Соотнесение в ключе антиномии понятия человеческого капитала и искусственного интеллекта в какой-то степени некорректно, но в какой-то степени выступает продолжением еще античной традиции взаимного оппонирования рационального и трансцендентного, как надчеловеческого и человеческого, выступавшей еще в противостоянии линий философии Чжоу и конфуцианства в Китае, буддизма и брахманизма в Индии и Платона и Аристотеля в Элладе.
Вопрос только в том, что именно оказывается противопоставлением чего: с одной стороны, рационализм как будто бы проявляется в искусственном интеллекте, но с другой – он же несет характер надчеловеческого или нечеловеческого, тогда как в упомянутых противостояниях именно рационализм выступал началом человеческого, а его оппонент – началом нечеловеческого.
В моделировании искусственного интеллекта именно ему как будто передают функцию высшего разума и божественной Софии. И тогда мы все-таки встаем перед вопросом уточнения терминов и категорий.
Первое сомнение вызывает реальность самой возможности определения «искусственного интеллекта» как «интеллекта». И тут уже иная проблема: соотнесения рационального и эмоционального. Собственно – как одного из воплощений старых пар противостояния, на деле характерных для внутреннего состояния человека и его разума.
То есть речь идет о том, что пара «рациональное-эмоциональное» есть внутренняя принадлежность интеллекта, а не момент его противостояния как рациональному – чему-то внешнему, либо напротив – эмоциональному как его сути — чему-то внешнепривнесенному.
То есть, если мы понимаем интеллект как исключительно способность к рациональному мышлению человека, логично выглядит попытка создания его искусственно, как «искусственного интеллекта». И если понимать его таким образом, ИИ действительно может быть рано или поздно создан и в своей мощности превосходить рациональный интеллект человека.
И тогда действительно возникает проблема – нужен ли на этом этапе развития оказывается человек, или его историческая миссия оказывается исчерпана актом создания более мощной мыслящей системы.
Но, если быть более точными в определении, придется учесть, что в само понятие «интеллект» входят эмоционально-психологические начала: ощущение, восприятие, память, представление, мышление, воображение, а также внимание, воля и рефлексия.
И встает вопрос: насколько в принципе возможно технически решить задачу создания искусственного воображения (и что будет воображать это воображение), искусственной воли и искусственной рефлексии. А соответственно – искусственных интересов и искусственных ценностей.
И если предположить, что это возможно, то есть если возможен полноценный ИИЧУ (Искусственный интеллект человеческого уровня), — то, учитывая, что все названные моменты есть производное от отношения человека с миром, то и их искусственные воплощения должны стать производным, но не их, а названного искусственного интеллекта.
То есть в этой возможности они как минимум будут означать вытеснение человека из мира, хотя именно их, скорее всего, воссоздать невозможно.
Не менее важно и то, что собственно мы включаем в понятие «человеческий капитал» — и здесь тоже возникает некое разночтение. В обыденном смысле последний выглядит и трактуется как составное производственного и экономического процесса: как часть капитала и присущих ему экономических и стоимостных отношений. В этом смысле лишь более красивым термином заменяя категорию «рабочей силы». С этой точки зрения он тоже требует внимания и вложений: обучения, поддержания здоровья работника, возможностей его полноценного восстановления между производственными циклами.
И в этом качестве «человеческий капитал» и «искусственный интеллект» вполне находят друг друга: и тот, и тот функционально отграничены, ИИ считает, человек исполняет, и они дополняют друг друга. С той лишь оговоркой, что, с одной стороны, человек вытесняется из принятия решения и остается подчиненным началом, а с другой – эта гармония, если и считать ее таковой, — продолжается лишь до момента, когда тот же ИИ с помощью его создателей не конструирует ИИ-устройство, свое продолжение, которое сможет быстрее, точнее и дешевле делать все то, что делал человек.
И вот здесь – определенная центральная развилка. Вопрос о том, для чего нужен искусственный интеллект и его совмещение с человеком: в одном случае – для оптимизации расходов и сокращения общего размера средств, расходуемых на оплату живого труда. В другом случае – для высвобождения человека от тяжелых, угнетающих и не требующих самостоятельного решения видов работ, предоставления человеку тех видов труда, в которых он может найти свою творческую самореализацию.
