Качественный перелом геополитического положения Китая был осознан там только в прошлом году и вызвал шок. Дело в том, что большие процессы, превышающие по своей длительности жизнь поколения, кажутся современникам некоторой константой. Например, не так давно мы не могли себе представить мир без Брежнева. А Китай очень долго – почти 40 лет своего потрясающего роста — не мог помыслить собственного развития без тесного сотрудничества с США.
Китай был как бы за пазухой у США, — что, конечно, не приуменьшает его собственных заслуг в создании экономического чуда, подобного которому по масштабам, темпам и продолжительности не видел никто. В меньших масштабах подъём был, например, в Боливии, но он закончился политической катастрофой после того, как президент Моралес в четыре раза увеличил экономику страны.
Почти сорок лет Китай рос за счёт технологий, капиталов и ёмкого рынка США. Перелом, ставший очевидным с 2017 года, со времени прихода Трампа, вызревал ещё с 2009-го, но для Китая лобовая конфронтация с США оказалась совершенно неожиданной.
Основу парадоксальной модели взаимодействия США и Китая заложил ещё Мао Цзэдун. Он вступил с Советским Союзом в системный конфликт по многим причинам. В частности, потому, что СССР после смерти Сталина стал деградировать. К тому же Мао страшился свержения: он не забывал о том, что на равнинах к северу от Пекина ему нечего было противопоставить советским танкам.
К концу 1960-х годов он твёрдо решил опереться на помощь США, но прямых контактов с ними в силу живой памяти о войне в Корее (которую с 2018 года в Китае называют китайско-американской) к тому времени ещё не было.
Тогда в 1969 году Мао решил обратиться к США на традиционном для Китая языке непрямых действий — в виде направленной против СССР провокации на острове Даманский (отдан китайцам в 1991 году) и на участке близ озера Жаланашколь в Казахстане (передан Китаю в 1998-м).
Надо понимать, что разные культуры ведут переговоры по-разному. Как, например, Чан Кайши понял, что Мао Цзэдун не будет завоёвывать Тайвань? По поведению Пекина в отношении части тайваньских островов, расположенных совсем близко к материку. (Там пограничные заставы тайваньские стоят до сих пор.) Когда Китай стал обстрелтвать эти острова, но не каждый день, а через день, по расписанию, это стало демонстрацией неготовности к «окончательному решению тайваньского вопроса», демонстрацией того, что Мао Цзэдуну нужно поддержание напряженности в отношениях с Тайванем, но не устранение её источника. Чан Кайши расслабился, и дальнейшее развитие этой островной административной единицы Китая всем известно…
После 1969-го акты агрессии по отношению к СССР не прекращались. В 1970—1972 годах только на Дальнем Востоке произошло 776 провокаций, а за один 1979-й — больше тысячи! Всего с 1975 по 1980 год китайцами по отчётам советских пограничников было совершено почти 7000 нарушений границы и иных провокаций.
Можно только гадать о досаде Мао, когда он осознал, что в США правят не китайцы: то, что хорошо понимал Чан Кайши, президент Никсон даже не замечал. Руководство США было погружено в свои проблемы: от антивоенного движения и борьбы за права негров до банкротства в 1971 году, — и просто не подозревало о «предложениях» китайцев.
Сейчас задним числом американские идеологи, начиная с Киссинджера, пишут, что они всё внимательно отслеживали. Но это, скорее, пропаганда, не подтверждённая фактами. А вот ужас Мао Цзэдуна перед возможным военным возмездием со стороны СССР вплоть до мая 1970 года, когда ему удалось получить гарантии ненападения, неплохо документирован. Конфликт Китая с Советским Союзом создал странную атмосферу в социалистическом мире. В итоге США всё-таки вступили в игру с Китаем через «пинг-понговую дипломатию» в самом начале 70-х годов, когда на соревнованиях по настольному теннису американский спортсмен подошёл к китайскому. И стороны поняли, что всё не так плохо, что можно разговаривать.
Результатом стал визит Никсона в Китай в феврале 1972 года, который принёс американскому президенту оглушительный успех и способствовал его победе на выборах в том же году. Визит резко укрепил позиции США в их противостоянии Советскому Союзу, дал им нового – мощного и притом социалистического — союзника.
