«ХЛЕБ-ВОДКА НА СТОЛЕ»
«О победах можно петь вечно», — и мало не будет. Но не все поют о Победе. Потому что это бремя.
Мало кто понимает, что Культ Победы у Александра Проханова имеет очень глубокую традицию. Это не только о военных победах в XX веке – это важнейшая мистигема Русской Истории. Имеет смысл вспомнить, что первый Вселенский Собор, откуда пошло каноническое Православие, был в Никее — городе Богини Победы. Император Константин тем самым связывал две традиции – античную ведическую и христианско-православную.
Если ты перестаешь быть победителем – ты перестаешь быть. Если нет человека, который за страну, за мощи её святых не готов поставить свою грудь под пулю – то она просто списывается из истории. Многие страны и народы, у которых было все – и злато, и булаты – сошли на нет, утеряв себя – потому что они охладели к Культу Победы ради золотого тельца.
Но когда я обрёл в 2022 году балладу Аверьянова «Победоносец», стало понятно, что идеологема Победы получает дополнительный важнейший смысл: Победа – это еще и очищение, а очищение дает право на построение нового мира. Причем победа не только и не столько в войне внешней, но прежде всего – во внутренней. Когда ты живешь с пятой колонной, которая точит ножи, сверкающие за твоей спиной, спиной воина. И в этом смысле вещь «Победоносец» – не только про воинов в окопе, но и про воинов на передовой духа – про принципиальное соединение того и другого.
Да, начинаем от «Ржевских жерновов», от «окопов Сталинграда», откуда победителей ждут новые рождения от «семени горячего», но сюжет переходит к реалии тыла – и новой битве с «тыловой гнусью» и «пасынками тления». Ведь затаившись поначалу, они уже через поколение проклинают Победу.
И вот здесь я давно понял самую острую сторону прохановского концепта: Победа – это не данность-навсегда, её могут убить!, — проклясть, замурыжить, оклеветать. А значит борьба за нашу Победу – вечная. Её ещё надо сохранить, спасти от «крыс», от клеветников. И это важнейший момент, который не все понимают, полагая, что наши победы настолько очевидны и монументальны, что и незыблемы. «Зыблемы», поэтому и надо говорить и песни новые петь, чтобы мы сами не расслаблялись. Ведь многие упорно зудят, мол, сколько можно, 70 лет прошло, одно и то же. Мол, хватит, что это за мания мнить себя победителями – когда самих победителей уже в живых и нет; хватит, мол, чужой победой гордиться. И если мы окутываемся такого рода забвением – тут же наносятся удары «со спины».
Именно поэтому и прав Проханов, повторяя раз за разом, что даже признанная Победа не постоянная очевидность для всех – а вечное поле боя, где нам всем нужно стать Носителями Победы – Победоносцами. То есть битва за мир – это уже после того, как мы завоевали и не отдали Победу! И мы в битве за уже-свершившуюся-Победу становимся в ряд с нашими отцами и дедами.
Вернись же к нам, возлюбленный,
Ты в битвах закален,
Обрубленный, обугленный,
Но стержень всех времен.
Новый смысл – критерия жизни и судьи-очистителя.
Нам без тебя не вычислить,
Где плесень низких душ,
Нам без тебя не вычистить
Авгиевых конюшен.
Только тот, кто прошел кровь, пот и слезы, можно стать стержнем и очистителем.
Доказательством того, что Победа требует Вечного Победителя, — сама жажда Противника её отнять. А так как история уже состоялась – то нужно попрать её в голове и сердце – где она живет, спрятанная, у каждого. Но как только звучит зов – она оживает и расправляет крылья. Напомним Ника – молодая женщина с крыльями. И когда прошли первые шествия Бессмертного полка, противник вошел в ступор: казалось бы всё в душе народа обглодали, смяли, отшинковали – и на тебе! – миллионы вышли с ликами победителей – держа их над собой как знамёна.
Это баллада-напоминание — тот, кто держит Знамя Победы, тот будет жить. А кто опустил знамя – может ползти на историческое кладбище.
