Писатель, публицист, общественный деятель, политик и новоиспеченный майор армии ДНР Захар Прилепин в студии интернет-канала [Фонтанка.Офис] объяснил заместителю главреда «Фонтанки» Евгению Вышенкову и ведущей Ольге Маркиной, насколько серьезны его намерения на Донбассе.
Ольга Маркина: Нобелевский лауреат Орхан Памук в интервью «Фонтанке» сказал, что «если страна нуждается в герое, то у этой страны не все в порядке». Как вы считаете, наша страна нуждается в герое?
Захар Прилепин: Я с большим уважением отношусь к Орхану Памуку. Замечательный писатель, действительно серьезный. Но то, что он произносит, – это продукт западной культуры, причем культуры квазиэпохи последних пятидесяти лет. Люди всегда нуждаются в образце. Если место образца пустое, значит, его занимают разные симулякры — люди, которые выдают себя за героев или являются антигероями или вообще какими-то антителами. Это место никогда не должно быть пустым, нам нужны какие-то образцы поведения, мужского, женского, какого угодно. Орхан эту мысль как-то витиевато обосновал, и она мне кажется абсолютно ничтожной. Это часто говорят люди квазилиберальных взглядов: надо жить в мире, где нет никаких идеологий, ни левых, ни правых, тогда будет мир. Это все вранье, потому что говорящие одновременно подсовывают свою идеологию, но делают вид, что они ее не подсовывают. Чтобы не было ни левых, ни правых, а были только они. То же самое иногда (не про Орхана сейчас говорю) говорят: не надо никаких героев – и тут же заполняют, условно, «Домом-2», Ксения Анатольевна сидит разруливает разных персонажей… Не конкретно Ксения Анатольевна, которую я очень люблю, а просто нечто такое, что заполняет это место, с которого другие люди берут манеру поведения, образцы мыслей, жестикуляции и прочего.
Евгений Вышенков: Герои и война — это идеальное совпадение, пространственно-временное. Сколько времени вас вообще интересует слово «война»?
З.П. Первая книжка, которую я прочитал, была про Евпатия Коловрата. Мне было тогда пять лет. Это настольная книга будущих командиров. Были и детские военные песни, книжки про гражданскую войну, книжки про Чапаева, все-все это я помню. Уже на исходе советской власти в 1991 году меня не приняли в комсомол за аномальное поведение, за длинные волосы, за серьгу в ухе. Но я был единственным человеком в классе, который верил в пионеров-героев и относился к ним с абсолютным восторгом. Поэтому тема войны меня всегда интересовала.
Е.В. Сколько времени вы уже занимаетесь ситуацией в Донбассе?
З.П. Если уж совершить камингаут, честно признаюсь, что о создании подразделения я задумался в августе 2014. Тогда, конечно, у меня не было для этого никаких возможностей, и я пытался подтянуть своих ребят из ОМОНа, с которыми служил 20 лет назад. Но они уже взрослые, не настолько боевитые. Потом, уже в октябре 2014 года, я встречался с Андреем Пургиным (на тот момент – первый заместитель Председателя Совета Министров ДНР, – прим.ред.), предложил ему там собрать батальон. Пургин сказал: «Всегда готов, только сам их будешь кормить». Потом Пургина сняли. Сначала я туда ездил, как военный корреспондент, потом возил гуманитарку, потом с октября 2015 года стал советником Александра Захарченко. И уже набрав веса, огромное количество знакомств, собрал батальон. Хотелось бы раньше — получилось сейчас.
Е.В. Если говорить о новостях, понятно, что информационные заголовки обречены на пошлость и быстроту. Рядом с вашей фамилией ключевые слова – батальон, замполит. И так далее. А вы кто? Прежде всего, писатель? Или солдат? Гражданин или герой?
З.П. Когда мы в июле начали создавать батальон, я еще думал, что могу параллельно вести разнообразные проекты. Для того чтобы приехать в Россию и снять восемь телепрограмм, никакой сложности нет. Когда уже в октябре прошлого года эта история завертелась, я уже к ноябрю понял, что мне нужно обрубать многие концы, потому что уже в декабре – январе я ни одной колонки не написал, два проекта закрыл, и вот сейчас уже третий закрывается. Вот завтра я приеду в Донецк. Знаю, что в восемь утра встану и буду до 12.00 носиться как угорелый. Я не читаю, не пишу, не думаю о литературе. Просто эта жизнь… она вообще тебя уносит.