Но этот союзник оставался потенциальным: сам характер взаимодействия США и Китая ощутимо не изменился. Танцевать танго, как говорится, было некому ни со стороны Китая, ни со стороны США. Мао Цзэдун был слишком заскорузл в политическом отношении, чтобы думать о чём-либо кроме сохранения власти, к тому же уже тяжело болел. А руководство США было занято в то время созданием механизма нефтедолларов, расхлёбыванием собственной агонии во Вьетнаме и организацией так называемой разрядки.
К тому же американцы ненавидели Мао Цзэдуна, потому что всё ещё помнили, как в 1946 году он блестяще надул личного посланника Трумэна, генерала Джорджа Маршалла, — того самого, который буквально через год стал автором знаменитого плана, сделавшего Западную Европу экономическим заложником Америки.
А дело было так. После поражения Японии Чан Кайши развернул мощное наступление на китайскую компартию в Маньчжурии. С военной точки зрения китайские коммунисты были обречены на поражение. Сталин, как мы знаем, придерживался концепции народных демократий. У него не было идеи коммунизации ни Восточной Европы, ни Китая. Он хотел установления в этих странах власти, хорошо относящейся к Советскому Союзу, благодарной ему хотя бы за то, что он освободил их от фашизма. Ну как поляка или румына можно было запихнуть в колхоз? Никак, совершенно очевидно… Это был мудрый учёт национальной специфики, как тогда говорилось. На XIX Съезде КПСС Сталин говорил о том, что особенно актуально и в наши дни: о необходимости объединяться со всеми национально ориентированными силами, потому что главное противоречие эпохи — не между трудом и капиталом, а, грубо говоря, между глобальными спекулянтами и интересами народов.
В ответ на это Запад провёл операцию по дискредитации практически всех умеренных социал-демократов Восточной Европы, выставив их союзниками либо фашистов, либо англичан и американцев. Коммунизация Восточной Европы во многом стала результатом спецоперации ЦРУ.
Исходя из концепции народной демократии, Сталин рассматривал Чан Кайши как естественного лидера Китая и необходимого тактического, пусть и не коммунистического, союзника. Мао Цзэдун в тот момент располагал небольшими по китайским меркам силами, всецело зависел от Советского Союза и воспринимался Сталиным как такой же националист, что и Чан Кайши, только принявший в силу обстоятельств коммунистический окрас. В рамках вышеназванной концепции Мао Цзэдуну места не было. Его ждала в самом лучшем случае эвакуация в Советский Союз и почётная пенсия.
Но тут проявилась тактическая гениальность Мао: он обаял посетившего его Маршалла, как и часть представителей США до него. В 1944-м он даже изобразил, что всерьёз рассматривает вопрос о переименовании Компартии Китая, чтобы она называлась как-то иначе, не коммунистической! Американцы просто скакали от радости, как некоторые нынешние украинцы. В результате Мао через Маршалла убедил руководство США, что является точь-в-точь таким же националистом, что и Чан Кайши, только менее коррумпированным и более дееспособным.
А надо сказать, что американское руководство ещё при Рузвельте приходило в прямом смысле слова в неистовство от чудовищной коррупции режима Чан Кайши, которая не только разворовывала деньги американских налогоплательщиков, но и дискредитировала США в самом Китае, обессмысливая их помощь. В результате американцы поверили Мао и оказали ему политическую поддержку, остановив наступление Чан Кайши на него в Маньчжурии. Они обеспечили Мао Цзэдуну четырёхмесячное прекращение огня. За это время тот смог окрепнуть и реформировать армию. Укрепив также свой морально-политический авторитет внутри страны, Мао вступил в борьбу за власть с Чан Кайши и блистательно победил.
Джорджу Маршаллу, госсекретарю, человеку в Америке крайне уважаемому, обман со стороны Мао Цзэдуна обошёлся очень дорого. По инерции он ещё продолжал карьерный рост, с началом войны в Корее даже возглавил Пентагон, но уже в 1951-м был вынужден подать в отставку, формально «по состоянию здоровья». А на самом деле, из-за нападок Маккарти, который (при полной поддержке общества) вполне обоснованно обвинил его в «потере Китая». США так и не простили этого ни Маршаллу, ни Мао.
Вот почему было крайне проблематичным сотрудничество американцев с китайцами даже в конце 70-х. Единственное, что у Америки с Китаем получилось — это стратегическая ловушка для СССР в Афганистане. Афганская война была антисоветским «совместным предприятием» США и Китая и, хотя осуществлялась она уже при Дэн Сяопине, задумывалась она ещё во времена постмаоистской инерции.
