День послания Путина «двадцатого года», принесший и включивший в себя его социально-демографические проекты, проект определенной конституционной реформы, смену правительства и нового премьера, вызвал два основных типа реакции.
Первая – восторженная реакция всех комментаторов, варьирующаяся в пространстве, от «Вот здорово! Какой молодец!» до «Это же новая Революция!». При том, что все обозначенное в послании – безусловно интересно и заслуживает внимания, именно такая восторженность, приподнятость голосов и, как по команде горящие энтузиазмом глаза всех, кто в этой тональности послание комментирует, вызывает некий скепсис, поскольку напоминает соревнование в том, кто будет радоваться громче.
Второй тип реакции – скучно тоскливое, ставшее надоедливым стенание всех, кто недоволен всем, что делает Путин, просто потому, что это делает Путин. От варианта «Это же все наш олигархический капитализм, отвлечение внимания от повседневных страданий народа» до «А зачем давать деньги бедным на детей? Они же только «быдло» воспроизводить и будут»…
При том что все, обозначенное в послании, несет в себе моменты, по которым можно выражать определенные сомнения – именно эта стенающая стандартность вызывает уже даже не скепсис, а в одном случае откровенную скуку по поводу подобного добродетельного мычания, в другом – откровенную брезгливость по поводу подобных нечистоплотно-элитных брюзжаний.
Если одни соревнуются в лояльности, другие соревнуются в неприязни. И то, и то вызывает некоторое отторжение – второе даже в еще большей степени, чем первое. Быть всегда и во всем за существующую власть – нелепо, но понятно. Быть всегда и во всем против любой существующей власти – форма самоутверждения тех, для кого вечное недовольство оказывается компенсацией собственной неспособности к эффективному действию.
И в этой диаметральности демонстрации вечной лояльной восторженности и вечного брюзжащего недовольства теряется возможность анализа и осмысления того, что предлагается. А предложенное все же представляется неоднозначным.
Строго говоря, все новации, предложенные Владимиром Путиным, – правильны и полезны. Проблема только в том, что взятые вместе, в комплексе они оставляют некоторое недоумение. Каждая – самозначима и почти неоспорима. Вместе они вызывают ощущение некой либо недоговоренности, либо нецельности.
Расширение материальной поддержки семьи и желания и возможности иметь детей – от распространения выплаты того, что принято называть «материнским капиталом», уже и на первого ребенка, увеличение маткапитала на второго, поддерживающие выплаты для семей с детьми от трех до семи лет – все верно и правильно.
Определенный вопрос в том, во-первых, насколько это реально стимулирует деторождение и в каких именно социальных и этнических группах, во-вторых, в том, не происходит ли определенное смещение фокуса внимания с иных возрастных групп, в третьих – что сам по себе материальный фактор важен, но не единственен при принятии решения о рождении ребенка.
О чем идет речь в первом случае: если семья получит денежную поддержку при рождении ребенка, но родители его не будут иметь достойной и высокооплачиваемой работы, проблемы семьи и атмосферы в семье не будут в полной мере выправлены. Да, семья получит при рождении первого ребенка почти полмиллиона рублей и при рождении второго – еще более шестиста тысяч, вместе – заметно более миллиона. Но если зарплата главы семьи останется на уровне 20-30 тысяч рублей в месяц, материальные проблемы семьи и детей это не решит.
Второе. Увеличение поддержки детей происходит на фоне ухудшения положения пенсионных и околопенсионных возрастных групп. Детям деньги добавили – но ведь у пенсионеров за счет повышения пенсионного возраста отобрали. Конечно, любой человек согласится отдать чуть ли не последнее, чтобы его внуку было хорошо.
Но есть другая проблема: когда он отдает это внуку сам и внук видит своего деда как некий пример благополучия и образца, которому нужно следовать в жизни, — это одна ситуация и рождает одно отношение и к старшим поколениям, и к истории страны, и к самой своей стране. Если он видит деда нищим с пенсией нынешнего уровня, а отца, работающего за более чем скромную зарплату, у него рождается совсем иное отношение. И мы через некоторое время получаем множество молодых людей, не желающих жить в соответствии с устоявшимися образцами социально-политического поведения.