Е.В. Это работа.
З.П. Да, работа. Работа, которая забирает тебя всего. Конечно же наряду с былыми задачами существуют задачи дисциплинарные. Политические, кстати, на самом последнем месте. Слово «политрук», на самом деле, ничего не означает. А то уже наш милый друг Леонид Гозман написал целую колонку. Он говорит, что политрук — самая отвратительная профессия. А должности политрука вообще нет в природе. Зачем он развенчивает еврейских литераторов, которые были во время Великой Отечественной войны? В общем, я не политрук.
Е.В. Получается, это работа, в которой много хозяйственных мелочей. Но вы работаете там или работаете здесь? Здесь ведь у вас тоже работа.
З.П. Ну, если вам нужно технологически все расписать, есть сайт «Свободная пресса», который функционирует уже сам по себе без меня. Я уже, честно говоря, там не был уже год. Есть программа «Чай с Захаром», которая выходит на «Царьграде», в один день мы снимаем четыре выпуска. Есть программа «Соль», которая тоже снимается в течение одного дня. По сути, я могу приехать на два дня, на выходные буквально, в Россию, а 28 – 29 дней я нахожусь на Донбассе. У меня обязательства перед издательством. Когда вся эта шумиха началась, я в легком состоянии некоторого невроза и раздражения был. Я отменил запланированный ранее десятидневный рейд — встречи с читателями и тому подобное. Честно говоря, жена повлияла. Она сказала: «Не смей малодушничать, не смей ни перед кем оправдываться, у тебя гастроли — езжай, плюй на всех. Те люди, которые были на Донбассе, знают, сколько ты там провел времени и чем ты там занимался. Ты не обязан ни перед кем оправдываться. Вообще ты должен денег заработать и привезти их в батальон. Возьми себя в руки и езжай». Больше не скажу, что она еще сказала. И я думаю, что я, в конце концов, должен из-за этого шума скрыться от всех, что ли. Вот я назло вам поеду туда и сделаю гастроль. И сегодня я возвращаюсь в Донецк. И я не знаю, что теперь обо мне будут писать. Потому что это каждый день было: «А почему Прилепин в Москве?» Ну вот сейчас я буду на передовой, что вы будете говорить?
Е.В. Каждый по-своему что-то скажет.
З.П. А мне плевать, если честно. Когда я только входил в мир литературы, мне казалось, что нужно вести себя в традиции золотого века и выискивать всех людей, которые тебя оскорбляют. Помню, что двух критиков я специально ловил и заставил их на всю жизнь молчать (смеётся) обо мне.
С тех пор они ничего про меня больше не говорят. Но потом я понял, что это просто абсурд в нашем мире социальных сетей, это невозможно, это очень глупо. Во-первых, тратишь огромное количество времени и нервов на эту ерунду. И так как я уже давно вызываю раздражение у большого количества людей, я действительно оброс каким-то количеством мяса и костных наростов. Очень мало реагирую на негатив, а если реагирую, то больше с восторгом.
Я знаю, что мне люди верят, они пересылают деньги, помогают батальону, детям, старикам. Я ради них хотел как-то немедленно ситуацию выправить, а потом понял, если верят, значит, верят в любой сложившейся ситуации.
А так в целом я давно уже успокоился. Если бы я переживал, я бы уже развалился на сотни частей, потому что в один день можно зайти в Интернет и прочитать пятнадцать статей, где тебя смешивают с грязью. И главное, врут в какой-то совершенно аномальной пропорции. Пархоменко придумывает, что в издательстве решили сделать такой пиар-ход и мой менеджер это придумал и все прыгали до потолка. В то время как в издательстве я сказал: несите мне фразу на обложку, что я майор ДНР. Был страшный скандал там, директор требовал запретить эту книгу, убрать эту фразу, мол, только через его труп. Еле продавили. Я сказал: я книгу не сдам, если не напишете «майор ДНР». Это было полностью противоположно тому, что говорит Пархоменко, причем сам Пархоменко работал в издательстве «АСТ», он мог позвонить туда и узнать, как все было на самом деле. Но он осмысленно врет.