То есть речь идет не о соотношении искусственных расчетных устройств с природой человека, а о двух типах общественных отношений, в первом из которых главной ценностью общества выступает полученная экономическая прибыль, а человек рассматривается либо как расходный материал производства, либо как сопутствующий элемент, вытесняемый из производства, но сохраняемый как охраняемый элемент, переведенный в режим протребления: умеренно-комфортного потребления без участия в политической жизни и производственном процессе, наподобие римского люмпен-пролетариата.
Во втором типе отношений как главная ценность рассматривается человек, а главной задачей социума и производства – создание условий для всестороннего развития его потенциальных способностей.
В этом отношении и словосочетание «человеческий капитал» начинает раскрывать свое содержание: если сам капитал, в научном смысле, является не обозначением богатства, а определенным общественным и производственным отношением, при котором происходит производство добавочной стоимости и самовозрастание вложенного в производство капитала, то и «человеческий капитал» — это не собственно рабочая сила того или иного уровня удовлетворенности и профессиональной подготовки, а некое социальное отношение, при котором происходит возрастание человеческого богатства уже не в смысле экономической стоимости человека и его труда, а в смысле его личности и развитости его способностей и потребностей.
И в этом отношении искусственный интеллект сочетаем с человеческим капиталом, как инструмент, работающий на его освобождение и развитие.
Если, конечно, под искусственным интеллектом не понимается средство ускоренной «рационализации» общества в смысле ее «менеджерианской оптимизации». В известном смысле эта опасность остается до тех пор, пока общественные отношения оказываются ориентированы на прибыльный эффект и сокращение расходов, а управление производством ментально отрывается от производства.
Проблема заключается в том, что сама традиция рационализма несла в себе не подчинение процесса умозрительным выкладкам, а отражение в логике мышления реальных отношений практики, с которой сталкивалось человеческое сознание.
Победа мира рационального над трансцендентным стала наследием Века Просвещения, соединившего веру в возможности человека, уверенность в возможности преобразования мира и создания разумного общественного устройства и убежденность в возможности обеспечения названного на основе достижений науки и техники.
Как только из названного единства, созданного этой эпохой, изымается та или иная часть, остальные приобретают ту или иную меру уродства. Так, в частности, если из единства с рационализмом изымается гуманитарность, изымается человек и задачи его развития – рационализм теряет собственную разумность и пытается навязать свои логические построения органиазции производства и социума, что и оборачивается конструктами наподобие модели общества, описанной Замятиным в книге «Мы».
Эта линия, выступая в своей традиции, выстраивается в цепочку от конструкта еще достаточно разумной веберовской бюрократии, с ее инструктивностью и распределенной ответственностью, через более позднее менеджерианство с его уверенностью в возможности управления процессами не на основании знания и владения ими, а на основании знания «законов управления» — и вплоть до «конструкций эффективности», согласно которым, например, эффективность образования измеряется числом студентов на одного преподавателя – и чем студентов больше, тем и преподавание является более эффективным.
Логическим завершением чего и является уверенность в спасительном значении «искусственного интеллекта», в конечном счете оказывающегося воплощением антропологического пессимизма, предполагающего неспособность человека самостоятельно устраивать свою жизнь и организовывать жизнь общества в целом, а потому требующего для своего существования диктата тех или иных, разработанных без его участия формально непротиворечивых расчетных схем, нивелирующих и элиминирующих из его жизни эмоциональной составляющей и ценностно-целеполагающих установок.
То есть вопрос не в том, возможно или невозможно создание высокоскоростных расчетных устройств, а в том, для чего они будут использованы, подчинены человеку – или поставлены над ним.
Безусловно, при этом так или иначе всегда существует условная угроза для человека, связанная с тем, не окажутся ли способности этих устройств более впечатляющи, чем способности человека. При некоторой абстрактности этой угрозы – в принципе, она есть. И существует проблема возможности обеспечения защиты от нее. Но как раз здесь, как представляется, реальной защитой может быть только развитие самого человека – то есть создание в социуме таких условий, когда скорость развития человека в единстве его рациональной и эмоциональной составляющей оказывается значимее и эффективнее скорости быстродействия конкурирующего с ним искусственного интеллекта.