И пошла гигантская волна нового демонтажа, придумали даже изуверское – «победобесие», до того для них культ нашей Победы невыносим. Они ведь знают, что даже если русского опустить в кандалах голодным в самую суровую яму, но с Победой в душе – он даже там остается несломленным. Поэтому, вроде бы захватив страну в 90-х полностью, посчитав, что дело сделано – русский дух в яме глубокой, куплен, размазан по столу водочной отрыжкой – они вдруг видят: он восстает и, стиснув зубы, вновь идёт в бой. Здесь поражает правота Проханова, который «религией Победы» решил задачу 90-х годов – сняв антагонизм красных и белых.
Ещё одно обретение Аверьянова – подчеркивание порождающего начала в культе Победы. Ника и Виктория (римская версия), и Победа – женские имена. Это важнейшее решение: порождает только Победитель, обретший Победу (Нику, Викторию). Только победитель может продолжить «великий светлый род»! Поэтому тема женщин, белорусских, кубанских, владимирских, ждущих победителей для зачатия наследников-победоносцев – «Ждут Семени горячего, ждут не дождутся вас» — это тема женского начала Победы как родительницы новой жизни.
Обогащение темы Победы, Победителя и Победоносца – сильная сторона баллады Аверьянова. И я хотел бы отметить, что он подчёркивает здесь Победоносца как простого солдата, всех воинов, а не только и не столько Георгия Жукова, с которым некоторые упорно связывают этот концепт. Вольно или невольно Аверьянов Жукова как воплотителя Победы, скажем так, «укрупняет» до всего народа-победителя. Ведь в конце баллады – общее застолье, где помнят всех. И это, кстати, соответствует сталинскому пониманию Победительности как общенародного дела со страшными жертвами, положенными во имя Победы. Ведь Сталин не вводил праздник День Победы, зная всю боль утрат. Но только после того, как стало понятно, что нашу Победу будут замыливать вовне и внутри – День этот вошел в нашу жизнь, став постоянным напоминанием:
На свято место зарится
На девственную Русь —
— «тыловая гнусь», которая проникается интересами и приманками внешнего врага.
Баллада приобретает гимновый характер, когда становится ясным её обобщающий и актуальный смысл: Победа — то, за что нужно бороться всем, здесь и сейчас, на каждом сантиметре земли и мозга. Это вызов самому себе – потому что чем мы сильнее и победительнее – тем менее мы любимы по всему свету.
Тебя любят до твоего полного посинения – то есть лишения тебя крови, символа Победы. Давно замечено: предателей наши противники холят, лелеют, но потом выпивают за их упокой стакан вина и вытирают о них ноги.
Баллада сделана без симфонизации, в черно-белом формате, с простыми гитарными решениями, включая почти-инструментальное вокальное простанывание темы, которое помимо смыслов войдет в душу слушателя. Очень сильный момент – переход от разговора по душам к гимновой тональности, причём без усиления инструментовки! Это точное решение баллады. (Хотя в будущем и аранжированный вариант этой вещи вполне возможен.)
«Победоносец» стал наиболее адекватным выражением в художественной практике концепта Победы и Победоносца в целом. В нем явствует, что Победа это не только про 1945 год, а про тебя сегодняшнего и завтрашнего, про твои личные битвы и твои личные Победы, про твое восхождение к Мистической Нике, которую в 325 году обессмертил Император Константин, подчеркнув, что он идёт от Религии малой Победы к Религии Вечной Победы Навсегда.
* * *
История знает миллионы предателей, которые принимались противников с довольством как помощники их победы. Но нет ни в одной нации в мире почитавших «своих» предателей! Тотальная брезгливость у всех народов.
Почему есть Святой Георгий Воитель-Победоносец, но нет Культа Умных и Хитрых Предателей – избежавший войны во имя куска хлеба? Это ведь странно. Бильжо, «Дождь», создайте Культ Предателя – и тогда будет понятно, что вещь Аверьянова не права – с бесконечном осмыслением Победы и её Мистигем.
Почему не получается создать Культ Предателя? Ни у кого! Почему Культ Победы – это религия, а религия предательства отсутствует? Причем у всех народов и стран?
