— Александр Гельевич, 2022-й стал самым сложным за последнее время для России. И самым страшным лично для вас. При этом вы заранее предсказывали военный конфликт, в том числе в интервью нашей газете еще два года назад. Почему специальная военная операция (СВО) была неизбежна, а у Владимира Путина, как он говорит, не оставалось выбора поступить иначе?
— Это не просто сложный год, это самый плохой, страшный год, по крайней мере в моей жизни. Я бы отдал все, чтобы его не было, чтобы мне не пришлось пережить то, что я пережил, и что переживаю до сих пор, и что не смогу, наверное, пережить никогда. Слово «год» в русском языке происходит от слова «годный» и означает что-то хорошее. Но этот год оказался совсем не годным. Это был антигод. В нем все разрушилось, все развалилось. И для меня лично, и для страны.
Но СВО действительно была неизбежна по объективным причинам. Для того чтобы иметь мир, необходимо обеспечить для него устойчивые геополитические условия. Но при наличии режима на Западе, ориентированного строго и жестко против РФ, имея под боком такую радикальную анти-Россию, как Украина с ее нацистской идеологией и милитаризмом, конечно, было заранее понятно, к чему все идет. То, что происходит на Украине сейчас, мне было очевидно с 2014 года, да и намного раньше. Достаточно перечитать «Основы геополитики», которые вышли в середине 1990-х. Там все уже описано — и о Крыме, и о Новороссии. Сегодня мы видим, что наш президент открыто и честно признал, что остановить освобождение Новороссии в 2014 году было ошибкой.
Сейчас Ангела Меркель похвасталась, что обманула Москву. Так оно и есть. Но что толку от того, что мы, патриоты и горячие сторонники Новороссии, были правы, а власть — нет? Что толку? Ничего хорошего в этом нет. Нет ничего тяжелее судьбы Кассандры, когда ты говоришь, что будет, и объясняешь, почему будет именно так, чего не надо делать, к чему мы придем в конце концов, приводишь все аргументы, рациональные выкладки, и все равно тебя никто слушает. Власть подчас, увы, предпочитает доверять подлецам, ворам, шпионам, льстецам и не слушать людей, которые искренне переживают за свою страну.
Но мы все-таки начали СВО, признали ДНР, ЛНР, а также Запорожскую и Херсонскую области. Это не вся Новороссия и тем более не вся Украина. Но это очень важно, это прорыв. Наш президент, все государство собрались и сделали то, что было жизненно необходимо, то, что давно мы должны были сделать, а когда не делали, то лишь усугубляли ситуацию. После того как решение было принято, а оно стало кульминацией современной России, мы вступили в войну с Западом. Вернее, мы признали открыто и честно, что она уже идет, осознали масштаб фундаментального противостояния и сказали: «Мы больше не будем прятать голову в песок, мы идем защищать и спасать себя, Россию, Новороссию, человечество, мир».
А дальше, на мой взгляд, началось нечто чудовищное. Оказалось, что общество и, самое главное, власть совершенно не готовы вести с Западом полномасштабную войну. Мы сейчас воюем, обратного хода нет, остановить мы это не можем никак. Но уже через некоторое время после того, как мы вошли в финальную цивилизационную битву, стало понятно, что мы к ней не готовы. Может быть, мы готовились 8 лет к этой битве частично, по отдельным вопросам. Как ни странно, экономика себя неплохо показывает. В экономике все не блестяще, но все-таки более-менее. Наверное, здесь и подготовка была лучше, и правильные меры приняты своевременно. В военной сфере мы не можем критиковать, поэтому я говорю очень обобщенно, но мы видим, что происходит. И самое главное — в обществе, в состоянии нашего народа, в культуре даже отдаленно нет того градуса, которого требует от нас история. В этом отношении мы фактически «просели».
— Почему мы оказались не готовы?
— У нас нет идеологии для того, чтобы биться с западной идеологией. Мы провозгласили, что бьемся против украинского нацизма. И это нам понятно, это нас мобилизует, по крайней мере. Но что дальше? Вот что важно. На коллективном Западе доминирующая идеология отнюдь не фашизм, а либерализм. И как так случилось, что по какому-то внезапному и тайному распоряжению «антифашистского» Запада, который уничтожает следы любого национализма на своей территории, нацизм на Украине вдруг так стремительно появился, разросся до огромных пропорций и получил поддержку всего либерального мира? Как так произошло с этим парадоксом, мы объяснить не можем. У нас нет никакого идеологического стержня. Мы боремся с идеологией либерализма (до конца не понимая, что это такое и насколько это по-настоящему чудовищно и заразно, — вот поэтому и сохраняем многие элементы либерализма у самих себя), с идеологией нацизма (не представляя себе, как, по какой логике антифашистский Запад сделал для русофобской версии нацизма исключение), а у нас самих идеологии нет.
Мы провозглашаем, что боремся за справедливость, а в нашем обществе такой большой дефицит ее, что волосы встают дыбом. Мы говорим о честности и чистоте, и наши герои, наши люди, наша церковь, наша история, наша идентичность действительно воплощают в себе честность и чистоту, но наш правящий класс вообще никак не соответствует этим критериям.
Я думаю, что внешне мы еще держимся. Но еще чуть-чуть, и все. Все, что считалось до СВО основами и скрепами нашего государства, не работает. Просто суверенитета уже недостаточно. Стремительно необходимы перемены, и об этом президент говорил в своих речах. Он даже назвал эти перемены. Он определил то, с чем мы воюем. Он определил указом № 809 («Об утверждении Основ государственной политики по сохранению и укреплению традиционных российских духовно-нравственных ценностей» от 9 ноября 2022 года — прим. ред.) наши традиционные ценности. Это все совершенно правильно. Но это как минимум запоздало, потому что все это надо было делать еще 22 года назад, когда президент-спаситель пришел в Кремль. Уже тогда нужно было готовиться к столкновению с Западом. В том числе в идеологическом смысле, шаг за шагом отстраивая глубинные основы русской цивилизации. Но мы делали совершенно не то.
