О поэзии Алексея Решетова
Поэт знает всё о читателе. О его сокровенных тайнах, неутешной боли, счастливых рассветах. С каких небесных вершин видит это поэт? Какими очами прозревает? Каким чутьём угадывает? Кажется, он прошёл с тобой одними тропами, утолил жажду из общих родников, встретил на тропе твоего друга и недруга. И это воплотилось в слове, легло в строку, откликнулось в созвучиях.
А всё оттого, что поэту ведомо больше, чем открывает ему собственная жизнь. У него иная ширь и глубина, иная долгота дней:
…а я поэт,
И, стало быть, мне много тысяч лет.
Я много раз рождался и старел
И на высоком пламени горел. –
скажет о себе Алексей Решетов.
Поэт способен сделать своим век минувший, обняться, как с живым, с тем, кто давно почил, рассказать о том, чего никто не заметил. Ведь у поэта, как у сказочного героя, есть волшебные помощники, что позволяют «пробиться ближе к чуду». Он взглянет на солнце сквозь «колдовство стеклянного осколка» и увидит «золотые врата детства».
Там, за вратами, земля, ставшая «началом радуг». Звенящие ручьи, сочная трава, душистая земляника, маки, посаженные соседкой в память о погибших сыновьях – всё сияет цветными лучами, устремляется к небу.
Поэт вновь взглянет сквозь осколок и увидит снег военной поры. Отыщет в нём заветную снежинку – то ли замёрзшую вдовью слезу, то ли остывшую каплю крови. В этом же снегу поэт найдёт перо старого ворона – перо-летописец. На кончике пера – года и столетия. Обмакнёт в чернила, поднесёт к бумаге – и узнает тоску стрельца перед казнью, тяжёлую думу Ермака, песнь ратников Куликова поля.
Так жизнь поэта соединяется с бесконечностью и безграничностью. Он – магнит, что притягивает пространства. Он – линза, что собирает на себя лучи времени. Он – обелиск, на котором начертаны имена без вести пропавших. Знание поэта – море, куда впадают реки памяти предков. И уже нет только своих воспоминаний, своего «позапрошлого» – всё сопряжено со всем. Нет больше чётких портретов, в которые можно долго всматриваться, а есть лики, окутанные неотмирным светом. Отец, ставший «полярною землёй». Брат, чей земной «адрес – кладбище, бурьян». Мать, что угощает рябиной, которая «горче и ярче жизни». «Невольник чести» на дуэли у Чёрной речки, где снег кажется красным ещё до рокового выстрела.
Это знание не вместить ни в архивы, ни в музеи, ни в долгие мемуары. Только поэтическая строка вберёт в себя всё. Но знание прибывает, а силы поэта иссякают – нужны новые и новые слова, новые и новые строфы.
«Пора замаливать стихи», – говорит себе поэт и отсекает от них всё суетное, всё скверное. Накладывает на раны мира врачующий белый лист и надеется, что на нём проступит только истинное, спасительное, светоносное.
«Пора вымаливать стихи», – а значит, искать слово, помноженное на другое слово, а значит, сплетать корни слов и ветви строк, чтобы «никакие пути, никакие века не отняли у нас своего языка».
«Пора вымолвливать стихи». Они придут, как дивный сон, в котором «поют розы» и «цветут соловьи», в котором «на дне гнёзд соль от слёз звёзд». Сон о том, как слепой обрёл всевидящие очи:
Снится сон слепому человеку,
Будто тихо шепчутся леса
И срывает, нагибая ветку,
Он большие, спелые глаза.
Будто он вставляет их в глазницы
И бросает чёрные очки,
И глядят с восторгом сквозь ресницы
Круглые, как косточки, зрачки.
Будто видно, как пчела хлопочет,
Как пригорок солнцем освещён,
Как дрожат на тонких стеблях очи,
Горькие, зелёные ещё…
Прозревший слепой – поэт. Ягоды на тонких стеблях – глаза поэта. Ими он узрел не только райских птиц, золотые плоды и негаснущие радуги. Поэт узрел слово. Оно безначально и бесконечно. Оно вмещает время и пространство, события и смыслы.
Слово – ковчег человечества. Поэт – кормчий ковчега. «Пока существует поэт, человечество будет бессмертно». Человечество будет угодно Слову.
