— Михаил, ещё лет десять назад все уверенно говорили, что Достоевский – самый читаемый русский писатель и в России, и за рубежом. А как сейчас? Складывается впечатление, что читают книги только о том, как разбогатеть и как стать успешным.
— Это в некоторой степени заблуждение. Как преподаватель могу с полной уверенностью с казать, что по крайней мере из всего того, что изучается в школьной программе, Достоевский среди учеников – по-прежнему самый читаемый автор. Могут не принять «Обломова», могут пройти мимо «Отцов и детей», а «Преступление и наказание» прочтут с желанием, не по велению программы и учителя.
Это радует, но и несколько настораживает. И вот почему. Помните такую перестроечную пьесу «Дорогая Елена Сергеевна» Людмилы Разумовской? Там ученики приходят домой к учительнице, чтобы подменить контрольные, которые они накануне неудачно написали. Учительница должна дать им ключ от школьного сейфа. Ради этого ключа они устраивают её квартире погром и показывают, что «им всё дозволено». Один из учеников говорит, что готовится стать филологом, увлекается Достоевским, изучает проблему появления зла – и приходит к выводу, что зло в мире от человека, и он постоянно тянется к нему, потому что во зле сокрыто удовольствие.
Так вот я всегда боюсь, что в Достоевском разглядят только это, что увидят бесов, смердяковых, свидригайловых и не увидят старца Зосиму, кроткого Алёшу Карамазова. Воспримут топор Раскольникова и не воспримут его покаяния. Теория Раскольникова, согласно которой можно осчастливить всё человечество, пожертвовав лишь одним человеком, претворяется в жизнь не только Раскольниковым, но и Соней Мармеладовой. Только она вносит в эту теорию очень важный корректив: осчастливить человечество можно, если жертвой, тем одним человеком, станешь ты сам, если пойдешь на самозаклание, а не возьмёшь в руки топор. Это главное, что нужно понять в Достоевском.
— Так, может быть, всё-таки рано школьникам и студентам читать Достоевского? Может быть, надо убрать его из школьной программы?
— В педагогике и психологии есть такое понятие «зона ближайшего развития»: это некий прыжок выше головы, духовное возрастание, нравственное взросление здесь и сейчас. Сегодня мы всё чаще говорим о затянувшемся инфантилизме: подросток ведёт себя, как ребёнок, юноша – как подросток. А всё потому, что в своё время не прочли Достоевского, не осознали, что надо взрослеть, умнеть, крепчать и головой, и сердцем.
— Есть мнение, что классику, и особенно Достоевского, нужно постоянно перечитывать. А с какой периодичностью?
— Если каждая эпоха прочитывает классику по-иному, то естественно, что и каждый человек в разные периоды своей жизни выносит из одной и той же книги что-то новое. В том же «Преступлении и наказании» в детстве увлекает детективный сюжет, в отрочестве – полуницшеанские теории Раскольникова, во взрослом возрасте – духовные поиски. То есть твой жизненный опыт привносит в содержание литературного произведения что-то прежде не осознаваемое.
— А если говорить не о субъективном, а об объективном восприятии, что нового сегодня открывают в Достоевском культурологи, литературоведы?
— Биографически и текстологически Достоевский изучен сегодня до мельчайших подробностей. Жизнь писателя разобрана даже не по дням, а по часам. Мы теперь знаем о Достоевском больше, чем он сам знал о себе. Сопоставлены черновики, редакции его произведений, написаны подробнейшие комментарии к ним. Другой вопрос – прочитан ли сегодня Достоевский? И как прочитан?
Важно понять, когда и почему возникают всплески интереса к Достоевскому. Серебряный век – символисты и русские религиозные философы. Советский период. И сегодняшний день. Думаю, Достоевский становится особенно важен и близок в те периоды, когда человек оказывается в патовой ситуации, в острейшей ситуации выбора между Добром и Злом. Когда существование человека как творения Божьего оказывается под угрозой, когда «дьявол с Богом борются, а поле битвы — сердца людей». Ковид и трансгуманизм вновь заставляют нас искать спасение в Достоевском.
