В восьмом номере журнала Изборского клуба за 2020 год был опубликован роман Александра Проханова «Таблица Агеева». https://izborsk-club.ru/magazine_files/2020_08.pdf. В романе предпринята поэтическая попытка явить, собрать некую обнаженную схему русского исторического бытия, русского духа с помощью одной развернутой метафоры: главному герою романа является некое откровение, что-то вроде периодической системы русских кодов, одни ячейки которой заполнены, а другие нет; и теперь ему предстоит найти недостающие коды, ибо от этого зависит само возрождение России.

Что и говорить, метафора проста, красноречива, всеобъемлюща. И не то чтобы совершенно уникальна. Как писал, представляя роман, Виталий Аверьянов: «Тема эта в философии не является чем-то абсолютно новым: можно вспомнить и культурный код в трактовке семиотики, и языковые «скрипты» лингвистов, и социокод отечественного культуролога Михаила Петрова, и родомыслие Петра Флоренского, рассматривавшего судьбу человечества как древо генеалогических связей не столько по крови, сколько по духу («духовный генокод»)».

Тем не менее выразить подспудное «бессознательное» народной души в чрезвычайно простых и доступных сентенциях — это то, что Александру Проханову иногда действительно удается. Он вообще, на мой взгляд, прежде всего поэт, которому, как всякому настоящему поэту, дано осязать тонкие энергетические потоки, улавливая их, как сетями, точными словами, мемами, образами. Ни его философия, ни его религиозные искания, ни даже его романы — имя в большой русской культуре ему сделают именно эти образы. Образ «таблицы русских кодов» (сама таблица имеет у Проханова форму мозаичного лика Богоматери, состоящего из множества золотых частиц, и герой, по сути, собирает такой вот сверхпазл русского духа) — из их числа.

Сам Александр Проханов, несомненно, верит в свою метафору. И Изборский клуб, который он возглавляет, являющийся, по сути, нашей консервативной «фабрикой мысли», с удовольствием включился в эту метафизическую игру: поиск, обнаружение и осмысление русских кодов — этой, своего рода, акупунктуры духа, работающей на возрождение мистической России будущего. В следующих двух номерах журнала эксперты клуба провели настоящий мозговой шторм концепции «Русских кодов», результаты которого можно увидеть здесь: № 9, 2020 https://izborsk-club.ru/magazine_files/2020_09.pdf и № 10, 2020 https://izborsk-club.ru/magazine_files/2020_10.pdf.

А что же сам А. Проханов? Квинтэссенцию своей идеи он выражает так: «Русские коды — это инструмент, с помощью которого русский народ достигает Русской Мечты». А Русская Мечта — это его «лучезарная мечта о Царствии Небесном». Достижение же Царства «является абсолютной русской Победой». Итак, Мечта, Царство, Победа — перед нами само «сердце сердца» концепции русских кодов как средства достижения Абсолюта.

Но есть, конечно, и другие. Столь же архетипичными, как и код победы, которая русским не всегда удается, но которую они никогда не устают искать, является код терпения как «ожидания царства небесного» и «способность превращать кромешную тьму в лучезарный свет». Что ж, согласимся: это претворение тьмы в свет — действительно настоящее евхаристическое чудо русского духа. Вся наша классическая культура (не говоря уже о культуре средневековой), от пушкинского «Пророка» до русской религиозной философии включительно, несет в себе этот свет преображения.

Гегелевская диалектика обворожила русскую мысль не в последнюю очередь именно этой своей поэтической драмой смерти и воскрешения. Вспомним страницы гегелевской «Философии истории», посвященные диалектике, предстающей здесь птицей феникс, умирающей и вновь возрождающейся «с прибытком», дающим возможность следующего витка исторического развития.