И вот когда накопился огромный массив этих разнообразных фейков, один мой товарищ мне сказал: «Я понял, что конспирологии не существует, потому что есть десять вариантов объяснения этого события. И они все не имеют никакого отношения к действительности. Сам знаю, как все происходило. Это все вранье». Про Кремль, про пиар, про книгу, про подгон добровольцев. Все это не имеет никакого отношения к действительности. Все это смешно, мы живем в мире иллюзий. А если во всем остальном все то же самое происходит, как смешно тогда Путину, который, например, знает, как все обстоит на самом деле, а мир состоит из вспышек ложной информации.
Е.В. То, о чем вы говорите, очень мне напоминает воронью слободку — есть некое сообщество людей, как угодно их можно назвать: блогерами, журналистами, писателями, которые зависимы от нападок друг на друга и зависимы от дружбы друг с другом. А на самом деле, с точки зрения статистики их количество стремится к нулю. Что такое ноль-миллионный процент населения? А мне интересно мнение тех людей, которые каждый день ходят на работу и тоже имеют какие-то представления. Они не читают колонки Гозмана, Вышенкова или Прилепина…
З.П. Не совсем так. Мы с вами просто не в состоянии отследить пути тех сгустков информации и идей, которые мы с вами поставляем. Они переходят из уст в уста, в более сложные конфигурации наших политологический статей на страницах «Комсомольской правды» и «МК», а оттуда на телеканалы телевизоров – и становятся доступны для всей страны. И люди живут в том контексте, который мы с вами придумали. Вот то, что я лично произносил с 1996 года, мои мысли, мысли Лимонова, Проханова расползлись, въелись в мозги, стали теперь общепонятным, общепринятым. С тем же самым Пургиным в ДНР, когда мы разговаривали, он сказал: «Как это ни парадоксально, как бы мы ни относились к идее Новороссии, Донбассу, ДНР и ЛНР, это все придумали Проханов, Дугин и Лимонов. Они придумали Новороссию. И тогда это казалось полным абсурдом, дикостью какой-то». Но вот это воплотилось, это существует, это просто произнесенные слова, какие-то концепты, которые ничего не значили для четырех миллионов жителей Донбасса, они не читали этого Дугина. Но этот концепт в итоге стал реальностью, кому-то отвратительной, кому-то приятной — это неважно. Просто он стал реальностью. Поэтому это никакая не воронья слободка. И Гозман, и Полозкова, и Прилепин — все мы работаем, по сути, со страной, правда, страна об этом не догадывается.
Е.В. Вот передо мной сидит известный писатель. Этот писатель говорит: «Я займусь работой». Хозяйственной работой, не литературой. Но это то же самое, что нападающий какой-то хорошей футбольной команды скажет: «Я займусь настольным теннисом, мне это нравится». Вопрос, а зачем?
З.П. Затем, что не надо писать много книг. Во-первых, я написал 17 книг, и этого достаточно. И люди, которые говорят «иди пиши», они их все не читали. Прочитаете их – я еще напишу, и вы будете их читать. Я только что еще одну книгу выпустил. Мне, чтобы написать книгу, нужен один месяц. Я же не пишу с утра до вечера. Чтобы написать, надо существовать, надо жить сначала, а потом писать. Это не то чтобы я поехал искать материал. Я и когда не был на Донбассе, тоже не писал с утра до вечера, а занимался самыми разными вещами, в том числе и музыкой. Я в кино в прошлом году снялся, вот его сейчас будут выпускать. Я чем только не занимаюсь. Просто мне так надо. Вот я детей нарожал, вот я с детьми, вот я там, вот я здесь. Донбасс – это для меня жизненно важная история, это просто занимает меня всего. Я не знаю, что писать по этому поводу. Да все пишут по этому поводу. Я могу создать батальон. Я его, действительно, создал. Это боевая единица, меня это крайне забавляет. И кроме меня, этого никто не сделал. Есть ли еще восемь, пятнадцать или сорок пять человек, которые смогут это сделать? Нет, их нету. Могу только я. Вот я написал целую книжку, «Взвод». Там, начиная с Державина, Батюшкова, Баратынского до Гумилева, Хлебникова, Симонова и Слуцкого, – военные люди. Они все могли работать со словом, писать какие-то оды. Какой-то период жизни, очень долгий. Афанасий Фет вообще служил 10 лет, а это лирический поэт. Они были офицерами, и эта тема их нисколько не занимала — если я так хорошо пишу, что же я делаю в армии?
