«НЕ БУДЬ ВАЛДАЙСКОЙ РЕЧИ, ЗАПАД НЕ ПРИВОДИЛ БЫ НАЦИСТОВ К ВЛАСТИ В КИЕВЕ»
— Михаил Геннадьевич, сегодня исполняется пять лет с момента третьего избрания Владимира Путина на пост президента РФ. На ваш взгляд, какие события предопределили третий срок?
— Наиболее важной была необходимость изменения характера экономического развития страны и понимание того, что президент Дмитрий Медведев из технического президента так и не стал полноценным главой страны за свой срок. В этот период были предприняты совершенно безумные инициативы, которые уже забылись. Например, либерализация Уголовного кодекса, в результате которой у нас сейчас контрабанда стала административным нарушением, хотя, по сути, является преступлением против государственности. Там было уничтожение структур МВД, которые боролись с организованной преступностью. Собственно говоря, было и согласие на уничтожение Ливии, и санкции против Ирана, когда мы отказались выполнять свои обязательства по поставкам туда комплексов С-300 с нарушением всего, что только можно вообразить, включая международные нормы. В результате этого стало понятно, что не может технический президент оставаться дальше во главе страны.
Путин попытался осуществить переход от социально-экономической политики 1990-х годов к нормальной социально-экономической политике, ознаменованием которой стали не только «майские указы» (это был уже результат), а серия его статей перед выборами, в которых четко фиксировалась необходимость изменения социально-экономической политики. Этого сделать не удалось, за исключением военно-промышленного комплекса. ВПК удалось не только сохранить, но и обеспечить его некоторый прогресс. Но это уже другой вопрос.
А возврат Путина был вызван тем, что система не позволила появиться никому другому, не дала сформироваться иной альтернативе, поэтому реальный выбор был между Медведевым и Путиным. Насколько я понимаю, это заслуга Медведева, хотя я крайне не люблю этого персонажа. У него был соблазн остаться в президентском кресле. Насколько я могу судить, представители либерального клана предлагали ему взять власть в свои руки. Для этого было достаточно выполнить несколько технических формальностей: написать указ об отставке правительства и добиться того, чтобы он был опубликован в «Российской газете». Господин Медведев делать этого не стал. Может быть, он понимал, что он не президент. Может быть, он стеснялся, может быть, проявил уважение к Путину, которому он был очень многим обязан. Я этого не знаю. Но я могу предположить, что такие соблазны были, и он решение принял правильное.
— Есть слухи о том, будто Запад ставил ультиматум Путину, чтобы Медведев шел еще на один срок.
— Невозможно ставить ультиматум президенту ядерной державы, так просто не бывает. Надо еще учесть, что 2011 год — это взрыв протестов, который произошел после того, как стало ясно, что Путин пойдет на новый срок. Может быть, отчасти это было инициировано Западом, может быть, какие-то представители Запада заигрались и такого потребовали. У нас же был случай, когда в 2005 году приехала Кондолиза Райс и сказала, что они знают, кто может быть преемником, и посоветовала присмотреться к товарищу Касьянову. Оттуда неприятности Касьянова и начались. Я думаю, что в Америке после этого эпизода все поняли, что диктовать ни президенту России, ни персонально Путину не получится. Может быть, это было пожелание. Наверное, это было давление, но это точно не было ультиматумом.
— На ваш взгляд, что значимого и важного сделал Путин за нынешний срок?
— Он не смог преодолеть либеральный клан. С ним случилось, что называется, размывание внимания. Он занимался сиюминутными кризисами. Украина и Сирия — это только наиболее памятные нам, было много других. Занимаясь вопросами выживания страны, он не занимался стратегией, недостаточно занимался социально-экономическими вопросами. В результате его социально-экономическая повестка, с которой он пришел, целиком не реализована и переносится на следующий срок. Это, конечно, большая трагедия.