На самом деле, мы в России не понимаем, как устроено сейчас афганское общество и как оно было устроено тогда. В Советском Союзе это тоже мало понимали. Советские спецслужбы были практически не укоренены в Афганистане, в отличие от британских и даже американских.
В Афганистане наиболее развитой (культурной) частью общества были таджики — второй по численности этнос, основа афганской интеллигенции. Кабул был таджикским городом. Жившие в нём пуштуны даже говорили на фарси. Пуштуны же — наиболее пассионарные из крупных этнических групп Афганистана — традиционно обладали политической властью в стране.
Во второй половине 70-х годов из-за экономического кризиса, накрывшего несоциалистическую часть мира, социально-экономическое положение Афганистана стало резко ухудшаться. Режим Дауда убрал всех левых из власти, и в 1977 году, отреагировав на обострение внутренней ситуации, вообще установил однопартийную систему и ухудшил отношения с Советским Союзом.
Кризис активизировал политические силы пуштунов, но у них не было тяги к объединению, там были только вожди! Пуштунское по составу руководство Народно-демократической партии Афганистана (НДПА) состояло из ряда племенных групп, которые воевали друг с другом вплоть до самой гибели партии и светского Афганистана в целом (и, насколько можно судить, продолжают это занятие и сейчас). По взглядам они были сталинистами, как и большинство нормальных людей. Принимая из прагматических соображений помощь Советского Союза, они были настроены резко враждебно по отношению к позднесоветскому буржуазному перерождению. Это автоматически сделало их идеологическими союзниками китайцев и обусловило колоссальное влияние Китая на них.
Но китайцы, не имея своих ресурсов, поделились этим влиянием с обеспеченными и умелыми американскими спецслужбами, к тому же жаждавшими расквитаться с высокомерными британцами в традиционной сфере их влияния. Разумеется, это лишь гипотеза, но она, по крайней мере, объясняет, почему лидеры НДПА скрывали свои планы от Советского Союза. Формально у них была отговорка: мол, вы дружите с враждебным нам режимом Дауда. Но в реальной политике это было смешно: на деле причины были совершенно другими. Афганские революционеры относились к современному им позднебрежневскому СССР немногим лучше, чем к США.
Революция 1978 года — с чего всё, собственно, началось в Афганистане — была пуштунской и выраженно антитаджикской. Это была в значительной мере этническая революция. Идеологически она была маоистской, потому что под китайским влиянием сталинизм в Афганистане эволюционировал в маоизм. И, естественно, антисоветской. Решающую роль в ней сыграл Амин, жёсткий практик, агент ЦРУ с 20-летним стажем, по моим сведениям. Он уступил власть более авторитетному романтику Тараки, первому секретарю НДПА; Амин пытался создать культ его личности, использовать его, а когда не вышло, его же сверг и убил. И с удовольствием содействовал спецслужбам США в организации разнообразных провокаций против Советского Союза. При этом Тараки и Амин осуществили уничтожение таджикской интеллигенции Афганистана, кропотливо выращенной монархией.
Выжить смогли только очень известные персоны либо те, кто был женат на советских. А общество без интеллигенции становится более простым и «резким». Грубые, по маоистским рецептам осуществлённые, реформы разожгли гражданскую войну. Поэтому уже в марте 1979 года Амин стал просить Советский Союз о военной интервенции: больше просить было опять же некого.
И Советский Союз встал перед выбором: крах НДПА привёл бы к власти врагов СССР, а помощь этим маоистам сохранила бы у власти пусть и скрытых, но непримиримых наших врагов. Единственным выходом виделась замена Амина на проигравшего к тому времени внутрипартийную конкуренцию и потому вынужденного стать просоветским Бабрака Кармаля, о котором наши военные советники были, мягко говоря, не лучшего мнения, так как этот деятель отличался крайне низкими личностными и деловыми качествами.
В результате Афганистан обернулся для нас американо-китайской ловушкой. Но он стал проблемой и для Китая, так как воевавшие на стороне душманов мусульмане-уйгуры вернулись позже к себе, в Синьцзян-Уйгурский автономный район, значительную часть нынешней территории которого, к слову, мы передали Китаю в 1944 году. С тех пор проблемы, связанные с межэтническим противостоянием и терроризмом, получили в этом регионе постоянную прописку и профессиональную подпитку, ибо c Афганистана эти люди перешли под контроль США и представляли уже их интересы. Только в 2015 году жёсткими методами удалось пресечь терроризм и жестокие нападения на мирных жителей региона. За прошедшие пять лет в Синцзяне не было ни одного теракта, и Запад этого Китаю не простил.