Сейчас под нарастающим фронтальным натиском Запада наконец-то вынужденно продекларированы правильные вещи. На самом деле остались считаные мгновения для того, чтобы перестроить нашу страну на правильный лад для столкновения цивилизаций. Но я вижу и здесь задержку и промедление, как будто до нашей власти острота ситуации до сих пор не доходит. Мы видим президента, который бьется чуть ли не в одиночку, есть группа людей, которые политически его поддерживают, есть народ, готовый подниматься и пробуждаться на спасение России. Но огромная удушающая волна инерции не позволяет нам прийти в себя.
Я связываю и личную трагедию — гибель дочери, убитой украинскими террористами с явной подачи англосаксонских спецслужб, — с тем, что было два мира. Один тихий, мирный, спокойный мир существования в обычном режиме. И мир жесточайшей войны с подлейшим врагом, который приходит на нашу территорию, убивает невинных людей, наносит удар в спину, нападет на самое чистое, на мыслителей, философов, интеллектуалов. И использует при этом совершенно террористические методы. Мы к этому были просто не готовы. Никто из нас не осознал, с чем мы имеем дело.
Конечно, условно говоря, с первого дня СВО мы все должны были быть предупреждены, что вступаем в финальный конфликт с Западом. Нам, особенно тем, кто открыто поддерживает СВО, должны были сказать: «Держитесь и будьте внимательны». Следовало каждому выразителю этой идеологии обеспечить охрану и поддержку. Хотя бы предупредить…
Мы сказали, что охраняем Донецк, Луганск, Херсон, Запорожье. Но нам пришлось оставить Херсон. Мы 10 месяцев не можем продвинуться в Донбассе, несмотря на героическую борьбу наших воинов: и регулярных частей, и мобилизованных, и добровольцев. Там настоящие герои. Там творится история. Но если мы не можем обеспечить безопасность в нашем русском мире — от Новороссии до Подмосковья, тогда надо было всех предупредить об этом. Предупредить своих, тех, кто поверил. Это тяжелейшее испытание. Это такой черный год, и в конце его мы лишь подходим к тому, с чего должны были начать.
— А у нас есть шанс победить? Что нужно России для этого?
— Для того чтобы победить, нам необходима не только крепкая, сильная, могучая, мощная, современная армия. Нам требуется не только другое общество, не только другая культура, не только другое образование, не только другая политическая элита и другой управленческий класс. Для того чтобы победить, нам нужно совсем другое государство. Нам необходима возрожденная Святая Русь, настоящая народная власть и мобилизационная культура.
Да, мы признали четыре новых субъекта, что прекрасно и неизбежно. Мы наконец-то провели частичную мобилизацию, но почему спустя полгода, не понятно никому. Наш президент провозгласил идеологию в своей речи в Кремле 30 сентября по случаю принятия в состав России новых субъектов, в валдайской речи. Эту идеологию, по сути, институционализирует указ №809 о традиционных ценностях. Мы создали «Культурный фронт» под началом Николая Бурляева. В этом году состоялся эпохальный всемирный русский народный собор. Он тоже прошел на высокой ноте с важными смыслами и глубинной ориентацией на прямое противостояние с современным Западом и его человеконенавистнической сатанинской цивилизацией.
Все эти инициативы полностью поддерживаются думскими фракциями и большинством народа. Но, несмотря на эти необходимые и прекрасные действия, наша социальная, технологическая и психологическая неготовность к финальному и тотальному противостоянию с Западом создает страшное ощущение. Как будто спящий человек борется с нападающими на него волками. Он еще не проснулся. Они его кусают, а он не понимает: он еще грезит или волки уже наяву? И это ощущение недопробужденности, полусна, в котором пребывает наше общество и наше государство, создает чудовищное впечатление. Это и есть источник колоссальных жертв. Благодаря этому полусну враг выхватывает из нас куски плоти, пьет нашу кровь, выедает наше сердце. Эта ситуация крайне трудная.
Нельзя воевать наполовину. Очень правильно недавно сказал военкор Владлен Татарский. Он, кстати, дружил с моей дочерью, весьма интересный и правильный человек. Он написал, что русские всегда проигрывали, если воевали наполовину. И русско-японскую, и финскую, и афганскую, и первую чеченскую. Когда мы воюем наполовину, а не полностью, мы проигрываем. Мы выигрываем по-настоящему только отечественные войны, когда включается весь народ, все государство, когда все для фронта, все для победы, когда нет ни одного элемента в государстве, в обществе, не включенного в систему борьбы на победу. Если война наполовину, она будет проиграна.
Но я не могу отделаться от мысли, что мы все еще воюем наполовину, о чем говорит Владлен Татарский, потому что продолжаются развлечения, продолжается комфорт, продолжается изнеженный образ жизни, который существовал до 24 февраля. Кто-то убежал, кто-то уехал. Но сколько еще людей с либеральным, потребительским, мещанским сознанием осталось! Они пытаются изгнать из себя войну, в которой мы участвуем. Это упорство, это яростное неприятие реальности вызывают оторопь.
Потому я не знаю худшего года, притом что было сделано так много хорошего. Но по результатам все очень страшно. Теперь полностью понятно, что мы были не готовы — прежде всего идеологически, и сейчас стоит вопрос, успеем ли мы стремительно подготовиться. Мы наверстываем упущенное, но, видимо, ситуация была запущена гораздо более серьезно, чем многие из нас думали. Мы, честно говоря, иногда думали, что министры-экономисты будут палки в колеса вставлять, другие либеральные силы станут как-то мешать, а оказалось совсем не так. Мы оказались совсем не готовы к тому, чтобы по-настоящему биться с Западом. Вообще. Если мы перестанем воевать наполовину, у нас есть шанс победить.
Но для этого надо такие усилия предпринять для власти в первую очередь, которые она все это время предпочитала не предпринимать. Потому и сложилась жуткая ситуация, в которой мы оказались. У нас не очень получается двигаться дальше тем темпом, который необходим. И мы не можем начать переговоры, мир сейчас невозможен.