И почему Предатели всегда становятся причиной гибели государств, которых предатели выбрали для кормления? Это ведь странно! Предатель – выбрал тебя для кормления и признания против своей стороны. Но почему предателей нигде не жалуют? Почему уважение вызывают всегда, по Аверьянову, стержневые? Причем даже после войн «Стержневые» вызывают уважение даже у врагов, с которыми воевали?
И почему память не прощает ничего и не примет предателя – даже если будет проклят Иван Грозный? Почему это проклятие не реабилитирует Курбского? Курбский – Рюрикович (!) их ярославской ветви, его имя от имении Курбы под Ярославлем. Как же так? Почему несмотря на силу бинарной логики не срабатывает признание предательств в пику всегда-плохого-Имперства? И почему великое имя Курбского, прославившееся в битве под Казанью и схваткой с Крымским ханством — не реабилитирует даже его подвиги!?
Почему Бильжо, и все они, — от сильного Курбского до ничтожества Пономарева — не могут создать Религию Предательства? Более того, почему те, кто пользуется услугами предательства, — тоже не торопятся пестовать предателей? Почему в Польще до сих пор не поставили памятника Андрею Курбскому? Или в Германии Власову? Почему все, кто пользовался предателями, – не сочли возможным воздать предателям честь? Потому что её не было.
На пути к Победе перед страной, народом и человеком стоит Невозможное, предел, Препятствие. Это в 45 году можно было говорить, да, мы уделали фрицев, а ведь в 41 году, не надо это скрывать, победа над Германией считалась невозможной почти у половины генералов Советской армии, не говоря уже о простых солдатах, отступающих и попадающих в плен. Я не вижу смысла это скрывать сегодня – чтобы подчеркнуть, что могли победить в полной катастрофе те, кто внёс свою малую победу в себе. С помощью Святого Георгия Победоносца. Потому что именно в бездне, в провале понимается дух героизма тех, кто выкарабкался из бездны с гранатой в руке, чтобы пойти на танки. Невозможное – это условие Победы. И только Победа над Невозможным – даёт религию света и свободы.
А значит элитой может стать только Победитель.
И право этот Свет и свободу нести только он. Ну не может диванно-сберовско-агентная тварь говорить о настоящей свободе!
Кто имеет право нести (зажигать) Свет и чистить авгиевы конюшни? Этот важнейший доктринальный спор – со времён античности – обострился во время создания Ордена Иллюминатов. Вейсгаупт и сопутствующая смесь из католических иезуитов и протестантских чернушников и баварских бездельников-капиталистов предложили мистическое озарение – которое от Бога транслируется вовне, в массы. Но без особых усилий. Так, по блату, по статусу и/или по купленному престижу, через подкуп судей, присяжных, через голосованию.
Возражение было сразу – еще в античные времена: Свет может понести тот, кто его зажжёт своими руками, лично — Страдатель и Победитель — потому что свет иллюминатского озарения может остаться только в черепе самого человечка. Только личный подвиг становится имманентной инициацией, а не соглашение профанной закрытой тусовки: давайте проголосуем, кто тут у нас свет массам понесёт?
Сегодня в борьбе с певдоэлитарностью, которая основана на профаническом иллюминатстве, крайне важно именно прояснение символа Георгия Победоносца как подвижника-освободителя.
КРИТИКА «ГРЕБНЯ» – КОМПЛЕКС ИЛИ НОРМАЛЬНАЯ РЕФЛЕКСИЯ?
«Если художник начинает писать об искусстве — он перестает быть художником». Есть такой тезис. «В любом случае мозги у него свихиваются и приходит депрессия». Второй тезис. Известный пример – Лев Толстой, который в работах по искусству вообще отказал искусству в праве на существование. Это человек, который написал, по общему признанию, самый выдающийся роман всех времен и народов. Я не люблю Толстого, но не признать факта его литературного лидерства я не могу. Несмотря на откровенно масонскую тему.
Так или иначе, научная рефлексия авторов, творцов – сомнительное дело. А уж тем более писать о конкурентах. Попасть по причине рефлексии в неудачники, когда понимание верховных стандартов и мучительная досада, что тебе их не достичь – становится клеймом. И есть постоянная угроза получить обвинение в зависти, в «комплексах» и своей клеветной беспомощности.