Из достижений. На самом деле оказалась не очень популярна валдайская речь Путина в сентябре 2013 года, которая разделила это президентство пополам и во многом предопределила украинскую катастрофу. Не будь этой речи, очень может быть, что не было бы майдана на Украине и Запад не приводил бы нацистов к власти в Киеве. В этой речи Путин сказал вещи для нас очевидные и не вызывающие сомнений, никто даже не понял, что это было. Он сказал, что мы не допустим гомосексуального развращения детей точно так же, как мы не допускаем развращения детей сексуального, пусть они до 18 лет доживут, а потом сами решают, кто они — голубые, розовые или полосатые. И это уже будет их вопрос, но только с 18 лет. А до этого мы их развращать не дадим. Это казалось абсолютно нормальным, но для Запада это была декларация абсолютной ценностной несовместимости, потому что современные технологии достигли такой мощи, что человека можно менять, трансформировать, его можно перекодировать. Когда человек меняется, он начинает по-другому потреблять и своим поведением создает качественно новые рынки. А в условиях глобального кризиса новый рынок — абсолютная ценность, нет ничего выше этого для бизнеса. Поэтому правительство, не очень сознавая, оказалось перед выбором — зарабатывать больше денег, трансформируя себя, превращаясь во что-то другое, или же зарабатывать меньше денег, оставаясь людьми.
Оказалось, что мы и Запад, хотя, казалось бы, все европейцы, являемся представителями двух разных цивилизаций. Для Запада вопроса не было: западная цивилизация возникла вместе с капитализмом, в его лоне, она существует для прибыли. А если для этого надо трансформировать человека, то какая разница? Для Запада вопросы, из-за которых мы переживаем, которые кажутся нам скабрезными или смешными, — это вопрос трансформации человека, создания новых рынков. Поэтому у Запада не было никакого морального разрыва, они свой выбор сделали. У нас тоже не было ситуации морального выбора, потому что в основе нашей цивилизации лежит человек, мы не очень понимаем, что это такое и с чем его едят, хотя иногда едим, но мы исходим из того, что человек — это базовая ценность, а деньги — это необходимая штука, но второстепенная. Деньги для нас — это подтверждение справедливости, нашей правоты и того, что все в мире идет правильно. Мы тоже не заметили ситуации морального выбора.
И эту путинскую речь поддержало общество. Мы показали, что между нами и Западом ценностный разрыв, Рубикон, сопоставимый, наверное, только с Великим Октябрем, потому что мы еще раз сказали Западу: «Ребята, мы не вы, мы другие». Это было шоком для Запада и теперь становится шоком для нас.
«ОЧЕНЬ СЛОЖНО ПОДНИМАТЬ ДУХ, КОГДА ГОСУДАРСТВО НЕСПРАВЕДЛИВО»
— Если, допустим, Путин на этот раз точно идет на выборы, а он, я думаю, точно идет…
— Путин остается. Я думаю, общее отношение такое: «Только попробуй соскочи!»
— Но у нас до сих пор выходят на марш памяти Бориса Немцова.
— 3 тысячи человек ходили на марш, а это для Москвы немного. И потом, у нас есть протестные настроения, у нас есть отвратительное коррупционное лицо власти. Если бы пришло в 10 раз больше, чем было, то это выглядело бы нормально. Я просто напоминаю, что совсем недавно в центре Москвы на очередном марше за демократию и свободу публично под камеру избили старика, который отказался кричать «Слава Бандере!». Москвичи его избили, Москва — город очень разный. Никто за это не сел. Даже московская полиция не считает публичное избиение пожилого человека не то что преступлением, но и правонарушением: «Бейте дальше».
— То есть высокой протестной активности, как в 2012 году, не будет?
— Она будет социально-экономическая, но не сейчас. С одной стороны, Крым показал, что наше государство способно делать правильные вещи. И все сидят и ждут, когда оно что-нибудь второй раз сделает правильно — это первое. Второе: мы видим на примере Украины, что даже если самую плохую власть свергнуть, то придут люди, на фоне которых прежние коррупционеры покажутся ангелами.
— Недавно в СМИ писали, что в администрации президента размышляют над тем, какую повестку придумать к выборам, чтобы она имела эффект Крыма. Как думаете, какое событие может сравниться с Крымом, сплотить народ так, что ему будет все равно, что у нас с экономикой?
— Очень сложно поднимать дух, когда государство несправедливо. Государство должно показать свою справедливость, должно показать, что оно служит обществу, а не уничтожает это общество. Из вещей простых — гарантировать прожиточный минимум, то есть право на жизнь, которое существует в Конституции. Это стоит небольших денег, которые в федеральном бюджете есть, это очень понятно всем, это огромный шаг навстречу, это минимальные социальные гарантии. Из сложных вещей можно разработать программу комплексной модернизации инфраструктуры и начать реализовывать первый этап, который сразу очень сильно оживит деловую активность, создать много рабочих мест. Возникнет социальный оптимизм, потому что люди смогут зарабатывать себе на нормальную жизнь массово, а не в виде исключений. Но наши либералы во власти — социально-экономический блок правительства и ЦБ — не позволят ни того, ни другого, потому что это обеспечит развитие России и создаст угрозу в виде конкурентов для глобального бизнеса. С другой стороны, нашим правительственным либералам безразлично, чем занимается Навальный, но когда наши правительственные либералы готовят очередной майдан, то все, что ему противоречит, они не допустят.