— Почему невозможны переговоры?
— Для мира нет никаких предпосылок, да и никто нам его не предложит, кроме как на таких условиях, которые заведомо неприемлемы. Я абсолютно убежден, что при нынешнем руководстве и состоянии нашего общества никакой переговорный процесс на не устраивающих нас, унизительных условиях, то есть «похабный мир», невозможен. Даже не стоит это обсуждать. Как только эти переговоры подойдут к моменту обсуждения условий, наша делегация сразу встанет и уйдет, потому что ей будут предлагать то, что и сейчас предлагают, — оставить Донбасс, оставить четыре новых субъекта, Крым и еще выплатить репарации за Украину, что для нас неприемлемо. С этого начинается разговор. А мы даже свои территории еще не освободили. Потому сейчас у нас никакой опции для мирных переговоров нет. Пока Одесса, Харьков, Николаев и часть наших территорий, уже входящих в Российскую Федерацию в Херсонской области, в Запорожье, в ЛДНР, находятся под властью врага, никаких переговоров и близко быть не может. Разговоры о мире можно будет вести только тогда, когда вся Новороссия будет освобождена.
Фактически мы в тупике. Либо победить, что предельно трудно, либо пойти на крайние меры такого противостояния с Западом, от которого человечества уже не останется. Но те на Западе, кто идет на такую неуправляемую эскалацию, подталкивают нас именно к этому. Если наши противники будут наступать и у них станет что-то получаться, тем самым они будут приближать ядерную зиму человечества.
— То есть ситуация действительно на грани?
— Если вы обратили внимание, мои прогнозы очень часто, иногда к несчастью, имеют тенденцию сбываться. Иногда лучше бы я их не делал, но я говорю не о желаемом, а о тех вероятных направлениях и трендах, которые вытекают из взвешенного геополитического, цивилизационного и культурного анализа. Я основываю свои выводы на широком спектре цивилизационных, геополитических, социологических теорий и учений, а кроме того, мы развиваем собственные системы — евразийство, теорию многополярного мира, Четвертую политическую теорию, Ноомахию и много чего еще. Современная евразийская геополитика, традиционалистская русская мысль черпает из многих источников. Наши прогнозы основаны на глубочайшем понимании сути происходящих вещей. Поэтому они так часто бывают верными. Но, к сожалению, на это больше обращают внимание враги, чем свои. И это тоже наша проблема. Нет пророка в своем отечестве. Это еще более-менее понятно. Но тут подключается пятая колонна, агентура влияния внутри России, которая знает, что мы правы, но намеренно эту правду стремится отрицать, и все становится совсем трудно.
Поэтому у меня крайне тревожное представление о будущем. Этот год был самым ужасным, может, вообще в мировой истории. Слишком большие ставки. Но к 2023-му мы подошли, балансируя на грани бездны. Еще шаг туда или сюда, и мы либо соскользнем в эту бездну, либо закрепимся рядом с ней, но все равно в непосредственной близости от нее. Поэтому что-то хорошее и на следующий год ждать нереалистично. Мы можем отползти и за что-то схватиться, а можем легко сорваться в эту бездну. Человечество балансирует на грани. История может кончиться вот-вот.
— Почему русофобия на Украине достигла таких масштабов? В какой мере в этом виноват Запад, в какой сама Украина и в какой — Россия?
— Ментальность украинцев — это в каком-то смысле ментальность ландскнехтов, наемников. История украинцев за последние столетия бросала их то к нам, то к Европе. Они были то под поляками, то под австрийцами, то вместе с нами. У них сформировалось такое мышление, при котором центр обязательно должен быть вовне. И вплоть до 2000-х годов многие украинские националисты выбирали, к кому примкнуть: к России с Евразией с ее имперской мощью или к либеральному Западу. Арестович и многие другие представляли классическую анархическую среду, для которой в принципе, что белые, что красные, что русские, что европейские, все равно. Лишь бы была «свадьба в Малиновке», гульба, стрельба, грабеж, насилие. У украинцев идентичность меркуриальная, не фиксированная, их довольно легко можно сдвинуть как в одну сторону, так и в другую.
До 2014 года, до Майдана еще оставалась возможность перетянуть Украину на нашу сторону. Не только с помощью чиновников и бизнесменов, но и на уровне общества. Несмотря на то что на Украине изначально было очень много русофобии, национализма, до какого-то момента сохранялась возможность перевернуть ситуацию, потому что тогда на вопрос о том, что вам ближе — Запад с его либеральными ценностями, никакого отношения к вашим не имеющим, или мы, братья-славяне, украинцы колебались с ответом. А в 2013–2014 годах на Майдане произошло непоправимое переключение украинского Гуляйполя в русофобскую сторону. Мы даже, может быть, не представляем, что именно пообещали украинским националистам на Западе и в каком масштабе, но что-то их окончательно укрепило в той русофобии, которая там всегда существовала. Поляки создавали на Украине русофобскую идентичность веками. Еще древнее противостояние восточных и западных русских княжеств. Это очень долгая история. Все, конечно, было запущено, но не так однозначно. А то, что началось после 2014 года, уже настоящая катастрофа.
Я предполагаю, что произошло следующее. Запад крайне негативно относится к нацизму во всех его формах. И когда на самом Западе появляются даже отдаленные намеки на национализм, патриотизм или даже нейтралитет (как в случае Швейцарии), когда кто-то пытается защищать местные традиции, религию или нормальную семью, сразу со стороны правящих либеральных глобалистских сил поднимается волна негатива. Но, видимо, на самом высоком уровне было принято решение сделать исключение для Украины и использовать украинский нацизм в геополитическом противостоянии с Россией, не замечать его, не критиковать и не демонизировать. Запад ради своих геополитических интересов пренебрег собственными принципами и дал зеленый свет украинскому нацизму. Вот что значит геополитика. Я всегда настаивал на том, что именно этот геополитический подход, по крайней мере в англосаксонских элитах, намного превышает по значимости и идеологию, и культуру, и классические теории международных отношений. А мы в этот момент начали колебаться с Новороссией, с Русским миром. Мы его провозгласили, но до конца не довели. Мы возвратили Крым, поддержали Донбасс, но на этом остановились. Мы не осознали до конца значение геополитики. И не предприняли всех усилий для того, чтобы украинский фронтир, эту пограничную территорию, накрепко привязать к Евразии. Это первое.