Но есть и третий тезис: «музыка музыкой, а позиции надо прояснять». В конце концов, мы не только авторы, но и слушатели (читатели). Поэтому рефлексия – не возбраняется и авторам. Особенно в силу осмысления себя и своего творчества. Ведь понять, что тебе нравилось и почему, – а сейчас нет – вполне справедливое желание.
Когда в 1987 я в среде своих друзей сказал, что Гребень – «тухловатый», на меня набросились. Когда я называл «Иванова» (который «на остановке») – вторичкой, меня порицали. Когда я называл тексты Гребня надуманной профанацией, а сращения типа «Иван-Бодхисаттва» — лингво-попсятиной, меня обзывали тупым, не способным понять.
Но я любил, и люблю, по старинке, послушивать Гребня, удивляясь, как можно на одну и ту же инструментовку сделать десяток того, что потом назовут песнями. Но я к этому притерпелся. Но во мне сидит и обида — за обман. Мы всегда считали песню «Под небом голубым» («Город Золотой») его личным прорывным манифестом, – но когда обнаружилось, что музыка заимствована, был стрессовый шок. И обида навсегда. А потом ещё и обнаружилось, что и стихи не его, а какого-то Анри Волхонского. И что он ещё и не первый исполнитель, а был некий Хвостенко! Это было крушение мифа. Ведь Гребень нигде об этом не упоминал и в самом альбоме «Десять стрел» не прописал нигде. Потом разъясняли про конспиративные причины, связанные с эмиграцией авторов, но Гребень нигде это и затем не прояснил.
Меня всегда занимал альбом «Радио Африка». Но потом он как-то увял, когда я на выставке в Питере году в 90-м повстречался с Африкой перед его «картиной», которая представляла из себя вырезанную из золотисток ракету на фоне звездочек и слово «Ура!» на черном фоне. Африка был в дурном берете, длинном плаще и рассказывал, разбрасывая свои длинные пальцы, что его «это» – гениально. И я тупо смотрел на нечто уровня детского сада и размышлял, кто тут кто – я дурак, или Африка спятил.
Окончательно добило знакомство на тусовке с выставкой митьков с мохнатым Дмитрием Шагиным и, скорее всего, с Флоренским. – А ты руки мыл? – мне. – Я говорю: – Мыл утром.
Шагин собеседнику: – Ты понимаешь, он мыл руки! утром!
И они пошли обсуждать мытье рук утром и можно ли давать смотреть картины митьков людям с немытыми руками. На полном серьёзе.
Тут же обсуждалась каким-то митьком с дамой бледного вида будущая его картинка с нарисованной девицей и мужиком с признаками строителей со словами: «Мы строим БАМ, но я тебе не дам» – «зашкурят или не зашкурят»? Некий парень предлагал серию картинок «Рой Медведев», где нарисованы летящие и кружащиеся медведи. Все это шло в 1990 году как новое искусство.
Я внимательно пересмотрел картинки митьков на альбоме «Десять стрел» Гребенщикова. Смута поселилась в моей душе. Надолго.
Когда я году в 2019-м прочитал доклад Аверьянова о Гребенщикове – сразу подумал: наконец-то появился голос доказательной трезвости в отношении Гребня, который на тот момент уже совсем свыкся с намекающей аббревиацией БГ в отношении себя, что у меня вызывало нервную иронию.
Но тут же столкнулся с тем, что последовало обвинение против Аверьянова, что мол, тот пошёл на «поклёп» по политическим причинам. Через какое-то время появилось толкование – это из зависти (Аверьянов в эти же годы как раз начал продвигать свои арт-материалы).
Надо признать, что политические причины имеют значение. Ты то, что поёшь, — в отношении автора. Сегодня, в 2023 году, когда Гребень съехал из страны, позиция Аверьянова кажется уже окончательно доказанной. Это – точка.
Да, на рок-н-ролльной волне конца 1980-х годах Гребень торжествовал, но сегодня, когда можно уже спокойно разобраться, что есть что и кто есть кто – становится понятно, что Гребня «поднадули». И позиция Аверьянова выглядит уже не ревнивой, а просто экспертной. Ни реальной музыки, ни голоса, ни оригинальных инструментовок, ни текстов, по сути, у Гребня не было.