Но вернёмся к 1970-м годам. К концу десятилетия США поняли, что проигрывают Советскому Союзу по всем направлениям. Транснациональные корпорации Запада откровенно сгнивали, его экономика всё сильнее погружалась в пучину стагфляции. Выход забрезжил только в 1981 году, когда резкое упрощение кредитования в рамках «рейганомики» перезапустило «мотор» капитализма, заставив его работать в форсированном режиме.
А до того накачка ресурсами антисоветского Китая показалась волшебной возможностью построения нового плацдарма для борьбы с Советским Союзом. А Афганистаном просто отвлекали наше внимание, чтобы перехватить у нас стратегическую инициативу.
Для нового руководства Китая возможная помощь США открывала новые измерения. Сразу же после победы над зашоренными преемниками Мао Дэн Сяопин бросился в Штаты, где в ходе длительной поездки всеми силами демонстрировал свою «американскость», — вплоть до позирования в ковбойской шляпе, которую сам он считал дурацкой.
Разумеется, приверженность США и враждебность по отношению к Советскому Союзу надо было доказывать не только этим. По возвращении в Китай Дэн Сяопин сразу же повязал себя кровью, напав в феврале 1979 года на Вьетнам. Эта война, бессмысленная с военной точки зрения и завершившаяся болезненным поражением, была таким же элементом диалога с Америкой, что и нападения на советские территории в конце 60-х. Но поскольку теперь всё было, вероятно, согласовано как минимум с руководством американских спецслужб, Дэн Сяопин был услышан сразу и понят верно.
Этой войной он решил и колоссальную внутреннюю политическую проблему, ослабив приведшее его к власти военное руководство. Ведь военные при Мао оставались наиболее разумной и эффективной силой китайского общества. Втравив их в войну, Дэн Сяопин разрядил накопленную военными энергию на сторонний объект и в итоге подчинил их себе.
В результате возникновения неформального и непубличного союза с Америкой против Советского Союза Китай получил свободный доступ на американский рынок, который из-за кризиса отчаянно нуждался в дешёвых товарах, так как денег у американцев было мало. Самое же главное, Китай получил поддержку в виде технологий. Да, весь первый этап реформ шёл силами китайских эмигрантов (так называемых хуацяо), но американцы предоставляли все гарантии безопасного экономического сотрудничества стран их проживания с Китаем. И вплоть до распада Советского Союза Китай развивался в качестве неявного, но исключительно важного союзника США в их борьбе против Советского Союза.
В 90-е годы Китай стал выполнять несколько иную функцию: он обеспечивал Америку дешёвыми товарами, которые позволили поднять уровень жизни американцев без увеличения доходов большинства населения. То есть можно повышать уровень жизни повышением доходов. А можно, наряду с дорогими товарами, обеспечивать поставку дешёвых товаров. Это не обязательно отразится на индексе инфляции, если считать её плохо, — а американская статистика инфляции плохая. Повысить уровень потребления американцев получилось, и это было не менее важной миссией Китая, чем противостояние Советскому Союзу. Всё это обеспечивало Китаю комплексную, пусть и не афишируемую, поддержку США.
Ещё одним, косвенным направлением поддержки был тот факт, что США систематически закрывали глаз на хищения в сфере интеллектуальной собственности. Когда дело доходило до совсем уж громких скандалов, китайцы «под камеру» давили бульдозерами CD-диски, и на этом всё заканчивалось.
В нулевые годы, несмотря на локальные конфликты, Китай наращивал своё значение для США как экономический партнёр. Помимо поставок дешёвых товаров, необходимых для поддержания изобилия, помимо накапливания в резервах долларов, которые эмитировали США, Китаю удалось в условиях переинвестирования развитых стран стать достойным объектом для масштабных вложений Запада. В Китай можно было инвестировать и получать гарантированную прибыль. Это сделало страну критически значимым фактором стабильности глобальной экономики и позволило китайцам в ноябре 2012-го года, через две недели после завершения XVIII съезда КПК, на котором Си Цзиньпин официально пришёл к власти, поставить перед собой задачу завоевания мирового лидерства.
Разумеется, никто об этом прямо не говорил и не говорит, формула очень корректная: китайская мечта о великом возрождении китайской нации. Но под «возрождением» имеется в виду конец XVIII века — время, когда Китай производил более трети всего мирового ВВП. В качестве экономической тени не только США, но и всего Запада в целом Китай хотел продолжить стремительное развитие, надеясь без конфликта с западной цивилизацией занять лидерские позиции в мире до того, как уходящая цивилизация это заметит.