Второе — мы вообще ничего не предложили украинским националистам из того, что могли. Тогда надо было нам самим заведомо становиться в резкую оппозицию Западу и защищать свои традиционные ценности, которые у нас с православной частью украинского народа общие. И исторически, и этнически. А то получилось, что Россия стремится на тот же Запад, в Европу, что и Украина. Но Москва настырно настаивает — нет, только после меня. Кому же это понравится? А вот если бы мы прямо провозгласили ориентацию на возрождение великой евразийской империи с православием и традиционализмом, а также с социальной справедливостью и народностью во главе, то украинские ландскнехты сто раз подумали бы, с кем им быть. Мы это упустили, посылая на Украину в качестве своих контрагентов коррупционеров и либералов.
Третье. Мы упустили возможность последовательной борьбы за Русский мир и освобождение Новороссии, когда это все было на расстоянии вытянутой руки. В 2014 году Киев сразу после переворота оказался растерян, Виктор Янукович был у нас и вполне мог бы официально попросить Кремль о спасении страны и приказать верным законному президенту войскам не оказывать сопротивления русским. Мы споткнулись. А Запад действовал последовательно и строго. Все эти 8 лет передышки, которые нам навязали, обманув нас, были использованы для того, чтобы пестовать украинский нацизм, вооружать террористические структуры ВСУ и продвигать русофобскую идеологию вглубь общества, которое изначально колебалось. Раньше украинские националисты приезжали в Россию для того, чтобы посмотреть, можно ли пойти дальше с Россией, достаточно ли мы сильны, последовательны, могущественны, решительны в своей суверенности. А также понимаем ли их особенности, готовы ли считаться с их особой западно-русской идентичностью. Но мы не продемонстрировали ни того, ни другого, ни третьего.
А Запад предложил им то, о чем они и мечтать не могли. На антифашистском Западе украинский национализм, быстро превратившийся в нацизм, вдруг пошел на ура, и его начали всячески поддерживать. После этого украинский нацизм стал патологическим, они перестали колебаться, перешли на строну Запада, НАТО, ЕС. Появилась свастика, откровенный сатанизм, и все это стало новой идеологией уже не в стране и государстве, а в инфернальном противоестественном мире с полностью перевернутыми ценностями, смыслами и этическими установками.
Думаю, главную роль сыграла стратегия Запада, который пошел на запрещенный прием. Он взял и сделал идеологическое исключение для гигантской, многомиллионной европейской страны, где разрешил нацизм на том условии, если он будет русофобским. Для того чтобы ударить нас в самое болезненное место. Мы на это, конечно, не ответили так, как должны были.
Плюс собственная идентичность украинцев как народа-фронтира, как говорила моя дочь. Даша занималась философией фронтира. В последнее время это ее очень занимало, она изучала промежуточные идентичности, как происходит переход от одного народа к другому, от одной культуры и цивилизации в другую. И там, на этих фронтирах — а Украина — чистый фронтир (Украина — это «окраина») — происходит переход от евразийской, православно-славянской идентичности в восточноевропейскую, а дальше — в западноевропейскую. Поэтому мы могли с данной территорией поступить по-разному. Необязательно строго присоединять, а, понимая всю важность этой территории для нашего исторического бытия, геополитики, деликатно переводить на свою сторону.
Не зря Збигнев Бжезинский сказал, что Россия без Украины никогда не будет империей и самостоятельным полюсом многополярного мира. Соответственно, Россия может стать самостоятельным полюсом многополярного мира только с Украиной. Но это не значит, что нам нужно было обязательно ее занимать полностью. Сейчас у нас уже другого выхода нет. Но теоретически ее можно было сделать геополитически нейтральной. А еще лучше дружественной. Во всяком случае, запустить там множество разных процессов в евразийском ключе. Но мы просто не пробовали. Смотрите, каких мы туда послов отправляли, каких персонажей от имени России, Москвы еще на предыдущих этапах, во время «оранжевой революции». Там действовали люди, которые сейчас находятся в жесточайшей оппозиции нашему президенту, СВО и России. Чистые русофобы. Россия тогда была и даже сейчас отчасти остается под влиянием анти-России. Не только там, на Украине, анти-Россия состоялась, как сказал наш президент, но и внутри нашей страны существует очень серьезный фрагмент, скала, оплот русофобии. И если украинская русофобия имеет историческую подоплеку и традицию, они считают себя младшими братьями, а нас — старшими, и в этом, может, было даже что-то объяснимое, семейное, но это переросло все нормальные пределы, превратилось в садизм, ненависть, терроризм, беснование. Это уже маниакальное общество, с которым нам сейчас договориться уже никак невозможно.
Но я полагаю, что мы не использовали до конца те возможности, которые у нас были на предыдущих этапах. Ведь не все сводится к управлению нефтяной трубой или к каким-то договорам русских и украинских олигархов. От того, как мы работаем идеологически с той или иной стороной, кто мы сами в идеологическом смысле, очень многое зависит. Здесь, я думаю, мы вынужденно оказались в той ситуации, в которой находимся. Сейчас, конечно, уже многие возможности закрыты, но какие-то еще остались. Если мы не возьмемся за ум, то и оставшиеся возможности закроются. Мы, конечно, победим, у меня в этом сомнения нет, но какой ценой… Ситуация очень мрачная.
— Вы говорите, что остановить движение на восток Украины в 2014 году оказалось ошибкой. А почему была допущена эта ошибка?