Тогда что? Чем взял Гребень?
Козырем для меня были его словесные комбинации. Они завораживали. Когда «Десять стрел на десяти ветрах» пелись в 80-е годы, вообще никто не вникал, это о чем – само собой разумелось, что все стрелы и ветра – антисоветские. Все сочиняли, додумывали своё. И никто не задавал друг другу вопросов: «меч дождя» – это как? Кто такой «он», которого ведёт белый волк? «Он войдет на твой порог» – с мечом дождя в руках – смотрелся в воображении круто. Это была общемировая практика – доосмысление рок-н-ролла в текстах.
Да, игровая стихия слов занимала. Надо же как он завернул – «Пески Петербурга»! Оглядываешься – где? Одни граниты. А, гранит – это просто песок, мегалиты — иллюзия! Или попробуйте не послушать «Любимые песни Рамзеса Четвертого»!
Да, тогда можно было быть «замороченными», необъяснимыми, мозаичными, но сознание человека требует смыслов. Если массовое помутнение 80-х прощало все, то сегодня уже нет. И под «смысловую шинковку» попадают все — вплоть до «Битлз».
И пришло вдруг понимание, что тот разлом империи неясностью, мерцанием смыслов под скрипку Куссуля прошёл, — сегодня нужны смыслы, новые ясности, и Гребень начинает «провисать». Для меня знаком «провисания» стал переход его на мат. Я давно уже не следил за Гребнем, но когда мне сказали, что Гребень сделал песенку «Нас нае…ли», я сначала не поверил. – Нет, — сказали мне — матом и ещё рефренным. Я послушал, у меня уши завернулись – настолько это было отвратительно, озлобленно. Крушение Гребня стало фатальным. Только суровая политизация под диктовку заказчика могла заставить его сломать рамки стиля. Он перешел черту и упал в бездну банкротства.
Сегодня почему-то сознание взрослеет и требуется ответ на все вопросы. И буровятся те вопросы, на которые ответил Аверьянов в своем большом очерке – а откуда он такой, Гребенщиков? Кто его сделал? Кто его продвинул?
Я согласен с Аверьяновым, что Гребень пошел по пути профанации всего духовного – обряжаясь то в буддиста, то в даоса, то в христианина, то в индуса, то в язычника. И Аверьянов точно определяет, что все эти якобы духовные поиски всего лишь «замануха» для молодых 80-х годов, которая показывает духовные школы и практики как лёгкое чуть-ли-не-увеселение, этакую развлекательную модную категорию, с навешиванием на себя всевозможных цацок. И это большой грех Гребня, который он на себя взял. Ни те, ни другие, ни третьи его не простят, и его духовную «универсальность» назовут некритической всеядностью, которая называется профанацией. А вот навязывание своей профанации – даже через песенки, — это двойной грех, ведь профанация – это полное пренебрежение к духовному опыту веков, борениям школ, перевод живого опыта в имитацию, по сути осквернение.
В этом смысле его «Русский альбом» с русской темой тоже смотрится сегодня как хитрая профанация с игрой в поддавки: вот мы сокрушили русскую империю СССР – вот вам, русские, успокоительный пирожок – сразу же, в 1992 году.
Вроде бы эти все вещи не имеют отношения к музыке. Ведь музыканта нужно судить по музыке. Но это не совсем так. Точнее совсем не так. Если только по музыке – тогда не пой! Зачем тебе текст? Подвывай без артикуляции, как степняки – и дело с концом. Но если несёшь в ноте слово – то отвечай за него. Но именно в этот момент наступает роковая проблема, которую как раз обозначает Аверьянов:
Цитата: Мы убеждаемся по всем этим примерам, что Гребенщиков охотно, с полной готовностью и даже услужливостью перед контркультурным соцзаказом на переворачивание традиции и профанацию христианства «увяз» в имитации и стал ее яростным проводником: «Я все равно не сверну, я никогда не сверну // И посмотрим, что произойдет…» («Мой друг доктор», 1997). Это тем более удивительно, что он не мог рассчитывать на большую паству в СССР и России. Но оказалось, что так называемые «аквариумисты» – в массе своей люди, не понимавшие и до сих пор не понимающие, о чем и зачем он поет. (Виталий Аверьянов: «Рок» в овечьей шкуре (мировоззрение контркультуры на примере песен Гребенщикова) // «Наш современник» 2019 № 10).