Итак, «код русского воскрешения, русского возрождения, русского пасхального восстания из праха». И как следующее необходимое его обнаружение — «код русского чуда». Причем чуда, разумеется, как спасения и, что не менее важно, спасения для всех (на меньшее русский, конечно, не согласится). То есть опять же, по необходимости, код соборности, ибо «Россия — душа мира», заключает Проханов. И снова, по необходимости, вытекающий отсюда код жертвенности — как момент необычайно глубоко воспринятого русскими христианства.

Действительно, на то, что именно кенозис (нисхождение), в подражание Христу, является уникальной чертой русского христианства, давно обратили внимание философы. Не случайно первыми русскими святыми стали Борис и Глеб. Подобный кенозис, доходящий до непротивления злу, уникален. Этого более нигде в Европе нет. Важно и то, что в нем нет и какого-то чрезмерного аффекта. Смирение подвига Бориса и Глеба пронизано логосом, глубоким пониманием необходимости именно такого поступка, ради спасения не только родины, но и самой православной веры, еще к тому времени глубоко не укоренившейся на Руси.

Что ж, пожалуй, для начала достаточно. Несколько первых архетипичных русских кодов и правда являют нам некое око лика, слепящий луч прорезающего тьму света первой главы Иоаннова Евангелия. В них мы действительно узнаем Русь в ее идеале. И этот идеал действительно оказывается нам близок. Хоть мы и понимаем, как далек он от русских реалий, во-первых, и как близок столь же слепящим и зияющим русским безднам, во-вторых.

И, конечно, нам немедленно хочется задать сугубо практический вопрос: а как всё это соотносится с жизнью? как обнаружение русских кодов и заполнение «таблицы Агеева» способны запустить процесс русского возрождения в реальности?

Собственно, сам роман и является рефлексией на эту тему. В нем Агеев, получив откровение, лихорадочно ищет недостающие коды, пропагандирует свои идеи, борется с либеральной мафией, сочувствует экзотерическим и потому безнадежным потугам патриотов, встречается с президентом, попадает в тщательно составленный капкан заговора темной силы. Вообще же, идейная фабула романа напомнила мне пелевинское «Искусство легких касаний»: древние коды включаются прежде всего путем магическо-метафизических манипуляций на тонких планах реальности. У Проханова это выражено не так изощренно, как у Пелевина, зато с гораздо большей цельностью и прямотой.

Коды возрождения способны зажигать сердца, будучи включаемы одновременно и в культуре, и через информационные потоки, и в общественной атмосфере, и в сознании каждого отдельного человека. Бывают моменты, когда весь народ как один человек испытывает воодушевление, экзальтацию или оказывается способен на мгновенную мобилизацию. Но так же точно, предупреждает писатель, коды возрождения способны погасить коды смерти в антикультурных актах-перформансах, которые обретают у него магические смыслы.

Что ж, безусловно, миром правят символы. И эти символы работают. Как, например, денно и нощно продолжает работать мумия Ильича в вавилонском зиккурате на Красной площади, довлея своим полюсом в нашей духовной и общественной жизни, искривляя собой наши исконные смыслы. Кто скажет, что это не так? Тот же Пелевин прекрасно умеет работать с подобными вещами. И глубоко неправы те, кто предполагает за пелевинскими эскападами только иронию.