— Вы знаете, когда в 2005-м в Вашингтоне я разговаривал с Бжезинским, я ему сказал: «Вы обещали Горбачеву, что Германия не будет в НАТО». И он мне ответил: We have tricked him («Мы его обманули»). Но кем надо быть, чтобы обмануться? Сейчас происходит то же самое. Прошло 30 лет, проделана работа над ошибками, мы все оплакиваем конец Советского Союза как страшную геополитическую катастрофу. Но тут возникает Меркель, которая говорит, что с помощью Минских соглашений Россию опять обманули. Снова we have tricked you again, «мы обманули вас снова». И мы это признаем, и они.
Почему мне и многим неподкупным русским патриотам было абсолютно очевидно, что в 2014 году мы либо двигаемся дальше, либо случится война в гораздо худших стартовых условиях? Даже при всех наших успехах первых двух недель СВО условия 2022-го были далеко не лучшими, и мы убедились в этом исходя из всего последующего.
Дело в том, что существует две Украины, две геополитические территории. Одна — это Новороссия, территория от Одессы до Харькова. Вторая — все остальное: Правобережье, Галичина, Волынь, Западенщина. Это два народа, два общества. Взять и отщипнуть от Новороссии два кусочка — Крым, Донбасс — и на этом остановиться вообще невозможно. Изначально можно было либо разделить Украину на два государства, и пусть одно было бы восточноукраинским, прорусским, другое — западноукраинским, пронатовским. Это не решило бы проблемы всей Украины, но, по крайней мере, создало бы предпосылки для какой-то гармонизации. Освобождаем Восточную Украину, Новороссию, а дальше либо объединяемся, либо договариваемся, либо перезапускаем государство на конфедеративном уровне, либо что-то еще.
В любом случае есть две геополитические реальности, не лучшие, но тем не менее частично обеспечивающие наши интересы. Так все обстояло начиная с 1991 года, когда они нас обманули (в первый раз) и заставили признать независимость Украины в тех границах, в которых она существовала в составе СССР. Даже не Российской империи, а в СССР. Мы признали данные границы, после этого раздел Украины стал неизбежным. Либо Украина должна была оставаться двухвекторной навсегда. Как, кстати, и при Леониде Кучме, и при Януковиче. Нравилось это или не нравилось, но Киев до какого-то момента выступал и за Запад, и за Россию. Эта многовекторность позволяла Украине быть, потому что многовекторность вытекает из двойственности самой структуры Украины. Из ее фронтирной идентичности.
Но в 2014 году, когда западенцы осуществили переворот, поддерживаемый Западом, они решили, что вся Украина будет Западенщиной. Соответственно, под ударом оказалась вся вторая половина Украины. И долг России, особенно когда Янукович был у нас, заключался в том, чтобы освободить Новороссию. Я не знаю, как дело пошло бы с Западной Украиной, но Новороссию, Русский мир надо было освободить целиком. И только после этого останавливаться и вести дело к миру. Восточная Украина — от Одессы до Харькова — к нам относилась традиционно очень хорошо, и тогда она еще не подверглась страшной пропаганде неонацистов и психологической обработке западных кураторов, как за последние 8 лет. Эта Украина нас, может быть, не очень легко, но приняла бы и стала бы нашим настоящим рубежом. С этого момента, после освобождения Новороссии, можно было бы говорить о мире. Это не значит, что мир был бы обеспечен, но можно было бы говорить о мире. Когда мы ограничились воссоединением с Крымом и неопределенным статусом Донбасса, то сделали военный конфликт неизбежным. Причем жестокий, как мы видим.
Если вы откроете мои тексты 2014 года, то я уже тогда писал: «Что вы делаете, что мы делаем? Нам мало Горбачева, мало Ельцина, мало предательства? Мы что, опять идем по тому же пути? Нам же придется воевать». Все заявляли, что так говорят только «радикалы» и «ястребы», что «существует эффективный хитрый план»… Но в моем анализе содержалась чистая геополитическая логика. В этом не было ничего личного. Никакого зла я к украинцам не испытываю, никакой национализм мне не присущ вообще, никакой идеи любой ценой их захватить и присоединить никогда не было. Есть законы геополитики, которые действуют независимо от того, нравятся они нам или нет.
Мы должны были освободить Новороссию, когда киевская хунта находилась в замешательстве, когда Янукович мог спокойно пригласить и принять наши войска. Это не война была бы. А настоящая СВО. То, что происходит сейчас, уже не СВО. А тогда могла быть специальная военная операция или контртеррористическая операция по защите территории Новороссии.
Почему это не произошло? Они нас обманули. Как обманули, что они пообещали Москве, каким образом надавили, какие методы использовали, какие структуры помогали свернуть «русскую весну», запаковать и снять ее с повестки дня в 2014 году? Когда-то мы, возможно, выясним это, а может быть, и нет. Я не хочу в это влезать, потому что это все еще живо. Многие люди еще на своих местах, кто-то из них, возможно, переживает это как фатальную ошибку. Я надеюсь, что есть совесть у людей. Кто-то полагает, что что-то позже уже пошло не так и какие-то соглашения не выполнены. Кто-то признает ошибку, как президент, а кто-то настаивает на том, что так и надо было поступить. Это очень сложная вещь, которая находится на границе серьезнейших заявлений. Пусть такие заявления делает кто-то другой. Я сейчас стараюсь быть более осторожным и аккуратным в выражениях.