То есть Гребень участвует в магической акции по деградуированию своих слушателей. Известная техника: яд — в кремовое пирожное.
Профанация порождает профанацию. Виталий касается и этого – пошлого аромата Блаватской у Гребня. Дело в том, что профессионалы признали Блаватскую выполняющей секретную миссию по профанированию сакральных величин с расчетом на невзыскательного потребителя.
И вот Гребень попадается на профанацию – только утверждая себя профаном. Это очень важное разоблачение Аверьянова, поскольку Гребень постоянно прятался именно в тенётах загадочных смыслов: мол, это формула, требующая мистических практик; мол, я только медиатор, а вы довключайтесь, домедитируйте!
Нет сомнения, этими хитростями он продлил жизнь своим изделиям, когда множество людей попадали в слушатели, только потому что их порицали: если ты не понял БГ – ты дурак, не дорос, дорастай, вникай, вслушивайся, познай своё сердце и проч.!
Так вот Аверьянов чётко говорит: не до чего там дорастать! Нет никакого Гребня. Есть просто Боря, попавший в тренд и теперь умирающий в нём.
4.
Наконец, убойна ссылка Аверьянова в поиске корней Гребня на академика Зубова. Мол, матфак ЛГУ, созданная там среда выкормила будущую рок-звезду.
Так получилось, что в период активной работы над тринитарной тематикой мне довелось в 2002 году много и часто общаться с профессором Баранцевым оттуда же, с матфака ЛГУ. Я бывал у него и на лекциях в ЛГУ, и в Питере дома, и у меня много его работ. Сначала все задалось. Но. Мне запомнилось некое сознание им себя как мессии – при всей спорности его работ по нашей теме. При маленьком росте – великая безапелляционность. И однозначная… русофобия с необходимым элементом оппонирования стране в любом виде, по любому поводу. Это меня смущало, и я поставил точку в общении с ним в 2003 году, когда Баранцев прилетел защищать в Москву академика Гинзбурга по делу о научном шпионаже. И я был на заседании по Гинзбургу ученых-общественников. И меня поразило не только непризнание факта шпионажа – а обвинение со стороны выступившего Баранцева властей России в признании этого факта шпионажа. В том смысле – что наука вселенская и вы, российские власти, не суйте свою рожу в высокие материи. И когда в кулуарах я промямлил, ошарашенный, что государства всегда охраняют свои научные секреты – он взглядом молнии нанес мне удар и сказал примерно это (ручаюсь за смысл):
– Россия вообще недостойна науки и любое решение Гинзбурга должна принять за счастье.
Такие у Гребня были «кормильцы». Свидетельствую.
ПЛОДИТЬ ВРАГОВ ВО ИМЯ ИСТИНЫ?
В 1984 году меня с моей несостоявшейся женой Ольгой Астафьевой пригласили на «этакий-такой» семинар Лихачева, того самого Дмитрия Сергеевича, в Пушкинском доме, который в Ленинграде. И вот перед нами предстал шикарно одетый в бархат седовласый красавец. Но через полпары в перерыве, прогуливаясь среди зеркал Пушдома, я говорю:
– Оль, что за детский лепет? Можно я скажу ему все, что я думаю по этому поводу?
Ольга, разделяя мой настрой, говорит:
– Ты что, с ума сошел, нам ещё защищаться, а от Пушдома все оппоненты, а он знаешь какой мстительный. Зачем плодить врагов, да ещё таких?
И тогда я сказал: ради истины можно и врагов поплодить. Эта фраза стала моим жизненным кредо. Но тогда Ольга меня заступорила фразой:
– Но ведь он помог тебе в защите «Слова» (от академика Зимина — по контексту своей защитой «Слова о Полку Игореве» от обвинения Зиминым Мусина-Пушкина в создании фальшивки)!