Третье. Верно было подмечено, что в переломном 1943 году рождаемость была выше, чем в печальные 1990-е. Дело в том, что материальное благополучие – как минимум не единственный фактор при принятии решения о рождении ребенка. Потому что, принимая это решение, люди сознательно или бессознательно учитывают и то, на какую судьбу для своего ребенка они рассчитывают, какое для него предполагают будущее – то есть какими образами будущего своей страны они живут.
Они могут жить сегодня небогато, но верить в то, что сегодня создают новое великое будущее для своей страны, и видеть, что именно они создают. И сами могут жить вполне обеспеченно, но не понимать, в каком мире предстоит жить их детям и не желать дарить детям жизнь в стране с непредсказуемым будущим.
Еще раз: это вовсе не значит, что предложенные Путиным меры поддержки семьи и деторождения не нужно поддерживать, и отвратительны те, кто высокомерно язвит по этому поводу, для себя давно решив жить только для себя и рассматривая детей не как счастье, а как обузу.
Это означает лишь то, что вопрос о детях – это вопрос о будущем. И он не будет решаться эффективно без решения вопроса о том, каким люди и социум видят свое будущее и будущее своих детей.
И тот же вопрос – вопрос образов будущего — напрямую связан и с предлагаемыми конституционными изменениями. Расширение прав парламента при формировании правительства – естественно и нормально. Но опять же – это модель для стабильного и инерционно развивающегося благополучного общества. И она абсолютно не годится для общества, решающего задачи прорывов и форсированного развития: ни Королевы, ни Курчатовы не назначаются через парламентские обсуждения, согласие фракций и голосование непрофессионалов.
Но как раз предлагающий эти изменения Путин и ставит вопрос о необходимости технологических и производственных прорывов. Тогда как парламентское демократическое голосование в первую очередь будет отсекать все нестандартное, но поддерживать кандидатуры, вызывающие наименьшие споры. Причем в наших условиях будут опять-таки лишь утверждаться автоматическим голосованием имеющей подавляющее большинство партии, правда, в отличие от ВКП(б)-КПСС не обладающей реальным ресурсом кадров, воли и структур, способных обеспечить реальную повседневную работу собственных выдвиженцев.
Все-таки правительство, тем более – правительство Прорыва – должны назначать люди Прорыва, понимающие и чувствующие, что значит работать на «пределе возможного». И если его назначают партии (одна или несколько), то такие, которые и сами способны работать подобным образом.
И та же проблема встает и по поводу ныне утвержденного премьера. Не потому, что кто-то может сказать, что он не умеет всего себя отдавать работе. И не потому даже, что он выходец из среды успешных предпринимателей 1990-х гг., причем связанный с международным капиталом, и возникает вопрос, чьи интересы будут ему ближе – предпринимателей-миллионеров или народа и страны. И даже не потому, что пришел он на госслужбу, причем в правительство Кириенко, приведшее страну к дефолту, как помощник одного из самых правых либералов того времени – Бориса Федорова.
Скорее, потому, что вся его, как принято считать, успешная деятельность была связана с администрированием сбора налогов. То есть с тем, как деньги собирать, но не с тем, как реализовывать их в развитии производства.
По логике вещей он вольно или невольно скорее связан с тем экономическим видением, которое полагает, что налоги – это основной источник пополнения бюджета, а не с идеей о том, что основной источник богатства – производство. То есть пока он связан с образом того, что отбирает, а не производит. А хорошо и умело собирать и культивировать собранные деньги – достаточно далеко от того, чтобы умело развивать производство и культивировать последнее.
Все сказанное может оспариваться – но все же, как представляется, пока все инициативы Путина выглядят как обоснованные и правильные, но вместе лишенные некого главного стержня: образа того, что мы хотим делать и что мы хотим получить в итоге.
Хотя каждую из этих инициатив вполне можно осмысливать и анализировать значительно более подробно.