Но совершенно очевидно, что Запад навязал нам 8-летнее перемирие в Донбассе, чтобы создать ту систему защиты и нападения, которая позволила бы превратить Украину в нацистское государство, а потом поставить его на путь силового отъема тех территорий, которые они считают своими. Сначала Донбасса, потом Крыма. Остановились бы они на этом или потом двинулись в Белгород и на другие российские территории, трудно сказать. Но того, чтобы мы сдались на милость победителей, я себе не представляю. Если бы мы двинулись дальше в 2014 году и все доделали тогда, ситуация была бы многократно лучше. Даже если нашего военного потенциала было недостаточно, даже если мы были не готовы, мы бы быстро научились. И тогда нам не пришлось бы противостоять народу, который в то время еще искренне симпатизировал нам. Мы боролись бы только с нацисткой верхушкой, только что совершившей госпереворот. Это можно было сделать и малыми силами. Противостоять всему Западу с консолидированным, абсолютно маниакальным истерично русофобским обществом и огромной военной подпиткой — совсем другая ситуация. Вот и сравните, кто патриот, кто говорит правду, кто переживает за русский народ, а кто, наоборот, относится к нему с безразличием, считая, что все реки крови, которые мы сейчас проливаем, — как вода. Это не вода, а русская кровь. И наши герои, которые бьются сейчас, никакого пути назад уже не воспримут. Сейчас у нас есть только один путь — победить, но в гораздо худших условиях, чем это могло быть в 2014 году. Но если мы еще раз остановимся, это будут не просто худшие условия, а конец. Посыплется все.
— Вы считаете, что на Украине идет столкновение цивилизаций, что одни силы хотят сохранить однополярный мир, другие провозглашают свой целью многополярный миропорядок. На чьей стороне перевес и как вы видите развитие событий в зависимости от того, кто победит?
— Силы сегодня разделены почти ровно — 50 на 50. Сейчас самый страшный момент, потому что на 50 процентов ситуацию в мировом масштабе контролируют глобалисты Запада, сторонники сохранения однополярного мира. Другие 50 процентов — это Россия, Китай, отчасти Индия, страны исламского мира — сделали выбор в пользу многополярного мира. А Украина как раз является чашей весов. На одной чаше весов русская многополярность, на другой — западная однополярность. Однополярный уклад кончается, многополярный начинается. Но не все, что начинается, начнется. Вот что важно. Сейчас все зависит, возможно, от одного перышка, которое будет положено на одну из чаш весов, потому что сейчас в мире все 50 на 50. И в СВО 50 на 50. Мы не выигрываем, но и не проигрываем. Запад оказался очень жестким и консолидированным, в отличие от того, что мы, возможно, предполагали. Но и Россия в своей сути непобедима. Мы не сдались, мы сплотились вокруг нашего президента. Общество и верхушка власти — я не говорю обо всем правящем классе, здесь отдельный разговор — едины. И это очень важно. Этого тоже нельзя недооценивать. Нельзя недооценивать значение, которое придают Китай и Индия всему происходящему, потому что наша победа будет и их победой. А вот наше поражение необязательно будет их поражением, по меньшей мере прямо. Они сейчас занимают довольно выгодную для себя выжидательную позицию. Они могут не спешить делать ставки, подождать, как все решится.
Россия опять сражается за все человечество. В который раз в истории. У нас есть половина возможностей, что мы победим. Но если однополярный мир еще какое-то время продемонстрирует жесткость, радикальность и фанатичную волю любой ценой уничтожить Россию, это может привести к гибели всего человечества. Вот что страшно. Потому что все равно победит не однополярный мир. Победит конец.
Мы сейчас в очень сложной ситуации. Хотелось бы избежать такого рода разговора с Западом, что либо вы даете нам победить, либо мы уничтожим всех, но может сложиться именно такая ситуация. Скажу осторожно. У нас нет опции проигрыша. Многие на Западе даже не понимают, что мы можем либо выиграть, либо… И тогда настанет конец света. Опции проиграть в одиночку у России нет.
— По вашим словам, Россия воюет против «сатанинского Запада», на Украине идет битва неба и ада. Почему именно у России такая миссия и имеем ли мы право говорить, что на стороне добра, если сами удалялись от святости и Бога?
— Мы должны быть всегда на стороне духа, на стороне света, на стороне нашей традиции, на стороне нашей церкви. Русь исторически играет роль катехона. После падения Византии с XV века мы воплощаем в себе роль удерживающего. Удерживающий — это, по толкованию святых отцов, православная империя и, соответственно, православный император. Это часть нашей традиции. Именно император, империя не позволяют прийти в мир Антихристу. Современная западная цивилизация — классическая цивилизация Антихриста. Там идет уничтожение семьи, всех традиционных институтов, полное падение нравов, отказ от всякой религиозности, конец человека. Западные футурологи совсем скоро, в ближайшее десятилетие, предрекают передачу инициативы искусственному интеллекту. Цивилизация Антихриста на Западе имела долгие этапы, складывалась несколько столетий. Сейчас она достигла очевидного апогея. Можно сказать, что это метафора, но для верующего человека это не метафора. Это описание того, как все оно есть по существу. И никто без божественной помощи с Антихристом справиться не может. Потому мы, борясь с западной цивилизацией, бросая ей вызов, конечно, оказываемся на стороне света и добра. Даже если недостойны этого. Вот что важно.
И в советское время наше противостояние Западу было отголоском миссии катехона. «Святым» началом была справедливость и воля противостоять сатанинскому капитализму, цивилизации Мамоны, золотого тельца. Да, большевизм был течением еретическим со строго православной точки зрения. У нас царили атеизм и материализм. Но мы понимали, что в нашем обществе, в нашем государстве есть что-то, что принципиально отличает нас от людей Запада. И пока мы чувствовали это отличие, это предназначение, свою миссию, у нас было сильное, прекрасное, развивающееся государство. Когда мы стали смотреть на Запад снизу вверх и сравнивать себя с ним, когда мы впали в поклонение ему на последних этапах СССР, то подготовили наш дальнейший упадок.
Что касается того, имеем ли мы право утверждать, что «мы на стороне добра». Строго говоря, конечно, мы недостойны этого. Но мы воюем с чистым злом. Западная цивилизация сегодня — это чистое, абсолютное зло. Без нюансов. Это не просто другая форма исторического пути, это не другая религия, это уже антирелигия, чистый сатанизм. С сатаной может потягаться только светлый ангел. Россия в своих истоках, в своих корнях, в своих грезах, в пророчествах русских старцев всегда готовилась к этой миссии.