И я не стал множить врага. Струсил? Подстраховался? Наверное.
И вот когда я прикасаюсь к вещам Аверьянова – «Эмигранты новой волны» и «Второе письмо ста деятелей российской культуры», – я вспоминаю этот сюжет. И спрашиваю себя: а где твоя сегодня научная честь – сказать в лицо то, что ты думал — чтобы показать Лихачёва, в чём он выдутый пузырь и сказать это ему лично.
Плодить себе врагов, причем массово, вещь беспрецедентная. Я теряю дар речи, слушая «Эмигрантов» и «Письмо Ста». Наплодить себе врагов – десятками, а то и сотнями. Ведь персонажи Пономаревы, Чиркуновы, Кохи, Пивоваровы, Гельманы, Белковские, — даже не сами по себе, а по количеству друзей с огромными возможностями, это уже тьма их вселенская!
Аверьянов даже пошёл под личные моральные риски – о Немцове – «не помянут быть к ночи, сам попал под небесные санкции». И личные оскорбления – но под которыми подпишется вся страна! — Ходорковский болван подкидной. Да, «Ходор» за кордоном, но ведь враги-то есть и тутошние – «Фридман с Авеном рулят страной».
Уникальная история в нашей муз-рок-истории – прямой текст, прямой вызов. И гурьба личных врагов.
— Как тебе жить с отрядом личных врагов, – спросил однажды меня товарищ.
— Страшно и бодро, – ответил я.
Аверьянов отвечает рок-драйвом.
2.
Первое письмо 100 деятелей «культуры» в пользу «буйных маток» — было отвратительным шоком. И все заткнулись. Только Аверьянов встал как один в поле воин.
«И умножа врагов своих вста в поле на пути стрел свистящих»
Аверьянов умножает врагов уже не среди чужих – миллионщиков и политиков, — а среди своих – людей «интеллекта и творчества». Особенно в контексте записанного клипа на тему «Письма 100» (или 100 подписантов), где все фигуранты получают по оплеухе. И как! В открытую! Без пиетета перед талантами и их свершениями! Германы, отец и сын. Сын вторичка, а Герман старший – авторитет. Но дохнет авторитет, если ты начал предавать страну ради защиты сущего дерьма! – прямой текст! Ты кто после плясок в храме, поддержанных тобой, Герман? Ты – не удержавший флаг своей таланта продажная тварь. Бардины, Шевчуки, младший Бондарчук? Не доросший и до ступни гения Тарковского Сокуров? Вы – жалки, ибо это не вы подписались, это вас подписали ваши продюсеры и покровители, требовавшие стадного послушного рефлекса: «Наших не трожь!»
Но чем становиться таким жалким, таким ничтожным – не лучше ли пойти с гордым посохом, чем лизать публично буйные матки?
И – это прямой смысл, манифест: кто вы, мастера культуры?
Аверьянов бьёт наотмашь – и каждый удар увеличивает отряды недругов и врагов. Это прямой текст о беспощадном характере либеральной демократии защитников буйных маток – защищая их, они готовы рубить Россию тупым топором. То, что эти люди не шутят, мы знаем по расстрелу Парламента России в 1993 году. И действуют-то они под крышей власти: И хотя мы властью обласканы, нам не всерравно какой. / Так что решайте, суки, дорог ли вам покой! / И если вы не одумаетесь, знайте тогда скоты, / 100 деятелей культуры на многое готовы пойти.
Это Героика Слова – назвать всё своими именами. Без околичностей, прямым текстом.
— В чем героика наших дней?
— А ты попробуй. Вызвать огонь на себя. Дать пощечину негодяям, о негодяйстве которых не все поняли! Когда расправы над тобой будут требовать сотни известнейших и влиятельных людей в стране! И дело не в политике. Они своей продажностью скрывают свое ничтожество. А Аверьянов их выдает. Когда мне говорят, а Бондарчук! – Я отвечаю: Бондарчук – это отец, сын которого просто его тень и фамильная рента, а сам пустота! Что он снял? Ничего! – А Виктюк? – А вы смотрели Виктюка? Меня стошнило на первых минутах и я просто ушёл. Несмотря на научную дисциплину – смотреть до конца и оценивать только целое явление.