О.М. У меня простой вопрос. Как ваша мама отнеслась к тому, что ее сын собрал батальон на Донбассе?
З.П. Моя мама говорит: «Не навоевался еще, сынок, не хватило тебе Чечни и Дагестана?» Переживает, волнуется. А как я могу ее успокоить? Просто пишу: «Все хорошо будет, мам».
Е.В. Если посмотреть на сегодняшнее интернет-общество, 99% людей будут против войны, против Крыма, против Донбасса, против, против, против. Но они будут, наверное, за то, что лучше жить, вставая в 11 часов утра, в 12 приходить на пешеходную улицу, пить хороший кофе, вести неплохой разговор о Довлатове.
З.П. Конечно, их не 99%. Самый либеральный сегмент соцсетей — это «Фейсбук», у меня там 83 тысячи подписчиков, и это несмотря на то, что «Фейсбук» предпринимает разнообразные и совершенно откровенные ухищрения, чтобы минимизировать моё воздействие и активизировать воздействие людей, которые излагают другую точку зрения. Я могу бросить в «Фейсбуке» клич: пришлите мне, условно говоря, миллион на батальон, люди тут же собирают миллион на батальон, стремительно. Иногда мои соцсети работают намного стремительнее, чем телеканал. Потому что там публика, которая знает меня, доверяет мне, так что тех, о ком говорите вы, точно не 99%. Эти люди умны, оригинальны, тоже любят кофе, тоже способны поддержать разговор о Довлатове или о ком угодно, и тоже предпочитали бы вставать в 11 часов. Из них огромное количество за Донбасс. Понимают, что, когда возможности дипломатии исчерпаны, работа предстоит другая. Поэтому, конечно, их не 99%, и даже не думаю, что половина наполовину. Я думаю, что в целом народ России, своеобразный народ России, русский, он, конечно, здравомыслящий, он медленно какую-то одну или две мысли думает, но это очень правильные мысли. Он знает, что Родина важна и что за многие вещи приходиться платить. И вообще, имея такую географию, такую культуру, такую историю, такие ландшафты, такие богатства — за это нужно нести некую ответственность. Люди себе в этом отдают отчет.
Е.В. Батальон – это некий инструмент, чтобы как можно лучше, как можно быстрее, как можно эффективнее убивать врага. Такие же инструменты — против вас. На Украине есть, условно говоря, аналогичные «прилепины»?
З.П. Нет. Ни одного человека. Парадоксальным образом, нет даже военкоров среди людей литературы, пишущих стихи и т. д. Они все как-то в основном из Киева освещают эти события. Это меня даже немного радует, потому что на позиции еще в 2014 году приезжали и Шаргунов, и Лимонов, и Проханов, и режиссеры разнообразные, и музыканты. А с той стороны даже журналистов не было до самого лета. Потом, конечно же, журналисты стали появляться. Был такой персонаж, Сергей Лойко. Но он москвич, который приехал в аэропорт со стороны так называемых киборгов, прожил там две или три недели, написал роман «Аэропорт», который перевели сразу на 30 языков. Уже продано 200 тысяч экземпляров, экранизируют вовсю. И тут конечно есть некая специфика, потому что то, что я пишу про Донбасс, не хуже того, что пишет Лойко, но это не переводят ни ни какие языки, никто не собирается это экранизировать, это табу. Мой агент даже отказался иметь со мной дело в связи с этими событиями.
Е.В. Что-то вроде «нельзя переводить автора запрещенного ИГИЛа»?
З.П. Ну, может быть, да, что-то такое. А Лойко живет при этом в Москве. Представьте, что я живу в Киеве, – это просто невозможно. А у него отличная дача, он ездит с гастролями по стране, поет на пресс-конференциях, рассказывает. Я люблю Россию за это, она такая странная. Такая страшная деспотия, в которую может приехать любой писатель Жадан или Андрухович — и поехать по городам с выступлениями. Или актер Пашнин, который такие вещи говорит про Россию-матушку, что невозможно их пересказать. Я бы очень хотел, чтобы он приехал.
