Создается впечатление, возможно, это только впечатление, но оно создается, что военная кампания на Украине воспроизводит в себе неоднозначные черты ряда крупных военных кампаний, в которых Россия принимала участие в последние два столетия.
Сначала возникали аллюзии финской кампании 1939–40-го гг., когда стремительно и успешно устремившиеся 30 ноября вперед советские войска уперлись в упрямую оборону и неожиданные местные контрудары финского режима. К концу декабря было признано, что армия не готова к преодолению линий обороны противника, наступило затишье, командование РККА начало усиливать войска личным составом и штурмовой артиллерией, тренировать части на учебных полигонах, где были выстроены укрепления, подобные финским. 1 февраля наступление возобновилось, к 17 февраля была прорвана первая линия обороны «Линии Маннергейма» и в прорыв брошены танковые колонны.
28 февраля начался новый этап наступления РККА, финские войска пытались контратаковать, но вынуждены были начать отступление на разных направлениях, и 13 марта 7-я армия РККА вошла в Выборг.
Упорное сопротивление финской стороны строилось на ожидании помощи от Франции и Великобритании, готовившихся к выступлению против СССР, но на него так и не решившихся. К марту 1940 года финскому руководству стало ясно, что помощи не будет и остановить наступление перегруппировавшей свои силы РККА финская армия не сможет, 7 марта финская делегация прибыла в Москву, 12 марта был заключен мирный договор, информация о котором дошла до армий через сутки, когда 7-я армия уж начала и успешно провела штурм Выборга.
Какие-то схожие моменты с кампанией на Украине в 2022 году мелькают, как и то, что с определенного момента события в обеих кампаниях развиваются по-разному: если в 1940 году Англия и Франция существенной помощи финнам не оказали, а Германия занимала выжидательную позицию, то в кампании 2022 года западные страны, по существу, выступили единой коалицией на стороне фашистского режима в Киеве – похоже на то, как европейские державы вмешались в 1854–56 годах в войну с Россией на стороне Турции в Крымскую войну.
То же сходство – причем неудачи России и сдача Севастополя были вызваны как единой позицией и конкурентов (Англии и Франции), и всем обязанных России дружественных партнеров (Австрии и Пруссии), так и изначальной фанаберией российского военного руководства, не использовавшего первоначальные успехи российского флота. На старте военной кампании адмирал Нахимов уничтожил военный флот Турции под Синопом и настаивал на захвате Константинополя вместе с проливами, что та же Турция в этот момент предотвратить не могла. Нахимов при этом исходил как из общих соображений и давнего стремления России к этой цели, так и из текущих оперативных соображений. Он здраво понимал, что парусный российский флот не сможет противостоять паровому флоту Англии и Франции, разворачивавшемуся в Средиземном море, и стоит задача заблокировать возможность его прохода в Черное море.
Однако высшее военное командование России сочло, что достигнутых успехов достаточно для проведения переговоров с Турцией с позиции силы, а правительства Франции и Британии не решатся на прямую конфронтацию с Россией и не пойдут на введение военного флота в Черное море. Всё дальнейшее хорошо известно: и высадка противника в Крыму, и затопление русского флота для перекрытия входа в бухту Севастополя, и подведение высокомерным имперским генералитетом русской армии к печальному поражению при Альме, и предательство союзных Австрии и Пруссии, и героизм обороны Севастополя, сданного исключительно из политических, но невоенных соображений…
Уже другая черта кампании на Украине роднит ее и с другой войной – Первой мировой: переход от успешно начатой в августе 1914 года русскими наступлениями в восточной Пруссии и Галиции войны маневренной – к бессмыслице и затянутости позиционной войны зарывшихся в оборонительные укрепления как на Западном, так и на Восточном фронте армий, с длительными топтаниями на одних и тех же линиях противостояния. Правда, здесь можно вспомнить еще и о практическом лишении высшим командованием имевшегося потенциала Брусиловского прорыва, и о странной тактике проваленного наступления под Барановичами. Все вместе привело к тому, что война просто надоела и армии, и стране: нельзя месяцами держать солдат в одних и тех же окопах без видимой ясности перспектив развития военных действий.
И еще одна странно вспоминающаяся кампания – война 1812 года. Но не в сравнении действий российской армии обеих кампаний, а, как ни странно, в неком ассиметричном сравнении с ведением войны Наполеоном.
