Пять лет назад я написал книгу об Александре Проханове «Ловец истории». Посвящённая сорока романам и повестям писателя, она не вполне филологическая. Это, скорее, прохановская биография, рассказанная через его прозу. Но кроме этого я пытался ответить на очень важный для самого себя вопрос: каковы взаимоотношения человека со временем?
Русская и мировая культура отзывается на это по-разному. Порой ответы явные, прямолинейные, порой противоречивые, туманные. Гёте умоляет остановиться прекрасное мгновение. Чехов всем своим творчеством говорит, что человек не успевает за временем: на каком-то витке или повороте оно отрывается, уходит далеко вперёд, и тебе остаётся только слушать, как стучат топоры в вишневом саду. Священник Павел Флоренский был уверен, что «нужно всегда идти впереди века, даже если век идёт назад».
Чтобы обрести в этом вопросе хоть какую-то точку опоры, нужно проделать путь через творчество большого писателя, не проанализировать, а прожить его романы, воспринять художественную реальность не как вымысел, а как реальнейшую из реальностей.
В «Ловце истории» сложились замысловатые синусоиды прохановского времени: обретение собственной тропы и голоса в первых книгах — «Иду в путь мой» и «Желтеет трава»; время технократических романов о больших советских стройках, об одушевлении машины; время семнадцати войн, на которых побывал писатель; пора предчувствия великой катастрофы – гибели Советского Союза; пора чёрного безвременья 90-х, когда на обломках красной империи возникли существа, подобные персонажам Босха; постепенное имперское возрождение России, связанное с правлением нынешнего президента. Синусоиды порой пересекались в общих событиях и персонаж, художественное время позволяло себе уплотнять и переставлять реальные события, но в итоге получилась летопись длиной в более чем полвека.
Тогда, в 2018 году, завершив свою книгу на самом свяжем романе Проханова, я тревожился о том, что заканчивается она не на знаковом рубеже: 2018 год по своей исторической важности не был сопоставим ни с 1991-м, ни с 1993-м, ни с 2014-м. Не виделось края тектонической плиты времени, у которого вновь оказалась бы наша страна. Не было, казалось, этапной черты, которую хотелось подвести.
Но теперь, когда Проханов за минувшую пятилетку опубликовал три повести и восемь романов (а ведь были ещё почти три сотни передовиц, книга воспоминаний, два цикла стихов, серия рисунков; а ведь мы ещё не знаем, что таится у Проханова в письменном столе) и когда все прежние синусоиды выстроились по-иному, стало ясно, что 2018-й не в историческом, а в метафизическом смысле очень важная граница. И определяется она переменой в отношениях писателя и времени.
Если прежде Проханов неутомимо гонялся за временем, готовил для него литературные ловушки, пытался углядеть его лики и контуры, то теперь время стало неотрывно следовать за Прохановым. Время оробело перед Прохановым, как оробело оно перед египетскими пирамидами, Красной площадью или Аркаимом – перед всем тем, что больше времени, что невместимо во время. Осознав, что не запечатлённое в литературе, оно становится безликим, безголосым, помертвелым, время, как дитя, тянущее взрослого за рукав, стало умолять найти для себя новые формы жизни. И эти формы Проханов нашёл.
Реверсивное время, обращённое вспять, когда писатель из сегодняшнего дня размышляет о Перестройке (роман «Меченосец»), 1991 годе (роман «ЦДЛ»), 1993 годе (роман «День»).
Это романы, в которых описывается, как «работает огромная машина, подпиливает опоры, разносит вдребезги стены, перекусывает связи, раскалывает плиты, и вся незыблемая мощь государства начинает крениться, оползает, грозит рухнуть, засыпать живых своими уродливыми обломками» («ЦДЛ»).
Это романы, в которых мы видим, что «развенчиваются герои Гражданской войны и Отечественной. Хохочут над Чапаевым, иронизируют над “панфиловцами”. Ленин стал комическим персонажем, Сталин чудовищем. Власть зовут “воровской”, армию называют “кровавой”. Военно-промышленный комплекс нарекли упырём, пьющим кровь экономики. Госбезопасность – “союз палачей”» («Меченосец»).
