«…И невозможное возможно…»
А.Блок, стихотворение «Россия»
Нынешняя Россия, чудом выжившая в эпоху «лихих 90-х» (а может, это было время надежд?) и робко вступившая в новое тысячелетие, следуя своему вековому инстинкту укрепления государственности, вновь решительно заявляет о себе. Это наглядно проявляется глобальной конфронтацией с мировыми державами, во многом неоднозначными внешнеполитическими акциями, «сакральными» территориальными приобретениями, а также попыткой одарить мир новым религиозным сознанием, суть которого она мучительно пытается сформулировать.
Россия не перестала быть страной, без преувеличения, «непрочтенной», обольстительной своим глубинным, неразгаданным мессианством, иррациональным сознанием, парадоксальной волей к жизни и непоколебимой верой в собственное предназначение.
Закинутая божественным проведением на северо-восток Евразии, она, как могучий исполин, нависает над маленьким зеленым полуостровом, который очень многие любят называть Европой. Бесформенная громада России смущает и озадачивает рациональных и культурных жителей Запада, которые никак не могут уяснить, почему эта страна, имеющая, во многом, христианскую традицию и европейскую сопричастность, до сих пор не отреклась от своего «проклятого» прошлого, «варварской самобытности», дикой архаики? Как случилось, что русские не кинулись к авангардным народам, чтобы решительно встать под радужные флаги торжествующего глобализма, занять причитающееся им место в мировом «табеле о рангах» и, наконец, сосредоточиться на своих, действительно злободневных, бытовых и местечковых проблемах, не отвлекаясь на прочее? Загадка!
Цивилизованные иностранцы, приезжая в Россию, снисходительно взирают на строгие формы православных храмов и, тем не менее, дивятся их загадочному магнетизму и очарованию. Они (европейцы) читают и зачитываются маниакально депрессивным Достоевским, подозревая, что Родион Раскольников — это и есть настоящая, приоткрытая гением писателя, потаённая суть русского народа. И наконец, любуются красивыми женщинами на улицах Москвы, Казани или далекого Владивостока, а потом, хлебнув рюмку национального напитка, пытаются понять загадочную русскую душу, находящую в столь «редкостной гадости» истинное раскрепощение духа!
Давно замечено, что идентифицировать Россию по сугубо типовым признакам невероятно сложно. Её пограничная межцивилизационная сущность делает её страной разнонаправленных, антагонистичных начал. Эти глубинные противоположности (или крайности) взаимно исключают и «терзают» друг друга, смертельно конфликтуют, но каким-то непостижимым образом одновременно дополняют друг друга и удерживают от взаимного истребления.
Вот, к примеру, что пишет по этому поводу Н. Бердяев: «Россию и русский народ можно охарактеризовать лишь противоречиями. Русский народ с одинаковым основанием можно характеризовать как народ государственно-деспотический и анархически-свободолюбивый, как народ склонный к национализму и национальному сомнению, и народ универсального духа…» Или другое: «Нет другой такой страны, — писал французский мыслитель Жозеф Де Местр, — где было бы больше противоположностей. Один скажет, что здесь последняя степень рабства, другой — что полная свобода, и оба будут правы». Одним словом, знаменитый тютчевский афоризм относительно того, что «умом Россию не понять», совершенно не случаен и имеет под собой серьёзные аргументы. Отсутствие ярко выраженной ментальной предрасположенности, превалирующей культурной традиции, исторической преемственности — все это позиционирует Россию как системную антитезу сложившемуся глобальному миропорядку, как аномальное цивилизационное образование, которое: «…как бы не входит составной частью в род человеческий» (П.Чаадаев). В этой безжалостной по своей прямоте оценке таится вся «чудесная прелесть» и «роковое проклятие» нашей Родины.
Для западного сообщества Россия все еще остается мировоззренчески не отформатированной страной, которой никак не удается привить общемировые универсальные сверхценности, созданные в кулуарах наднациональных структур мирового согласования и управления. Генетический код народа не восприимчив, в полной мере, к идеалам общества постмодерна, где уровень потребления превращается в смысл человеческого существования и инструмент личной самоидентификации. Религия материального стяжательства и абсолютной свободы личности не является абсолютной доминантной среди главнейших ценностей россиян, но, надо признать, доля её адептов, особенно среди молодежи, стремительно растёт.