Но вектор глобального развития переломился. Перелом начался ещё в 2009-м, когда американцы, расхлёбывая кризис 2008 года, стали неонтролируемо вливать деньги в экономику. Китайцы всерьёз задумались, так как накопили колоссальные международные резервы, которые на пике, чуть позже, составили почти четыре триллиона долларов. И возник естественный вопрос: а если американцы девальвируют доллар? Как китайцам не остаться у разбитого корыта? И, когда девальвация действительно началась, Китай обратился к Америке с предложением: «Дорогие коллеги, давайте мы будем по-прежнему поддерживать вашу экономику складированием долларов в наших валютных резервах, а вы нам гарантируйте, что покупательная способность этих долларов не будет снижаться». Но американцы сделали худшее, что только можно сделать в переговорах с Китаем: они не услышали вообще китайских предложений, проигнорировали!
А ведь до этого часть американской элиты, ориентировавшаяся на продолжение взаимоотношений с Китаем, выдвигала даже идею своеобразного кондоминиума — концепцию Химерики, то есть объединения США и Китая. Это предложение поступило китайцам незадолго до того, как перезагрузка отношений была предложена и нам, России. Поскольку предложение делалось, по-видимому, в столь же хамской форме, что и позднее в российский адрес, оно было отвергнуто, хотя и не без напряжённых внутренних дискуссий. Это во многом способствовало приходу к власти Си Цзиньпина.
Китай уже тогда не хотел соглашаться на роль младшего партнёра. А США, в принципе, никогда и ни с кем не готовы сотрудничать равноправно, это вне их мировосприятия. Таким образом, соглашение не состоялось, и ориентированные на взаимодействие с Китаем силы в руководстве США стремительно сошли на нет. И хотя многие из этих людей оставались на своих должностях, их по-прежнему приглашали на совещания или читать лекции, но их реальное влияние рухнуло в одночасье. И уже в 2010 году в американской элите сложился консенсус, что Китай — новый Карфаген, который должен быть разрушен.
Эта позиция не изменилась за прошедшие годы, поэтому Трамп смог под фанфары устроить торговую войну с Китаем. Кстати, он объявил торговые войны всем партнёрам США: Мексике, Канаде, европейским странам, но максимально «подсвечивает» именно обострение с китайцами. Почему? Не только потому, что Китай — главный партнёр США, но и потому, что это способ для Трампа объединить вокруг себя американскую элиту, которая расколота нынешней холодной гражданской войной. Единственное, что объединяет её на самом деле — понимание того, что Китай должен быть уничтожен.
В явной форме этот перелом обозначился в 2016 году, когда сохранение глобальных рынков в силу загнивания сложившейся на них монополии стало невозможным. На повестку дня стало управление предстоящим срывом человечества в глобальную депрессию, в интересах тех или иных участников глобального правящего класса, разумеется. Та модель расширения хаоса, которую Америка упорно всем навязывала с начала XXI века, была сломана нами, Россией, когда мы остановили их планы в Сирии, на Украине, в отношениях с Турцией.
В результате пришёл Трамп, который чётко понимает, что мир будет распадаться. Но он хочет, чтобы это происходило под руководством Америки и в интересах Америки. При этом довольно большая часть китайского аналитического сообщества, глядя на путь Трампа, думает до сих пор, что Трамп — просто бизнесмен, которому нужно денег, и который успокоится, когда получит какое-то количество миллиардов. Они не понимают пока, что 40 лет блаженства для них закончились. Причина даже не в том, что отношения США и Китая стали другими, — переламывается всё мировое развитие!
Это с беспощадной ясностью понимают в Америке, причём понимают, на мой взгляд, не менее десяти лет. Но для китайской элиты, возросшей на западном образовании, это всё ещё шок. И даже если они получили образование в самом Китае, всё равно по сути это образование западное, которое исходит из того, что «солнце» всходит в Вашингтоне. Поэтому вырват из своего сердца страну, которая 40 лет была гарантом успешного развития Китая, несмотря на идеологическое противостояние — декларируемую нелюбовь, провокации, агрессивные действия — для определённой части китайской элиты всё ещё невозможно.