Строго говоря, непобедимый полководец вел войну предельно необычно. Он переходит границу с 600-тысячной армией – что, казалось бы, поражает своей численностью, если не учитывать некоторых обстоятельств. Во-первых, армия Александра Первого насчитывала не меньше: у Наполеона было 610-685 тысяч солдат при 1390 орудиях, у Александра – 700 тысяч солдат, 1600 орудий – то есть превосходство изначально было у российской армии, к которой в ходе войны было добавлено 400 тысяч ополченцев.
Второй момент: большая часть армии Наполеона, перейдя границу, вглубь России так и не вошла, а сам Наполеон, заняв Вильно 16 июня, начинает попытки переговоров с Александром для заключения мира и выступает на восток только в июле. Движется медленно, заняв Москву 14 сентября, раз за разом предлагает мир на почетных для России условиях.
Собственно, главное, что волнует его и главная цель всей военной кампании – добиться соблюдения Россией заключенного пять лет назад Тильзитского мирного договора и, соответственно, континентальной блокады Англии – да и в целом, выхода России из зоны геополитического влияния той же Англии, геополитически и экономически враждебной Франции.
Каких-либо экспансионистских требований собственно к России он не высказывает. По существу, Наполеон рассматривает Россию как потенциально дружественную державу: одной из его первых внешнеполитических инициатив после прихода к власти в 1799 году становится заключение мира с Россией в лице Павла Первого. Похоже, это во многом и стало причиной убийства Павла, как считают многие – инициированного Англией.
Это все – отдельная история другого времени. Но интересно вот что: Наполеон тогда, по сути, ведет с Россией не войну, а пытается принудить ее к миру, проводит «специальную военную операцию» по принуждению России к миру и выведения ее из зоны британского влияния. Кончилось тем, чем кончилось: хотя бы потому, что войну нужно вести как войну, а не как демонстрацию военной силы ради демонстративного политического эффекта.
То есть, конечно, политический эффект, точнее – результат – это главное, но он не достигается военными демонстрациями – он достигается решительными военными действиями.
И военная кампания, даже если она формально и не называется войной, успех имеет тогда, когда ставит и решает задачу разгрома противника, а не рассчитана на ожидание того, когда он устанет, выдохнется или когда поддерживать его надоест арендовавшим его людские ресурсы и территорию реальным субъектам политической борьбы.
С чем нет сходства у данной военной кампании – по сути своей справедливой, прогрессивной и священной – в ее текущем ходе, так это с Великой Отечественной войной 1941–45 годов. Сходство в одном – противник тот же самый, и правильно его называют его собственным именем: фашизм и нацизм, более дикий и звериный, чем гитлеровский. И не нужно запутывать сознание иными именами, объявляя его то «сатанизмом», вызывая у людей впечатление мистического триллера из кинотеатра, то саму войну – «войной за Веру», потому что воевать и, следовательно, умирать за религиозную веру будут только не просто «верующие», а особо экзальтированные носители религиозного сознания.
Враг тот же: фашизм и нацизм. А ход действий крайне мало напоминает то, как с ним дрались 80 лет назад.
Солдаты дерутся так же.
А ход действий – иной. Потому что никакому командиру не пришло бы в голову сдать Брест со словами: «Во избежание окружения». Никакой генерал не заявил бы о сдаче Ленинграда и Сталинграда со словами «Из-за сложности снабжения и во избежание потерь наших бойцов». Никакой замминистра не заявил бы об отводе войск от вражеской столицы: «В качестве жеста доброй воли». И никто не объявлял бы: «Наша главная задача – избежать потерь. Мы никуда не спешим», давая противнику возможность подтянуть резервы и получить максимально возможное подкрепление от своих сюзеренов. И никакой комментатор не сказал бы: «Мы не будем освобождать города во чтобы то ни стало – зачем нам их освобождать во что бы то ни стало? Мы «по-сталински» воевать не будем».
Замечательно: «по-сталински» не хотите – покажите, как умеете «не по-сталински». Пока «не по-сталински» получается действительно, не как у Сталина – то есть не так, как разгромили фашизм и нацизм в ту войну, когда спасли мир.
И тогда, действительно, никакой генерал не заявил бы о сдаче Ленинграда и Сталинграда со словами «Из-за сложности снабжения и во избежание потерь наших бойцов». Может быть потому, что тогда Ленинград и Сталинград были – а сейчас их в стране нет.