Это во многом закономерно и естественно. Есть признанные всеми нравственные и духовные авторитеты, прочтение которых можно, в какой-то мере, трактовать как апологетику жизнелюбия. К примеру, Евангелие от Иоанна 3:1-16 «Ибо так возлюбил Бог мир, что …», — следовательно, если Создатель не гнушался прелестями мира, то почему человек должен лишать себя земных удовольствий и радостей? И вообще было бы непростительной глупостью и оскорблением понимать русскую идентичность именно исходя из бросающейся в глаза бедности, а порой и просто нищеты значительной части населения. Тем не менее, наша глубинная духовная матрица продолжает тиражировать ту самую — русскую — иррациональность (поиск божественной справедливости, высшей правды, святости), которая превращает страну в загадочного, не поддающегося ясному осмыслению сфинкса. Это богоискательство захватывает русское сознание, увлекает его, доводит до исступления и порой выливается в нечто совершенно противоположное своему первоначальному замыслу, а именно — в богоборчество.
Традиция русского религиозного нигилизма имеет давнюю историю. Это и разночинцы в лице Белинского, Добролюбова, Чернышевского, в среде которых был очень популярен аргумент о том, «что анатомирование трупов не обнаружило существование в человеке души». Это и граф Толстой, отлученный от церкви за свои попытки «улучшить» христианство. И наконец, это русский коммунизм — как абсолютно религиозное течение, заменившее христианского Бога богом борьбы за справедливое переустройство мира. В основе данного явления лежит бунт против Бога ввиду непомерного количества зла и страдания, которым изобилует мир, невозможности примириться с его «свинцовыми мерзостями». Но делается все это под «знаменем» и во славу «Бога», во имя любви к добру и правде.
Русскому сознанию неведомы и отвратительны философские откровения Ницше о том, что «Бог умер». Это фундаментальный метафизический тупик, принять который абсолютно невозможно. Беснующаяся русская душа будет наслаждаться и ликовать, видя ниспровержение вчерашнего образа, будучи твердо убежденной, что этот Бог не настоящий, он подмененный, не истинный, а потому жалости к нему быть не может. Но в этом омерзительном забытье, высшим разумом русский человек будет просить Господа послать радость прозрения, надежду на исцеление и открытие высшей справедливости, без познания которой все превращается, по сути, в «скотство», труху, «дорожную пыль».
Неприятие объективной реальности как божественного замысла, попытка конечным человеческим рассудком постичь бесконечность божественного, забыв изречение одного гениального мыслителя о том, что «никому не известны все причины вещей так, чтобы он мог судить о них», — все это детерминирует духовное смятение, нравственный раскол, грехопадение. Наша история есть красноречивое тому подтверждение и назидание. «Третий Рим» и «Красная Москва» — эти исторические формы воплощения русской цивилизации есть не что иное, как подлинно религиозные проекты, имеющие в своей основе неприятие мира как искаженной божественной правды, как отпадение от божественного сущности. Но трагическим и непостижимым образом каждый из них оказался бессилен перед натиском новых жизненных реалий, более могущественных и более совершенных.
Попытка воспринимать окружающую реальность как ошибку, как заблуждение, не имеющее право на существование в силу своего преступного нравственного несовершенства, — это тоже часть нашей национальной традиции, которая приводит общество к революционным потрясениям сознания, к новым гуманистическим идеалам, для воплощения которых, однако, требуется человеческая жертвенность и насилие. Но именно в человеческом страдании, в жизненной трагедии нам часто видится залог нашей праведности и будущего исцеления. «Все наслаждения покупаются страданиями других людей», — утверждал Лев Толстой, а потому быть просто счастливым человеком, благочестивым обывателем, смиренным мещанином среди окружающей тебя пошлости, по меньшей мере, неприлично. А значит, необходим слом и разрушение всего, что закрепляет существующее положение вещей, нужен мировоззренческий взрыв, нужна другая святость и её воплощение.
Октябрь 1917 года очень закономерный и типичный русский феномен, взращенный нашей культурной средой, нашей неуёмной духовной энергией. Тем не менее, русский религиозный нигилизм, да и вообще «русский бунт» в самом широком своем понимании, религиозен по своей сути, устремлен к высшим нравственным идеалам, к христианской эстетике, к абсолютной справедливости. Русский человек ищет божественное начало, отмеченное сакральными знаками и потаенными смыслами, и не находя его, или просто не обратив внимание, впадает в преступную гордыню, в неоправданную жестокость, в безобразную хулу всего, что имеет отношение к высшему предназначению.
…Не здесь ли кроется одна из тайн русской души, где сочетается несочетаемое и невозможное становится возможным.
