Уже второй за последнее время программный текст, посвящённый осмыслению образа будущей России, выходит из-под пера знаковой личности — как своего рода приглашение помыслить о том, что нас ждёт за пределами нынешнего политического цикла. Который, как всё материальное и мирское, рано или поздно непременно закончится. Два текста, две попытки нащупать константы русской цивилизации, точки опоры, на которых держится вся конструкция русского государства.
Первый текст — «Путин — русский мечтатель» — опубликовал писатель Александр Проханов, певец русской империи, вышедший из политического лагеря советских патриотов, до конца стоявших за свою Родину, несмотря на тотальное предательство, поражение и осмеяние. Второй — скорее его антипод — российский политик Владислав Сурков со своим текстом «Долгое государство Путина», чьё политическое становление пришлось как раз на время крушения советской империи и произошло во многом за счёт него.
Две такие разные фигуры: Проханов, все постсоветские годы стоявший на патриотических позициях со своей газетой «Завтра», которая стала точкой сборки для патриотов самых разных мастей — от ультракрайних леваков до ортодоксальных монархистов, и Сурков, принявший непосредственное участие в становлении постсоветской, либеральной России-РФ из самого сердца, из кремлёвского центра управления.
Но вот что поразительно: и тот и другой, пройдя совершенно разными путями, как мировоззренческими, так и политическими, пришли к одной и той же смысловой точке, в которой сошлись все силовые линии русской государственности как таковой. Несмотря на политические катаклизмы и идеологическое безвременье, сквозь распад и хаос пробились константы русской государственности, русской цивилизации, в центре которых находится главная категория.
Её и обнаруживают в своих интеллектуальных поисках два таких противоположных друг другу автора, идущие своими, такими разными путями, но встретившиеся там, откуда происходит и где и закончится русское государство, в его изначальной и конечной точке. Этой точкой, не имеющей, как и всякая точка, размера, масштабируемой от бесконечно малых до бесконечно больших величин, является русский народ. Он и обнаружен как выходцем из советского эгалитаризма масс Прохановым, так и некогда апологетом либерального индивидуализма Сурковым. И на того и на другого он произвёл очень сильное, но очень разное впечатление.
Чтобы понять, что такое народ, необходимо отбросить всё наносное, что к народу не относится, несмотря на попытки бытового сознания свалить в это понятие всё более-менее подходящее по смыслу. Такая понятийная неаккуратность лишь уведёт нас от сути, так и не позволив понять главного, нащупать нерв русской истории.
Народ, раз уж мы говорим о нём как о чём-то целом, — это и есть единый, живой организм. Не сумма отдельных частиц, а именно целое. Живой — значит не сумма механических частиц, а органическая общность. То есть народ — это не массы, не множество разрозненных индивидуумов (ничем не сплочённых, случайных друг другу людей). Народ — это не граждане (такие же массы, объединённые лишь формальным гражданством одного государства).
Народ — это не нация, буржуазная общность таких же атомарных индивидуумов, но объединённая политически, движущаяся к общей политической цели, но каждый при этом — сам по себе. И уж тем более народ — это не гражданское общество человеческого плавильного котла на пути к расчеловечиванию.
Народ — это живое единое целое. Но при этом народ — это и не этнос, не кровнородственная общность, происходящая от общего предка. Народ надэтничен, он объединяет в себе множество этносов и народов, сложившихся на основе этногенеза, а не беспорядочного смешения всех со всеми атомарных индивидуумов. Народ, таким образом, ощущает себя единым целым, органической общностью, спаянной общей культурой, языком и историей.
Такой народ чувствует общую боль и общую радость, как чувствует боль и блаженство живой организм. Не механическая сумма отдельных частиц, помещённых в один сосуд и удерживаемых его стенками, а единый организм, который живёт вне зависимости от форм, в которые он помещён, будь то государство Рюриковичей, романовская империя, советское государство или постсоветская РФ.
Народ с распадом этих политических образований не рассыпается, как рассыпается политическая нация с упразднением политического договора, на основе которого она учреждена, или как рассыпается гражданское общество, где каждый вообще сам по себе.
Народ сохраняет свою органическую цельность и на руинах только что рухнувшего государства тут же как ни в чём не бывало возводит новое. Именно таков русский народ, и именно его цельность и способность к возрождению (порой из пепла) замечают и Проханов, и Сурков, его способность переживать любые катаклизмы и вновь воссоздавать империи, как правило, превосходящие в своих масштабах предыдущие.
Проханов связывает единство существования народа с русской мечтой, которая является для него источником жизни и общего делания. «Мечта — это таинственная огненная сила, живущая в народе и толкающая его вперёд по всему историческому пути, переносящая народ через «чёрные дыры» его истории, через страшные поражения, оккупации и попрания. Благодаря мечте народ вновь возносится к историческому творчеству, движется к своему лучезарному будущему».
Сурков наделяет народ своими качествами. Народ и та энергия, которая от него исходит (Сурков определяет её как народность), — это и есть та константа, некая нить, на которую нанизывается вся русская история в разных её формах. Эта энергия, исходящая от народа, «предшествует государственности, предопределяет её форму, ограничивает фантазии теоретиков, принуждает практиков к определённым поступкам. Она мощный аттрактор, к которому неизбежно приводят все без исключения политические траектории. Начать в России можно с чего угодно — с консерватизма, с социализма, с либерализма, но заканчивать придётся приблизительно одним и тем же. То есть тем, что, собственно, и есть». И в этих своих определениях оба они правы, и тот и другой точно нащупывают суть этого тысячелетнего единства.
Обнаруживая народ, который для Суркова кажется чем-то глубинным (ибо он смотрит на него с поверхности политического класса), а для Проханова чем-то давно ожидаемым, но наконец-то схваченным в определениях, и тот и другой совершенно естественно помещают его в Вечность.
У Проханова это выражено метафорой русской мечты о спасении, у Суркова — в России Вечной, в непрерывном русском бытии в Вере, которую Сурков (пока) редуцирует до категории доверия, до самого конца времён, куда и упирается «долгая» русская государственность.
Можно по-разному относиться к авторам, выискивать их недостатки, подчёркивать качества, вызывающие уважение (для каждого свои), я же оцениваю здесь только высказанные ими идеи. Неважно, как и через что человек к ним пришёл, искренне или с оговорками он их озвучивает и что он думал на этот счёт прежде. Каждый человек мыслит и, мысля, добирается до истины, меняя свои взгляды. Каждый ошибается, но потом (особенно русский) раскаивается и переосмысляет свои заблуждения и ошибки. Но, будучи русским человеком, каждый рано или поздно приходит к пониманию сути русского народа и его миссии в Вечности.
В этом суть русского человека — в его мессианстве и эсхатологии, в его представлениях о рае на земле, как его представляли русские большевики, и о конце времён, который ждали во все времена. В его представлениях о царстве Святого Духа, который начинает пронизывать материю.
В русском сознании (это поэтически описывает Проханов) всё обычное становится необычным, а далёкое и божественное снисходит на землю, как это произошло в сознании Суркова. Они уже проделали этот путь осмысления, как бы приглашая последовать за ними из любого состояния смыслового или духовного поиска, в каком бы вы сейчас ни находились. Ибо, проделав этот путь, вы рано или поздно окажетесь в той же конечной точке — обнаружения русского народа и осмысления его в Вечности. Став, таким образом, русским.
