В газете «Завтра» на двери одного из кабинетов сохранилась табличка «Редакция газеты «День»». Если долго всматриваться в потускневшие, как поблёкшая позолота, буквы, можно расслышать гул неведомых голосов и стрёкот пишущих машинок, почувствуешь напряжённость фронтовых газет, материалы для которых добывались на передовой. А может быть, окажешься ещё в том славянофильском «Дне» XIX века, где Иван Аксаков задавался вопросами «В чём наше историческое назначение?», «Отчего так нелегко живётся в России?», «B чём сила народности?» Ощущения, видения станут наплывать друг на друга, клубиться, но их спугнёт, резко развеет танковый выстрел – очень близкий, совсем из современности.
Виктор Ильич Куравлёв – свидетель излёта литературных красных богов из горящего Дома литераторов – переселяется из романа «ЦДЛ» в роман «День», где ему предстоит создать магнит, гравитационное поле для покидающих русскую жизнь советских смыслов. Ему предстоит свить гнездо, в котором сможет поселиться подраненое советское время.
Куравлёв превращает в такое гнездо газету «День». В пору, когда иные издания, сохранившие советские имена, но изменившие своей былой славе, брызжут либеральным ядом, появляется газета, над которой не заходит солнце – алое солнце. Над изрубленной страной сгустились те, имя кому «легион», «тьма» и «ночь» – и вдруг в самое тёмное время суток просиял «День». Читателями к нему устремились задыхающиеся, как к кислородной подушке, жаждущие, как к единственному роднику, несдавшиеся, как в последний окоп.
Редакция газеты – это малый взвод, всего в шесть человек, сохранившийся после разгрома могучей армии, но они вынесли из боя опалённое красное знамя, и значит, армия жива. Сотрудники редакции – команда торпедированного корабля, и теперь они, закрывая своими телами пробоины, всеми силами удерживают его на плаву. Летучий отряд охватил все сферы жизни – политику, экономику, армию, культуру – и пролился на них дневной свет, явил всю скверну и указал пути спасения.
«День» – оружие, бьющее непрерывными очередями. Редакторская передовица – и кремлёвский царь Борис ревёт, как медведь, угодивший в капкан. Фельетон – и олигарх извивается от прямого попадания. Репортаж – и в обороне неприятеля появилась брешь. Очерк – и логово врага, американское посольство, сотрясается, как от гранатомётного выстрела.
«День» – больше, чем редакция. Это не только планёрки, поиск тем, газетные полосы, дружеские пирушки по случаю какой-либо победы. Газета «День» – это конспиративная явка, тайные встречи, которые меняют ход событий. «День» – это штаб «теневого правительства», где ключевые посты занимают Зюганов, Бабурин, Макашов, Илюхин. «День» – это опорный пункт приднестровских ополченцев, к которым десантируется мобильный отряд редакции и привозит с собой на передовую писателей и философов Дмитрия Балашова, Игоря Шафаревича, Эдуарда Володина, Сергея Лыкошина. «День» – это творческие вечера, где слово к народу произносят Юрий Кузнецов, Татьяна Глушкова, Станислав Куняев, Валентин Распутин, отсечённые от сменивших курс литературных газет. «День» – пикеты против закрытия газеты. Но в этом самоотверженном стоянии – не только борьба за своё дело, но и столпничество за весь народ. «День» – победы в суде, судьбоносные победы России. «День» – шествие в первых шеренгах оппозиционных митингов накануне осени 1993 года.
«День» – эхолот времени, пульс времени. От советской державы откололи территории, века, деяния, и из тектонических разломов хлынула история, хлынули жившие до поры под спудом идеи, философские системы, прозрения. Они способны уничтожить друг друга, а могут стать суммой потенциалов и породить небывалую по глубине интеллекта и высоте духа идеологию. Но для этого нужна точка притяжения. Ею становится газета «День». «Вокруг неё собирается множество разрозненных молекул, энергетических пучков. Всё это смешивается, переваривается, кипит, бурлит в чудовищном реакторе. Из этого возникает образ новой страны». На страницах газеты складывается «атлас идеологий». В нём есть место и красным, и белым, и русским националистам, и евразийцам, и православным, и язычникам, воспевающим солнце, и академикам, и мечтателям. Всех единит желание грядущего дня, который будет чист и светел.
