно, как пятнадцать лет назад. Мы просто плохо знаем современную европейскую литературу. Например, я читал роман «Неделя в декабре» (вышел в 2009 году, автор Себастьян Чарльз Фолкс. – ред.). Так там абсолютно те же самые проблемы, что у нас — голод, безработица, неврозы, плохие отношения в семье, засилье мигрантов, все то же самое, никакого там лоска английского нет.
Читаешь и думаешь: «Да у нас получше даже!»
— А зарплаты у нас все-таки ниже, а цены на продукты выше.
— Но мы же не сравниваем налоги, мы не сравниваем количество кредитов, не сравниваем многие показатели. Это очень широкая линейка, а мы сравниваем так: у них такая зарплата, а у нас такая. А сколько они платят за свет, за газ, за страховки, за медицинские страховки, которые в принципе неподъемны? Надо многие вещи сравнивать, а не одну зарплату.
«РАСТВОРЯЮСЬ В ПЕТЕРБУРГЕ»
— Захар, может ли литература сделать если не все человечество, а хотя бы отдельных его представителей, лучше? Прочел книгу и поумнел!
— Ну конечно, да. Все, что с нами произошло хорошего — это благодаря книгам. Например, Библии. Нам кажется, что мы создаем сами себя, а на самом деле, мы разговариваем на языке, который создали Пушкин, Гоголь, Лев Толстой. Они в наш хаос языка ввели систему, ввели в язык определенные ценности и мы даже, не читая этих книг, мыслим этими категориями, этими понятиями, этими представлениями. Поэтому мы и есть «дети литературы».
— Сейчас эта функция литературы сохраняется? Вы с какой мыслью пишете книгу? Зачем?
— Когда я пишу книгу, я думаю, о том, о чем я пишу. Но вообще функция эта сохранилась и никуда не делась. Поэзия, литература – их и раньше читали 3-5 процентов населения, но потом все это распространялось через обучение, через школы, через речи, через медиа. Это становилось общепризнанным. И сейчас эта функция сохраняется.
— Когда пишете, у вас какая сверхзадача, по Станиславскому? Есть мысль: «я сейчас людям расскажу то, чего они не знают, и это им поможет»?
— Нет, я совсем об этом не думаю. Не надо пытаться угадать, что читателю необходимо, нужно просто хорошо делать свою работу, и тебе за это воздастся.
— Волнуетесь перед приездом в Петербург? Переживаете, как отнесутся к вашей новой книге люди?
— Я 17 книг написал, зачем я буду волноваться «примут – не примут». Не примут — и ладно. Мне есть о чем волноваться, кроме этого.
Я чувствую величайшее облегчение по поводу сделанной работы. Она есть, я смотрю на нее с радостью, а дальше уже она живет сама по себе.
— А какие чувства вызывает у вас Петербург?
— Это один из самых любимых городов на Земле. Впервые туда приехал в 15 лет, был с тех пор раз 150, и каждый раз — это праздник. И друзья мои здесь живут, и с женой мы приезжали. Много с Петербургом всего связано. Очень люблю этот город и растворяюсь там.
«МИНСКИЕ СОГЛАШЕНИЯ ДОЛЖНЫ БЫТЬ АННУЛИРОВАНЫ»
— Захар, вот сейчас опять боевые действия на Донбассе начались. Почему люди никак не могут успокоиться и заняться чем-то другим?
— Это земля, земля священная. И кто-то хочет иметь эту землю в своем ведении. А мы эту землю хотим видеть в своем ведении. Это совершенно естественно. Это конфликт, и кто-то в нем должен победить. Никакого мирного пути быть не может. Минские соглашения должны быть аннулированы.
— Как? Почему?
— Потому что в таком виде это может еще 20 лет продолжаться, и люди будут еще 20 лет друг в друга стрелять. Это не гуманно. Нужно иметь одну победившую сторону, одну проигравшую. Нет никаких третейских судей. Мы сами должны объявить победителя.