Это романы, в которых охватывает ужас оттого, что «советское время кончилось, началось неизвестно какое. Между советским и новым временем провели сапожным ножом, с хрустом рассекли кожу, хрящи, сухожилия. Открылась рваная рана с бурлящей кровью» («День»).
Но в том не болезненная ностальгия писателя, не попытка вновь пережить мучительное прошлое. Это особая временная хирургия, позволяющая найти в прошлом ещё живые ткани и сшить с ними настоящее, вырезав чёрную материю исторической пропасти. Это стремление локализовать в романе трупные яды, чтобы они не просочились в современность.
Семейное время, прежде рассредоточенное Прохановым в разных романах и повестях в образе матери и жены, погибшего отца, дядьёв и дедов, многоликих предков, оживающих на фотографиях из семейного альбома. Твой род, твоя семейная хроника – это тоже история страны со всеми её битвами и победами, надрывами и ликованиями.
История многоцветным лучом прошла сквозь кристалл детства, на миг сфокусировалась в нём и затем разъялась на множество жизненных путей будущего писателя (роман «ОН»). Детство – родниковое время, исток времени, первый день творения, где тьма и свет чётко различимы. Искушения, грехопадения, хлеб, добываемый в поте лица – всё после, а в детстве – радость каждого дня и часа. Неведомыми тропами оно возвращается к тебе поседевшему и приносит тот первозданный свет, воскрешает всех родных и близких.
Так же в повести «Деревянные журавли» оживает любовь. Любовь к той, которая была с тобой всегда, даже до вашей встречи. Ты так ждал её, ту, что на всю жизнь останется тебе верна, что родит тебе детей, что с молитвой будет ждать тебя с войны. Быть может, мир уцелел, не рухнул в последний миг в пропасть только оттого, что вы любили друг друга. За вашу любовь миру было прощено многое.
Сакральное время. Время инобытия, одоления смерти, поиска вечных русских кодов, время сбережения в человеке человеческого. Повести «Певец боевых колесниц» и «Священная роща», романы «Сыны Виссариона», «Таблица Агеева», «Тайник заветов», «Леонид» — это битвы за бытие. Россия – поле битвы, Её, граничащую с Царствием Небесным, враг рода человеческого силится отнять от неба, вырвать из вечности.
Быть может, все пройденные Прохановым войны были приуготовлением к этой главной войне. Быть может, изнурительная гонка за историей была ради отдаления её конца. Проханов говорит самому себе: «Россия неодолима, как неодолим Господь. Россия ведёт борьбу с демонами у самых врат в Царствие Небесное. И мы не отступим, ибо отступать некуда. За нами Царствие Небесное!» («Священная роща»).
Теперь время может укрыться только в России. Вне России – безвременье, беспамятство, «конец истории». Вне России нет летописцев и прозорливцев. Нет тех, кто стал воплощённой историей. Потому времени нужен Проханов. Нужна скорость его творческой реакции, какая редко бывает у прозаиков. Времени дорог прохановский дар сработать на опережение и явить образ грядущего.
Всякий писатель застревает во времени, если не может расстаться с привязанным к этому времени творческому методу. Человек множества эстетик, Проханов не стал заложником ни одной из прожитых им эпох. Время бросало вызов, не желало принимать старые формы, вливаться в ветхие мехи, и Проханов, всегда оставаясь собой, принимал этот вызов: находил новые образы, создавал новый язык, созидал небывалые художественные миры.
Масштабным людям время нечасто отводит долгий век. Мало кому довелось по-настоящему «своей кровью склеить столетий позвонки», перешагнуть через бездну. Проханову удалось. Он представим во всех периодах нашей истории. Он — извечный солдат империи, преодолевающий любые преграды. Он — художник и мудрец, размышляющий над самыми мучительными вопросами. Он – мечтатель, не знающий уныния. Он – русский человек во всей полноте, явление которого, размышляя о Пушкине, обещал нам Гоголь.
Проханов – код русского времени.