Судя по некоторым «выхлопам» медиа, ещё немало официальных лиц в Китае полагают, что в благословенный 40-летний период можно вернуться, а Си Цзиньпин просто неаккуратно поссорился с заокеанскими партнёрами. Но поезд всё-таки ушёл. Не все это поняли, многие стоят на платформе и кричат: «Си Цзиньпин, верни нам его!»
Но он не вернёт. По двум причинам. Во-первых, ни ему, ни Китаю это совершенно не выгодно. Во-вторых, сам поезд в обозримом будущем не планирует возвращение на прозападную, прокапиталистическую платформу. И это — к вопросу об общественном, государственном устройстве. Ведь основная среда нашего обитания сегодня — информация. Информация по природе — общественный продукт. Общественный продукт невозможно потреблять частным образом. Поэтому время капитализма и, шире, рыночных отношений как общественной доминанты закончилось.
Как Китай сможет преодолеть этот драматический перелом, учитывая высокую зависимость от внешних рынков? Вопрос остаётся открытым. Основная проблема видится в том, что китайская культура, как и всякая ирригационная культура, поневоле подавляет людей, которые способны придумывать что-то новое.
Самое позднее с 2003 года в Китае ставят задачу научить китайцев придумывать новое. Сейчас это осуществляется тысячью разных способов, включая сборы ДНК-материалов всех гениев прошлого и настоящего. Но при этом в Китае развивается система социального кредита. И это, на мой взгляд, классический пример тактической победы, которая оборачивается стратегическим поражением.
Ведь система социального кредита — это, по сути, обеспечение добропорядочности, выращивание нового человека, который не то что не хочет, а попросту не может нарушать устоявшиеся правила. Это замечательно и прекрасно, мы все хотим жить в мире без хулиганов и алкашей. Но авторы этой программы не учлио, что создание нового почти всегда сопряжено с нарушением правил. Создавая нового добропорядочного человека со сверхэффективностью, свойственной Китаю, можно добиться потрясающей разумности общества, как это было продемонстрировано в ходе борьбы с распространением вируса. Но совершенно не факт, что эти дисциплинированные люди смогут придумать что-то новое в эпоху смерти западных технологий, созданных глобальными монополиями, технологий с завышенными издержками, с избыточной сложностью…
До 2017 года КНР давала право работать у себя иностранным специалистам в любых количествах и под любым предлогом. Если вы могли уверенно сказать о себе: «Mай инглиш ливз мач ту би дизаед», вы могли спокойно преподавать английский во многих китайских районах и получать за это неплохие деньги. Но лавочка закрылась в прошлом году, когда Китай стал бороться с иностранными «дауншифтерами» и «стартаперами» всех мастей и ужесточил выдачу виз. Тут дал знать о себе и типичный китайский патриотизм — «Китай круче всех», и дисциплинарный момент: иностранцы не все налоги платят, не все бумаги оформляют вовремя и так далее. Очевидно, что социальный механизм, заинтересовывающий людей в создании нового, как это удалось сделать у нас при Сталине, в Китае пока не создан. Японцы в своё время пытались создать нечто подобное, но оказались погребены под безумной системой управления, которая живёт по принципам «как бы чего не вышло» и «нужно посоветоваться со всеми». Я не знаю, сможет ли Китай решить эту проблему.
Выжить в условиях, в которые сейчас введён мир, — значит победить в глобальной депрессии. А для этого в распадающемся мире нужно создать свой макрорегион. В этой связи для Китая создание зоны юаня — важнейшая из задач, которая позволит сформировать этот макрорегион на глубоком валютном уровне. Но в стране колоссальные долларовые резервы, триллионы! Именно поэтому в 2014 году китайцы на предложение России перейти на бездолларовую торговлю ответили примерно так: «Нам куда-то нужно девать доллары, поэтому мы, конечно, будем снижать их долю в торговле, но очень медленно». Продолжающаяся экспансия Китая — это во многом способ «сбросить» доллары, да ещё и с пользой для себя, получая за доллары активы.
Тем не менее, они будут создавать зону юаня, никуда от этого Китаю не деться. К тому же люди, которые хотели сохранить свой капитал в Юго-Восточной Азии, ещё в 2008 году поняли, что курс юаня к доллару, определяемый валютной комиссией при ЦК КПК, куда более рыночная сила, чем спекулянты, которые продолжают резвиться на формально рыночных площадках. Вероятно, инструментом освоения мира, резервной валютой Большого Китая станет криптоюань, а обычный юань останется валютой Китая и будет, как и все обычные валюты стран-производителей, периодически девальвироваться для поддержания конкурентоспособности производств.