«День» – это державная, антилиберальная революция 1993 года, вырвавшаяся из тектонических разломов истории. Революция явилась Куравлёву цветущей, статной, явилась свободой на баррикадах с красным флагом в руках. Революция явилась как страстная любовь. Революция – пьянящий напиток. Имя революции – Зоя. Она Зоя Космодемьянская, готовая к пыткам и эшафоту. Она – жизнь. Она одноимённа с Евой. Она праматерь новой жизни. Зоя – всевидящее око. Её фотоаппарат – хроникёр революции. Снимки – застывшее на миг время, событие, выхваченное из раскалённого потока. «Народ имеет право на восстание. Народ имеет право на газету «День»» – так говорит Зоя.
Новое время, новое государство, историческая ось, проходящая через все периоды, собирание революционных сил – всё это газета «День». День нового летоисчисления. «День» – «ген будущей России», завязь, из которой родится новая эпоха. «День» – Дом Советов, взбунтовавшийся парламент. «День» – баррикада у Дома советов. «День» – прорыв заслонов и оцепления, грузовик, таранящий телецентр. Так пробивается русское время.
Есть те, кому этот прорыв неугоден: олигархи, грызущие Уральский хребет страны, предатели, получившие от советской власти всё и первыми сжёгшие партбилеты, заокеанские советники. Они концентрируют свою злобу и ненависть в мощных ударах – в танковых выстрелах по Дому Советов.
И происходит новый тектонический сдвиг. Вновь ломаются позвонки истории. История вопиет, стенает от боли. Русское время вздыбливается, потрясается до самых основ. Кажется, в «Повести временных лет», в трудах Ключевского, Карамзина и Соловьёва слова с трудом удерживаются на своих местах, тысячелетние события с трудом сохраняют хронологию. Содрогается ноосфера, в которой уже, казалось, созрели хроники победного времени. Кажется, засвечены плёнки с победными кадрами революции. Кажется, Бог не пустил в эту разрушенную танковыми выстрелами жизнь целые поколения младенцев, до поры сберёг их ангелами в чертогах небесных.
Танки бьют прямой наводкой в объектив фотокамеры революции, во всевидящее око:
Когда уста молить устали,
Когда исчах и изнемог,
Тогда звезда из синей стали
Пронзит испуганный зрачок.
Революция, Зоя-Ева, прорывается сквозь огонь горящего парламента, чтобы среди непроглядного дыма заревым всполохом явилось негасимое красное знамя, чтобы русские люди не ходили под белым флагом.
Непокорный флаг в разбитом, чёрном окне уже не станет фотографией. Но его запечатлеет писательская память Куравлёва, чтобы воплотить потом в романе. Сгорел Дом литераторов, теперь горит Дом Советов. Горит вся Родина моя. Разбушевавшийся русский пожар. Русское пепелище. Когда же теперь из этого всего выпорхнет птица Феникс?
Арестованный, истерзанный, с простреленным боком Куравлёв чудом остаётся жив. Быть может, его спасли фронтовые корреспонденты Шолохов, Твардовский и Симонов или заступник славянского мира, тоже творец «Дня», Иван Аксаков. Выживший Куравлёв подобен Адаму: в его бок после гибели Евы Творец вернул ребро. Куравлёв подобен Аврааму: он положил на жертвенник грядущих побед своё дитя – газету «День». Но Бог милостив, Он не принял жертвы. Он сохранил этому дитя жизнь, дав новое имя. Он вернул Куравлёву День – первый День Творения, когда свет был отделён от тьмы.
И с этого Дня началось подлинное русское время. Оно прокопало потаённый ход, спасительный тоннель, русский путь, на котором будут Южная Осетия и Абхазия, «Мюнхенская речь», Крымский мост, сирийские победы. Но об этом «Завтра».