Нет! Взглянем-ка еще раз на Мавзолей как символ советской эпохи. С одной стороны, перед нами типичный образчик ренессанса Второй династии Ур. Сходство вавилонского царства с советской эпохой порой настолько разительно и анекдотично (желающие пусть справятся в книгах хороших шумерологов), что даже шутки Пелевина кажутся излишними. С другой стороны, пресловутый мавзолей — не просто копия зиккурата. Перед нами некий гибрид зиккурата с египетской пирамидой, гибрид, наполненный весьма темным смыслом. Вавилонский зиккурат не был ведь местом захоронения, его смысл совершенно иной. Это мистический центр общественной жизни и закрома родины. Сюда свозились запасы хлеба, здесь функционировали главные правительственные учреждения. Сюда, наконец, сходило со звезды божество, чтобы проинспектировать качество бытия своего народа. (Все эти функции мавзолей в общем ансамбле Красной площади и ее властных структур как будто бы выполняет.) Но функция египетской пирамиды совершенно иная. Она – мост к бессмертию фараона, а через него — всего народа. Пирамида — портал в иной мир, она — не столько вход, сколько выход. В этом смысле функционал ленинского зиккурата полностью извращен. Дух советского фараона не летит к полярной звезде и не обретает «выхода в свет дня» (настоящее название египетской «Книги мертвых»). Он остается навечно приземленным в герметичной капсуле своего стеклянного гроба. И если зиккурат — закрома родины, то мумия в таком случае начинает играть роль «хлеба насущного» в этих закромах. Символика мавзолея обретает смысл весьма изощренный и зловещий. Труп фараона в стеклянном гробу, выставленном на всеобщее обозрение, обращается в нечто вроде антипричастия культа вечной смерти. Слава Богу, сегодня к трупу не выстраивается километровых очередей. Но зловещие символы продолжают нести свои зловещие смыслы, надежно перекрывая пути к русскому возрождению.

А вот пример противоположного рода: прославление Пушкина в СССР, совершенное в столетний юбилей его гибели. Совершенно невероятное по размаху и помпезности культурное празднество 1937 года вылилось в настоящее прославление светского святого, приобщив к творчеству Пушкина всю без исключения страну. И это удивительное событие принесло реальные плоды. Пушкин культурно сцементировал советский народ. И гораздо лучше, чем культ «самого человечного человека» в стеклянном гробу. Последний был образом мнимого бессмертия воображаемого царства будущего — модернистским культом ваала, первый — бессмертия подлинного: живой водой христианской по своей глубинной сути культуры. Более того: что есть поэзия Пушкина как не в идеальной, кратчайшей форме записанный код, так сказать, ДНК русской души, русского духа? Вот так работают символы, так работает «таблица русских кодов».

Потому и фабула романа Александра Проханова раскрывает художественными средствами подлинные реалии духовной брани. Попробуйте выкиньте завтра из телевизора Киркорова с Моргенштерном и впустите туда Пушкина со всей русской классикой. После неизбежного культурного шока силы народной души, скованные мороком, начнут оживать, откликаясь на эти вибрации, и правда начнется великое русское возрождение, которое будет уже не остановить! Потому-то на всех важных духовных границах расставлены сегодня смотрящие и стражи, тщательно следящие за тем, чтобы ничего подобного не произошло.

Но хватит о грустном. Вот в заключение — самый простой и убедительный русский код. На который в свое время указал Василий Васильевич Розанов, тончайший ценитель русского бытия и самый, без сомнения, умелый собиратель «таблицы русских кодов». Давайте его определением и закончим:

«…И в самом деле, понятию «наслаждения», которым проникнуты этические трактаты последних веков, которым волнуется текущая история, давно пора противопоставить другое понятие, совсем исчезнувшее: это — понятие «радости». Как нечто желаемое, оно одно с наслаждением, той же категории, как и оно. Но по происхождению, но по природе своей оно ему диаметрально противоположно. Радость есть чисто внутреннее ощущение, которое является, «когда сделано все, что нужно»; нужно не для потребностей человека, не в насыщение его, но иногда вопреки этим потребностям, ограничивая это насыщение. Ее источник в первоначально чистой человечности. Как идея «счастья» соответствует внешней деятельности человека, ее обнимает собою, в ней руководит им; так это другое понятие соответствует внутренней его деятельности: сопутствует тому, что в ней правильно, и тотчас исчезает, когда эта правильность нарушена. Мы уже сказали, что в ней скрывается истинный источник насыщения для человека, и, действительно, об этом свидетельствует история: еще никогда радующийся человек не пожелал умереть, как этого слишком часто желал человек наслаждающийся. Этот показатель истинен, и перед ним должны невольно склониться мнения, как бы они ни были давны или упорны» (В.В. Розанов, «Цель человеческой жизни»).