В русской истории мы всегда имеем дело с парадоксом. Александр Блок видел одновременно и Россию святую, и Россию грешную, но понимал это как неразделимое единство. Он говорил: «Легко любить святость. Полюби падшее». Падшая Россия виделась ему как павшая София. Но важно не отворачиваться от нее, не презирать ее, а провидеть сквозь ее падение нежный свет русской святости, русского добра.
Нашему народу, нашему государству, нашему обществу, несмотря ни на что, выпала великая миссия — это и дает нам силы жить и выносить те безмерные страдания, которые мы столетиями выносим. Мы народ Христа. И наше бытие — Его крест.
Никогда ни одно общество не живет удовлетворением только простых нужд — бытовых, телесных, стремлением к комфорту, богатству, благополучию. В основе каждого народа лежит какая-то высшая цель. Наша цель была такой — в последние времена встать на стороне Бога, на стороне света вопреки Антихристу. Это и есть роль катехона, удерживающего. Она была нам передана полностью с царским титулом при Иване IV, но еще при Иване III, при Василии III стали формироваться представления, что Россия перенимает у Византии миссию Третьего Рима. И эта миссия — единственное, что способно объяснить, кто мы. Мы действительно удерживающие. И сегодня мы призваны продемонстрировать это качество в самом серьезном испытании.
Конечно, здесь огромное количество пластов, слоев отчуждения глубокого богатырского сна, уродливые последствия того же западного влияния. Но, по сути, в ядре своем мы именно катехон. СВО — это война удерживающего против сына погибели.
— Как должна измениться и преобразиться Россия?
— Самое главное — найти центр притяжения в самой России. Мы же все время ищем какие-то ориентиры вне себя — то на Западе, то в меньшей степени на Востоке. Нас привлекает, вдохновляет, гипнотизирует что-то внешнее, экзотическое. Мы все время куда-то идем в поисках чего-то, чего сами в себе не имеем.
Необходимо с этим вектором покончить. Надо обнаружить центр притяжения, вдохновения в нас самих. Мы должны понять, что русская культура, русская цивилизация, русская идентичность, русская миссия — это и есть источник фундаментального, глубинного преображения, света, счастья и радости. То есть мы должны переоткрыть самих себя. Для этого мы должны очиститься, преобразиться, мы должны воскреснуть. Эта воскресающая Россия не под влиянием внешних воздействий, а в самой себе должна обнаружить источник собственного бытия. Поиск подлинного бытия внутри самой России, внутри народа, внутри русского сердца — вот главная задача.
Все остальное, в том числе технические, экономические, социальные, политические институты, подстроится под этот процесс. Мы сейчас должны утвердить себя в центре самих себя, не навязывая всем остальным. Кому-то это будет близко, кому-то — нет, но мы должны отстроить такую русскую цивилизацию, где центр притяжения будет ей имманентен, то есть будет находиться внутри нее самой. Тогда мы станем наслаждаться тем, что мы русские, что мы евразийцы. И народы, которые с нами, это будут ощущать. Даже чеченцы сейчас гораздо лучше понимают религиозный смысл той кампании, которую мы ведем. Они понимают и русский, и духовный смысл СВО. Они сами стоят на стороне катехона и служат ему верой и правдой. Поэтому речь идет не о национализме, не о гордыне. Речь идет о скромном служении и исполнении жертвенного великого долга русского народа перед всем человечеством. Но для того, чтобы его исполнить, надо не бежать в это человечество, а сосредоточиться на себе, нужно стать самими собой. Тогда мы и выполним наш долг, и осуществим нашу миссию, открытую всем, потому что русское сердце открыто всем. Это отнюдь не гордыня, наоборот, это жертва. Эту жертву мы сейчас приносим, и она должна пробудить нас к очищению. Не к ненависти, не к мести, не к жестокости, несмотря на то, что враг именно таков. Но мы должны это преодолеть, превзойти. И действительно открыть путь небесному благу.
Мы совсем забыли о небе. Мы живем только землей, какими-то подземными процессами: газификацией, метрополитеном, нефтью, аммиаком. Мы слишком вросли в индустриальную почву, а цифровые джунгли виртуальности нас добивают, размазывают, рассеивают окончательно. Надо снова научиться поднимать взгляд вверх, нужно смотреть на солнце, на светило и еще выше — на небесный трон творца мира. Мы должны восстановить в себе вертикаль, и это вертикальное измерение станет нашей главной осью и путем нашего возрождения. Фактически нашей идеологией должна стать идея всеобщего воскресения. Воскресения мертвых, но и не только. Ведь не одни мертвые нуждаются в воскресении. В этом отношении всеобщее воскресение затрагивает и живых, и мертвых. Живых, может быть, даже в большей степени. Россия воскресения — вот что должно быть в центре нашей политики и нашей идеологии. Мы должны воскресить Третий Рим в самих себе. Мы должны воссоздать, возродить, обнаружить в своей глубине, в своей сердцевине катехон, удерживающего, быть ему верным до конца и выполнить волю небесных сил.
— Мы начали с того, что этот год стал трагическим и лично для вас. Что известно о расследовании гибели Даши, есть ли какие-то новые данные?
— Мы знаем, что исполнителем была украинская диверсионно-разведывательная группа (ДРГ), действующая на территории Российской Федерации. Они осуществили теракт. Это доказано. Выясняется, насколько мне известно, что они получили прямое указание от ГУР (главное управление разведки минобороны) Украины, от Кирилла Буданова. Зеленский был в курсе. Они заранее готовили операцию информационного прикрытия. В ней участвовали либералы-предатели, перешедшие на сторону радикальной русофобии и прямого нацизма, такие как Илья Пономарев (физическое лицо, выполняющее функции иностранного агента, — прим. ред.).
