Из выступления на круглом столе «Наш Пушкин — Мир художественного перевода. Открытая дверь в цивилизации»
Работаю с неслыханной охотою
Я только потому над переводами,
Что переводы кажутся пехотою,
Взрывающей валы между народами.
Эти стихи Бориса Слуцкого напоминают нам, что художественный перевод не только литературное, но и социально-стратегическое явление. Поэтический или прозаический перевод — одна из лучших форм культурной экспансии. Но в последние годы на этом фронте нами сдано множество позиций. И если раньше мы «взрывали валы», то теперь видим взорванные мосты. Пока могучая школа советского перевода сходила на нет, иные не дремали и заняли прежде принадлежащее нам культурное поле.
Внимательно изучив современный западный литературно-организационный процесс, можно увидеть, что практически в каждой стране, от Германии до Канады, есть государственные программы, гранты и премии, в рамках которых не только напористо обогащают, но переводят и издают писателей и поэтов из самых разных стран. Особенно тревожит, как последовательно Запад движется от рубежа к рубежу: сначала это были авторы условно из стран БРИКС, затем — СНГ, и вот теперь уже подбираются к коренным народам России.
Перевод — мощное идеологическое оружие. Он может сделать то, на что не способны ни газопроводы, ни зерновые сделки. Ведь всякий поэт или прозаик оказывается завербован той культурой, на язык которой он переведён. А уже через него можно вербовать народ и страну: признаемся себе, что и в Латинской Америке, и на Ближнем Востоке, и даже в бывших союзных республиках роль писателя как «властителя дум» сегодня гораздо значительнее, чем в России.
Что в противовес можем предложить литературному миру мы? Только не на уровне личных контактов, эпизодических мероприятий, кулуарных семинаров, а массово и системно. Пока ничего. Пока наблюдаем только запылённые каталоги национальных литератур на филологических факультетах и книги, переведённые на русский язык лет пятьдесят назад, а теперь выставленные в библиотеках для буккроссинга. Именно тот случай, когда «сердца, не занятые нами, не мешкая займёт наш враг».
Это проблема внешнецеховая. Что касается проблемы внутрицеховой, сугубо творческой, здесь тоже всё непросто. Литературный перевод — это то, чему надо учиться. Но, как и у кого? Переводческое преемство прервалось. Людей, способных в этой сфере к педагогике, осталось не так много. Где царский путь: что должно быть от науки, что от мастерства, что от таланта? Лингвисты, литературоведы, писатели — все ищут идеальный баланс, универсальный рецепт.
Вряд ли он есть. Перевод, как и сама литература — наитие. Но, думаю, что каждому будет полезно обратиться к «Заметкам переводчика» Николая Заболоцкого. Один из лучших советских практиков перевода, он буквально в двадцати двух тезисах сумел дать установку, сформулировать руководящие принципы. Они метки и предельно ёмки. Например: «Хороший поэт может быть плохим переводчиком» (пример Тютчева); «хороший поэт может не иметь склонности к переводам» (пример Блока); «плох тот переводчик, у которого все поэты получаются на одно лицо. Такой переводчик интересуется не переводимыми поэтами, а своей собственной особой» (пример Бальмонта); «но плохой поэт не может быть хорошим переводчиком».
«Первая и необходимая их [переводчиков] обязанность: хорошо знать тот язык, на котором они пишут. Перевод — экзамен для твоей литературной речи», — так разрешает Заболоцкий вопрос о необходимости знания переводчиком языка оригинала. Гораздо важнее культурное погружение в текст и контекст. Гораздо ценнее совет эталонного носителя языка: того, для кого этот язык родной, внятный во всех отзвуках и оттенках.
Свои «Заметки» Заболоцкий написал в 1954 году, когда с восторгом говорил, что советская школа поэтического перевода за тридцать лет возросла и окрепла, породила целую плеяду талантов, послужила «делу дружбы народов, их взаимному обогащению в области культуры».
Но сегодня произошёл болезненный откат. Планка переводческого мастерства упала настолько, что в новом поколении придётся практически заново открывать эту область языка и творчества. А ведь именно сейчас идёт смена поколений: и переводчиков, и переводимых.
В предшествующих поколениях поэты всего мира хотели звучать на русском языке, потому что осознавали величину Арсения Тарковского, Анатолия Передреева, Юрия Кузнецова… Все хотели быть высказанными их словом. А что сумеем высказать мы на своём обеднённом, урбанизированно-виртуализированном языке?
Поэтический язык очень динамичен. Он динамичнее языка художественной прозы, и тем более — языка обыденного, бытового. Если прозаики нарабатывают язык, отличный от предыдущего поколения, примерно за пятьдесят лет, то поэты — примерно за тридцать.
В русской словесности есть замечательный испытатель поэтических сил каждого поколения, требующий не перевода, а переложения — «Слово о полку Игореве». Начиная с Жуковского, как раз через каждые тридцать лет появлялось знаковое стихотворное переложение «Слова»: Майков, Бальмонт, Заболоцкий, Шкляревский явили здесь свои талант и мастерство в полной мере. Возможен ли сегодня молодой поэт, способный сделать новое переложение? Это было бы очень интересно и полезно. Полезно, прежде всего, как прививка вековечного русского языка современному языку.
Вопрос взращивания нового могучего, полнокровного поэтического языка — ключевой в деле литературного перевода. Нейросеть уже написала дипломную работу, которая была недавно защищена в РГГУ. Западные художники, готовя сегодня выставки, обязаны доказывать, что их картины создала не нейросеть. Теперь она делает всё более гладкие прозаические переводы, осваивает и стихотворный язык. И если мы не совершим творческого рывка, поэтический Адам будет побеждён гомункулом-рифмоплётом.