«ЕСЛИ БЫ ВЫБОРЫ ПРОВОДИЛИСЬ В БЛИЖАЙШЕЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ, ТО ЯВКА БЫЛА БЫ 25 ПРОЦЕНТОВ»
— После избрания Путина в 2012 году вскоре появились знаменитые «майские указы». Прошло пять лет…
— Не так много президентских указов, которые последовательно, цинично, откровенно и, самое главное, безнаказанно саботируются правительством. В принципе, если президент что-то поручает, то обычно он добивается исполнения. А вот так, чтобы он значимые указы выдал, а они откровенно саботировались правительством — это нонсенс. Это не послание президента, а нормативный документ. Неисполнение указа можно оформить как уголовное преступление. Тогда речь будет идти не о сохранении должности тем или иным министрам, а о том, как виновного будут наказывать: отправят в тюрьму, он отделается исполнительными работами или штрафом. Когда это длится с мая 2012 года, то, извините, это некоторый нонсенс, который вызывает, не могу сказать, что позитивный, интерес. С другой стороны, это же важные указы, они и правда нацелены на то, чтобы облегчить жизнь людям, чтобы они могли сами зарабатывать на жизнь — это же главная мечта человека. Причем это не просто какой-то указ об озеленении Луны, это указ о том, что касается жизни каждого из нас хотя бы через образование и здравоохранение.
— Когда придет время подводить итоги, неисполненные «майские указы» наверняка скажутся же на рейтинге.
— Они и сейчас сказываются на имидже президента в негативном ключе. Что же за президент такой, который второй раз в жизни пообещал что-то понятное и полезное, а его подчиненные этого не делают, а он торжественно хлопает ушами? Зачем нам такой президент нужен? Это уже сейчас портит его авторитет.
— Тогда каков ваш прогноз по поводу того, сколько он наберет? И вообще вызовут ли выборы интерес? Явка будет высокой?
— На сегодняшний день, по моим ощущениям, если бы выборы проводились в ближайшее воскресенье, то явка была бы 25 процентов.
— Так это же очень мало.
— Четверть населения — это не так мало. Пришли бы бюджетники, все, кто зависит от административных рычагов, то есть малый бизнес, пришел бы средний бизнес, чиновники. Где-то 25 процентов населения пришло бы. А вот то, что удалось бы загнать туда учителей и врачей, — это вопрос. Это уже вопрос! Конечно, в регионах удалось бы загнать, а вот в мегаполисах — не факт.
— Остается год до новых выборов. За это время что будут делать Кремль, администрация президента, чтобы народ на выборы привести? Например, есть слухи о том, что обсуждается пропорция 70 процентов явки при 70 процентах за основного кандидата.
— Я под ковром главы администрации президента не прятался, о чем там говорят, я не знаю. Но это звучит правдоподобно, потому что 70 на 70 процентов — это 49 процентов населения за президента, чуть меньше половины, но не намного. Тут и почва для оппонентов поговорить о том, что президент нелегитимен, потому что меньше половины населения проголосовало за него, но при этом убедительная победа с 70 процентами — это то, что обеспечивает большой общественный интерес, поддержку и сочувствие. Как это будет делаться, не знаю.
Я как экономист могу сказать, что если бы сейчас начали заниматься развитием экономики, восстановлением инфраструктуры, модернизацией образования и здравоохранения по-настоящему, то на следующих выборах можно было бы обеспечить явку в 90 процентов с голосованием за президента в 80 или 90 процентов — практически как в дни Крыма. Но для этого нужно проводить человеческую социально-экономическую политику, на что нынешнее либеральное правительство Медведева и Банк России Набиуллиной не способны. Поскольку их менять Путин явно не собирается, значит, политика будет оставаться прежней. Когда мы видим самые прогрессивные разработки Столыпинского клуба, которые, в общем-то, от либеральных разработок 1994 года ушли совсем не далеко, и даже некоторые идеи заимствованы из 1992 года, типа 1 рубль госинвестиций на 4 рубля частных, понятно, что это беспомощный бред и ничего больше.
