Более ста лет назад, в 1904-1905 годах, когда разгоралась Русско-японская война, самые разные части управленческой верхушки Российской империи продолжали играть в свои ведомственно-гешефтные игры. В них участвовало и Министерство внутренних дел, и финансисты, и крупные фабриканты, и императорский двор. Достаточно сказать, что большинству рабочих, вышедших 9 января 1905 года к Зимнему дворцу на ту демонстрацию, которая обернулась «кровавым воскресеньем», все фабриканты оплатили этот день либо полностью, либо частично. То есть они не просто были в курсе событий этой готовящейся акции, а считали, что она соответствует их интересам. Акция готовилась как средство давления капитала и выражавшей его интересы либеральной оппозиции на царя, на самодержавный аппарат. И, естественно, вокруг неё вовсю играли в свои игры и полиция, и революционеры всех оттенков. Для проведения этой акции была задействована вся революционно-полицейская субкультура, многие деятели которой очень быстро меняли сторону игры, выступая в роли двойных, тройных агентов и просто провокаторов.
И закончились все эти ведомственно-гешефтные игры, где, в общем-то, на кону были не самые большие деньги и не самые ключевые политические позиции, революцией 1905 года — революцией, которая потрясла всю Российскую империю и, как известно, стала прологом революций 1917 года. Впрочем, и в 1917 году «великим потрясениям» во многом способствовали всё те же ничтожные ведомственные игры разных групп, «крышевавших» разный бизнес. Они, собственно, и позволили «раскачать» страну. Без этого никакая революция в России была бы невозможной. Ведь для того, чтобы произошла революция, нужно синергическое взаимодействие двух процессов, снизу и сверху, когда «верхи не могут, а низы не хотят». Вот этот процесс сверху, когда «верхи не могут», — и обеспечила ведомственная, полицейско-гешефтная грызня.