Когда один против всех – то все против одного. Если все против одного, а один прав – то это уже исторический выбор. Мне видится 100 подписантов – это выморок России, о котором возвестил Аверьянов. И нам эту песню нужно просто вменить как тест всем, кто в культуру идёт: вы за лижущих буйные матки, или за Культуру, куда входит как часть – защита чести культуры от б…ва группы «Война».
Я считаю вещь — проявление героизма интеллектуала и полагаю, что нужно рассматривать её как прецедент для демонстрации интеллектуально-творческого героизма и бескомпромиссности в отношении своей касты-сословия.
3.
У меня давнишний спор, в центре которого Дмитрий Лихачев. Это спор длится тридцать лет с момента, когда я с ним шапочно познакомился в Пушкинском доме и невзлюбил за пустоту. Но суть в другом: Лихачев был, по сути, организатором поганого письма такой же интеллигенции в 1990 году – причем в европейские институции, суть которого – гори, советский тиранический Советский Союз, синим пламенем, распадайся по национальным улемам. И названо было это Римское обращение.
Да, были Соловки, да, был голод, да, драмы, но совесть учёного не может судить Сталина и сталинизм мерой своих эмоций. Моя неграмотная бабушка могла, имела право, но не Руководитель Советского Фонда Культуры и титульный учёный. В этот момент ты теряешь свой статус как оборотень-мститель. Я сам на 1990 год был антисталинист, но за тридцать лет с тех пор прошел научный путь, который привел к целой книге по Сталину. И теперь я увидел в нем политического гения – если взять по сумме задач, которые он решал и по сумме вызовов, которые он принимал. И не знать этого, не понимать, не предполагать такого поворота в осмыслении, в оценке – большой учёный просто не имел права!
Есть многие интересы, есть личная память и игры ума, но есть критерий оценки человека по тому, кто он здесь: корень-лист-империи, или чревоточ этого великого древа.
4.
Но есть более серьёзное возражение: мол, прямой текст с именами проявление нехудожественности и авторского бессилия. Что ж, прямое именование это не художественно. «Шестой лесничий» — Мертвого Леса – вот приём! Шестой Лесничий – это Горбачев (Черненко, Андропов, Брежнев, Хрущев, Сталин, Ленин). Но есть традиция прямой политичности – это, к примеру, длиннющая вещь Аллена Гинсберга «Скелеты». Тот он вообще обозвал всё, что можно назвать в мире, – скелетами. А так как самая известная запись была в сопровождении МакКартни, где он одноообразный речетатив Гинсберга сопровождал унылыми басс-пассами, то вещь обратила на себя внимание и осталась в анналах – политических. И что же у Гинсберга? В отличие от Аверьянова – сплошной по всем фигурам – беспардонный поклёп.
|
Said the Buddha Skeleton Compassion is wealth Said the Corporate skeleton It’s bad for your health ….. Said the Old Christ skeleton Care for the Poor Said the Son of God skeleton AIDS needs cure.
|
Сказал Будда Скелет:
Сострадание это богатство Сказал Корпоративный скелет: Это плохо для вашего здоровья. ….. Сказал старый скелет Христов: Заботьтесь о бедных Сказал скелет Сына Божия: СПИДу необходимо лечение.
|
Я МакКартни готов простить все, но Гинсберг создал прецедент чернушничества под видом битничества. А битничество – это когда всё понарошку, когда всё прогулка, когда не имеет значения, что в кого совать, битничество – это формула вырождения рок-н-ролла. Это когда тебе простят всё, любое падение и декаданс.
При этом у Аверьянова не просто обвинение – а мазком, деталью дано всем понятное доказательство того, что обвинение обосновано. И наконец видеоряд клипа на песню про деятелей культуры, который не оставляет никаких сомнений в прямоте обращения.
Да, в отличие от Гинсберга у Аверьянова всё по-настоящему. Потому что ему уже не простят. А русская история скажет свое доброе слово: спасибо, защитил.
Кто плодит врагов во имя Истины – Истиной и защитится.