У каждого автора в его литературном наследии есть произведение, которое является ключом ко всей его творческой системе, к его мировоззрению. Это не обязательно первое или последнее произведение, необязательно самое объёмное или самое известное. В случае с Достоевским, на мой взгляд, это «Пушкинская речь». В ней, говоря о Пушкине, он во многом говорит и о себе. Говорит, что русский человек – это извечный скиталец, которому необходим весь мир, «всемирное счастье, чтоб успокоиться: дешевле он не примирится». Весь мир не в смысле путешествий или политической экспансии. Во «всемирной отзывчивости Пушкина» как раз воплотилась «всемирность», «всечеловечность» русского человека. Он готов примирить всех и вся, преодолеть в мире любые противоречия. На русского человека возложена ответственность произнести слово общей гармонии всех народов, обратить людей к Царствию, где «нет ни эллина, ни иудея».
В лексиконе Достоевского часто встречается одно необычное слово – «ответчивость»: своеобразное соединение ответственности и отзывчивости. Достоевский ответчив каждому из нас, готов откликнуться на любой вопрос и утешить любую боль.
— Если читательский интерес к Достоевскому может угасать, то наша действительность, к сожалению, подкидывает такие события, которые могли бы стать сюжетной основой романов Достоевского: смерти, убийства, отравления. Нужен ли сегодня какой-то новый Достоевский, или нам следует по-настоящему вернуться к тому Фёдору Михайловичу, про которого многие забывают?
— Русская литература в своём развитии всегда ищет кого-то нового, ориентируясь на былые вершины. Мы ожидаем в поэзии второго пришествия Пушкина. О молодом Достоевском современники говорили: «новый Гоголь родился». Думаю, нам нужен писатель с образом мыслей Достоевского. У нас сегодня не хватает писателей-метафизиков. Есть писатели-социологи, есть писатели-психологи, но не хватает тех, кто способен понять природу человека во всей сложности его души. В человеке есть всё, и потому в себе бережёшь самое дорогое, и потому самого себя порой боишься. Не знаешь, кто в какой момент в тебе проснётся: в каждом из нас живут все трое братьев Карамазовых и даже, Господи помилуй, Смердяков. Дай Бог одолеть в себе Смердякова и взрастить Алёшу Карамазова.
— Как стоит отметить юбилей Достоевского?
— В массовой культуре мы сегодня ударились в какой-то тотальный акционизм – действа, перформансы, флешмобы. Я называю всё это «салют в дневное небо»: сиюминутная эффектность, но после ничего не остаётся, человек никак не меняется. Немного раньше мы отмечали подобные юбилеи экранизациями. Но главные произведения Достоевского экранизированы и не по одному разу. Не думаю, что в нашем кино в ближайшее время способна народиться какая-то принципиально новая эстетика, поэтому с экранизациями можно сделать паузу.
Для простого читателя – лучшая возможность отметить юбилей Достоевского – это обратиться к его книгам. Например, поставить себе задачу за год прочитать «Великое пятикнижие»: «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Подросток», «Братья Карамазовы». Это будет лучшим подарком Достоевскому. Каждый из этих романов ты начинаешь читать одним человеком, а завершаешь совершенно иным, будто окончил университет души: ты уберёгся от преступлений, обрёл щит над сердцем. Достоевский приглашает нас на юбилей персонально каждого, он хочет с каждым из нас познакомиться, а мы часто знаем о нём понаслышке, хотя это тот автор, которого нужно постигать исключительно в первоисточнике.
— Как связан Достоевский с Оренбургом? Только читательским интересом?
— История и биография, как известно, не любят сослагательного наклонения. И тем не менее Достоевский мог бы оказаться в ссылке не в Сибири, а в наших Оренбургских краях. Но тогда у нас был бы иной Достоевский, иное литературное Оренбуржье, иная России, да и наша с вами жизнь сложилось бы как-то по-другому.
Литературный контекст, классическая преемственность в каждом регионе очень важны, но я думаю, это не тот случай, когда следует отстраняться, говоря, что Достоевский оренбуржцам не так близок, как Пушкин, Аксаков, Даль, потому что не был на нашей земле. Связать Оренбуржье с Достоевским можно самыми разными способами: можно, например, учредить клуб достоевсковедов или организовать постоянную конференцию в честь писателя.
В Достоевском есть очень многое из того, что близко оренбургскому сознанию, оренбургской мечте. Это беспредельное, степное ощущение свободы. Ощущение бунта. Если у Пушкина он социальный, исторический, то у Достоевского личный, как у Рогожина или Мити Карамазова. Знаю, что некоторые современные оренбургские писатели в своём творчестве ориентируется на неисчерпаемую традицию Достоевского.
Беседовала Дарья Тишакова