Е.В. Это правильно или нет?
З.П. Правильно, правильно. Я думаю, что если Бог есть, он должен понимать, что действительно есть веротерпимый, даже до аномальной степени толерантный российский народ. Ну пусть, ну ладно, ну ничего. Обнимем, простим.
Е.В. Вот вы говорите за всех. А вы сами готовы обнять и простить?
З.П. Я тоже люблю украинский народ, украинство, я в этом смысле радикально расхожусь с российскими националистами. Потому что они считают, что украинцев надо отменить, что нет никакой Украины, нет никакого украинского языка, есть только обычная Русь. Это неправда. Я еще когда учился на филфаке, изучал украинскую литературу. Она очень неплоха. Она не такая, как русская. Таких, как русская, всего в мире три: англо-американская, французская и, может быть, немецкая. Ну, там Леся Украинка очень хороша. Современный Жадан — неплохой писатель, Андрухович — плохой. Покойный Моторола, который был националистом, говорил: «Захар, конечно же я с тобой согласен, что украинская нация есть, что она сформировалась, но до этого они были русскими». А я ему говорю: «Ну, хорошо, до этого они были русскими, но потом начали формироваться где-то с 17-го века, на уровне субэтноса, этноса».
Я не борюсь с украинством, мне не нравится морок, который охватил какую-то часть этого общества, я знаю закрытую социологию, я знаю, что это не 50% и даже не 40%, это гораздо меньше. И вот с этим сегментом у меня конфликт, а с украинским народом никакого конфликта нет.
Е.В. Вы говорите, с Моторолой обсуждали такие общие, но глубокие вещи. А в окопах говорят о таких интеллектуальных абстрактных вещах?
З.П. Ну, если окопы метафорически воспринимать. Потому что в окопах едва ли приходит в голову о чем-то таком говорить. Но неподалеку от этих мест мы недавно сидели и обсуждали с командиром взвода в моем батальоне, – он парень с Украины, из Луганска. Он примерно то же самое и говорит: «Я радикально не понимаю и не воспринимаю людей, которые утверждают, что они борются с Украиной и украинцами». Он считает, что мы должны это пресекать в самом начале. Таких меньшинство, но такие персонажи тоже есть, я не очень часто с ними сталкиваюсь, они по большей части в «Фейсбуке».
Е.В. И о чем говорят в батальоне?
З.П. Так вот о том же самом, что и здесь. Очень много ребят, которые слушают музыку, я привез им библиотеку, они сами просили, читают книги. Конечно, очень много говорят о боевых действиях, о снаряжении, о том, что и как стреляет, куда прилетело, сравнительные характеристики и т. д., о тактике и стратегии.
Е.В. У них хватает времени, чтобы читать книги?
З.П. Ну, в наряде, допустим, сидит человек. Почему бы ему ночью и не почитать книгу. Читают, слушают музыку.
О.М. Насколько часто ты сталкивался с боевыми действиями напрямую? Я помню, как мой дедушка, который прошел войну, мне рассказывал, что вот они идут в наступление, он говорит: «Я не могу стрелять прямо, я стреляю в воздух».
З.П. Давайте не будем сочинять байки, давно уже никто не ходит в атаку, у нас уже есть линия разграничения, которую мы не имеем права преодолевать. Мы в основном защищаемся, поэтому в той или иной степени бои происходят постоянно по всей линии разграничения.
Периодически что-то прилетает оттуда, разной степени тяжести минометные артиллерийские снаряды, и тогда причиняет какой-то вред, физический или моральный. Что касается прямого соприкосновения с противником, то это крайне редко. Вот было сейчас наступление под Авдеевкой, сначала артиллерия накрыла, потом уже, собственно, началась атака. Уже оставили позиции. Не хотел бы какие-то детали рассказывать. Во-первых, может попасть от начальства за разнообразные вещи, которые я сейчас тут расскажу. Во-вторых, просто давайте не будем выносить все это в эфир.