Это было организованное Украиной начало террористической войны против России. Они искали символическую фигуру. Вопрос в том, целились ли они в меня, как большинство считает, или хотели сделать еще хуже, потому что то, что они сделали со мной, — это гораздо хуже, чем если бы убили меня. Но однозначно, что целились в Дугиных. Была задача — нанести удар по мне, по моей дочери. Ведь она мое сердце. И как же теперь жить-то без сердца…
Теперь, когда начинают расследовать глубже, появляется британский след, потому что на самом деле я для Украины не представлял такой важной символической цели, как многие другие в России. Я на сей раз не участвовал в активной пропаганде. Да, я поддерживал СВО, всегда говорил, что война рано или поздно случится, что это неизбежно. Но в этот раз я не был на передовых позициях. Я свою точку зрения излагал открыто, но такого, чтобы меня показывали по всем каналам, не было. Поэтому для украинцев я не являлся ни первой, ни второй, ни третьей целью, а был сотой.
А вот для британцев, для ЦРУ, для радикальных сторонников неуправляемой эскалации эта цель была важна. Они понимали, что идеологические изменения в России неизбежны, что наше государство просто не сможет существовать в таком состоянии, в котором находится сейчас, что оно будет вынуждено занимать более серьезную и полноценную глубинно русскую позицию. И вот тут важно было поразить сами русские смыслы, русский Логос.
И одновременно этим терактом они начали серию терактов, которые выстраиваются в определенную последовательность. Дальше взрыв «Северного потока – 2», чтобы оторвать нас от Европы, потом атака на Крымский мост, затем на базу Черноморского флота, падение украинских ракет в Польше и призыв Зеленского к началу ядерной войны против России. Все это укладывается в логику повышения уровня эскалации.
Первое — это теракт против мирных людей внутри России, под Москвой, чтобы дать резкий старт полноценной террористической кампании, и дальше серия терактов, часть из которых украинцы просто осуществить не могли. Их исполнили британцы. Соответственно, логика здесь полностью прослеживается, как и в том, что для информационного прикрытия задействовали либеральные круги на Украине. На Западе была кампания подготовлена заранее, и она стартовала сразу же. Даже в самой России находятся подлецы, которые пытаются умалить подвиг моей дочери, которая является настоящим героем, что признал в полной мере президент Путин, наградивший ее посмертно государственной наградой. Конечно, таких подлецов совсем немного, но они есть.
То есть все было подготовлено целевым образом. Этот теракт вписывается в логическую цепочку тех сил на Западе, которые хотят неуправляемой эскалации в отношениях с Россией. Есть более умеренные силы. Они тоже враги, потому что ставят своей целью уничтожение нас, чтобы нас вообще не было. Но одни идут к этой цели радикальным, быстрым путем, почувствовав нашу слабость, они хотят добить нас, а другие мыслят более реалистично и считают, что нас скорее погубят переговоры, чем прямая жесткая эскалация.
Вот на каком уровне сейчас остановилось расследование. Установлено, кто это сделал. Заказчики в лице украинского руководства Зеленского и Буданова тоже прозрачно прослеживаются. Что касается следа МИ-6, это уже сложнее, я не могу сказать что-то определенное. Но это укладывается в цепочку, которую ряд наших аналитиков прослеживают очень последовательно. Следствие идет, оно не закончено, вскрываются новые обстоятельства, появляются фигуранты, пособники — прямые и косвенные. Дело очень серьезное, потому что такого теракта больше не было. Он был один. Никто не стал жертвой такого теракта, кроме моей дочери, меня и моей семьи. Если бы это было началом веера террористических атак, это было бы другое дело. Но убили мою дочь, и все. А дальше они атаковали объекты: Крымский мост, «Северный поток – 2», базу Черноморского флота. Конечно, готовились и другие теракты — поджоги, атаки на наши самолеты, аэродромы, в том числе ядерной триады, на нефтеперерабатывающие заводы, железнодорожные пути, обстрелы мирных городов — как новых субъектов России, так и старых. Ясно, что они идут на жесткую конфронтацию. Но личный террор коснулся только меня. Этот выбор точно неслучаен.
Другое дело, что это контрастирует с отношением ко мне на Западе и здесь. На Западе меня знают очень многие и считают самым серьезным врагом либерализма. Идейным врагом, философом и идеологом альтернативного мироустройства — теоретиком евразийства, Ноомахии, Четвертой политической теории, теории многополярного мира. В нашем обществе есть разные люди, и относятся к моим идеям по-разному. Есть, конечно, много сторонников, которые очень остро переживают то, что произошло с Дашей, и искренне сочувствуют. И это никуда не уходит. Время идет, а ее чистый облик только становится пронзительнее и чище. В некоторых школах и учебных заведениях ввели «Уроки мужества Дарьи Дугиной». Люди шлют без конца стихи и песни, пишут картины, лепят бюсты, создают эскизы памятников. Мэр Ясногорска в Тульской области назвал в честь Дарьи Дугиной одну из новых улиц города. Фонд борьбы с репрессиями Миры Тэрады учредил ежегодную премию имени Даши. Постоянно проходят вечера памяти. Ей посвящаются спектакли (как в Новом театре Эдуарда Боякова) и научные конференции, концерты и выставки. Память, любовь, сострадание у очень многих людей живы. Я недавно был на открытии выставки в Госдуме о героической истории России от Великой Отечественной войны до СВО, и там был портрет Даши. Художница родом с Украины Татьяна Пономаренко-Левераш изобразила Дашу среди панорамы героев Русского мира. Открытие было торжественным, все люди понимали, о чем идет речь. Это важно. Это показывает, что им небезразлична судьба моей дочери, моя судьба, судьба Русского мира и судьба их самих. Кто мы все, как не Русский мир?
Другое дело, что под западным влиянием многие об этом забыли и старались об этом не думать. Кто-то погрузился в собственные проблемы, едва сводя концы с концами, кто-то, наоборот, погрузился в стяжательство и поиск легких денег и комфорта, кто-то принял как должное те формы культурного геноцида, которые по ходу западнических либеральных реформ обрушились на нашу страну, а кто-то просто воспользовался ситуацией для личного обогащения.
И кое-кто забыл, что мы русские. И вот нам таким ужасным образом об этом напоминают наши враги. Может быть, они хотели убить мою дочь, Дашу, но сделали ее бессмертной.