Если социально-экономическая политика будет по-прежнему направлена на уничтожение страны, а не на ее развитие, то первое, что приходит в голову, — максимально активизировать все общественные процессы. Вот сейчас Навальный подаст в суд и добьется права участвовать в выборах. Какая-нибудь безумная бабушка скажет, что хочет быть лидером пенсионеров, и станет им. Военно-промышленные клубы объединятся и начнут что-то делать. Все общественные процессы будут активизированы. Это позволит повысить явку с 25 до 35 процентов, может, до 40 процентов. Навальный приведет с собой 10 — 15 процентов. Так что 45 процентов явки будет хорошо. Значит, нужно что-то еще. А что они сделают еще, я не знаю, не ко мне вопрос. Я могу сказать очень четко, что мы не будем ссориться с Беларусью ни при каких обстоятельствах, мы не будем втягиваться ни в какой внешний международный кризис. Может, этот кризис случится сам, не дай бог, что-то случится с Назарбаевым, ему уже много лет. Это будет ужасно, но надеюсь, что это не произойдет, надеюсь, что ДАИШ не вторгнется в Среднюю Азию. Если не будет катастроф, подобных этому, тогда мы не будем втягиваться ни в какие внешнеполитические проблемы, потому что Украины и Сирии достаточно.
«МЫ МОЖЕМ ПОГИБНУТЬ, КАК УКРАИНЦЫ, В МАЙДАНЕ ИЛИ В ГЛОБАЛЬНОМ КРИЗИСЕ, КАК РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ»
— Какой из всех сроков Путина был самым интересным и запоминающимся лично для вас?
— Первый. Это было создание государственности. Она во многом была кривой, неправильной, несправедливой, но из состояния общего хаоса Путин выковал государство. Он отвечал этим на запрос общества. Путин пришел потому, что общество перестало воспринимать себя как беспомощный и бессмысленный обломок великого Советского Союза. Он пришел, потому что общество решило, что оно является самостоятельной ценностью, оно имеет право на жизнь. Путин пришел как выразитель уважения этому обществу. Он раздавил сначала региональную губернаторскую вольницу созданием федеральных округов. Потом он раздавил олигархическую вольницу. И закончилось делом «Юкоса» и созиданием государственности. При этом я не сторонник тех, кто это дело организовывал и реализовывал, это была катастрофа в значительной степени. Но тем не менее было создано государство. Это не с чем сравнить. Ничего нет более важного для общества, чем создание государства. Потом его можно чинить, ремонтировать и даже ломать, если захочется, но то, что оно есть, — это качественно иная ситуация, чем то, когда его нет. В 90-е годы его не было.
— Каким вы видите Путина на четвертом сроке? Каким он должен быть и каким он будет?
— Путин столкнется с внутренним кризисом, ему будут организовывать майдан, причем это будут делать его ближние люди из либерального клана. Одновременно (а может, позже) он столкнется со срывом мировой экономики в глобальную депрессию, с распадом глобального рынка на макрорегионы. Из распадающегося мира придется быстро лепить макрорегион для России, иначе нас разорвет на части. Так что он будет взмыленным, быстрым. Я думаю, мы увидим нечто, напоминающее 2000 год, — вторую чеченскую войну только в мировом масштабе по интенсивности работы и по отчаянности проблем, которые приходится решать каждый день.
— А не получится ли так, что новый срок перечеркнет все успехи, достижения прошлых лет?
— Если он и мы вместе с ним потерпим неудачу, то просто не будет общественного мнения, в котором это все можно будет перечеркивать, потому что не будет общества. Это будет глобальный вызов, который будет брошен всем. А если он справится, то тоже перечеркнет все прошлые достижения, потому что на фоне этого достижения померкнет даже создание государственности. Для меня эта проблема не имеет отношения к Путину, потому что этот вопрос имеет отношение к нашему обществу. Мы можем погибнуть, как украинцы, в майдане, можем погибнуть в глобальном кризисе, как Российская империя погибла в глобальном кризисе Первой мировой войны, мы можем выстоять и укрепиться, как Советский Союз во время Второй мировой войны. В глобальном кризисе «великой депрессии» он тоже выстоял и укрепился, хоть и дорогой ценой. Это вопрос прежде всего моей семьи, а будет ли при этом Путин восприниматься хорошо или плохо, пусть он об этом думает.
