«ЗАВТРА». Андрей Ильич, как известно, Первая мировая война стала прологом революции. Без этой войны не было бы потрясений 17-го года…
Андрей ФУРСОВ. Большая европейская война, превратившаяся в мировую, была задумана британскими правящими кругами в самом конце 1880-х годов как двойной удар по Германии и России. Две державы должны были уничтожить друг друга. Поджигатели и заговорщики преуспели: в августе 1914 г. война вспыхнула. В первые месяцы война вызвала в России взрыв патриотизма. Забастовочное движение пошло на убыль. Санкт-Петербург был переименован в Петроград. Самое начало войны было ознаменовано для русской армии славными победами. План Шлиффена предполагал, что немцы должны за 40 дней разбить французов, а потом уже вступить в войну с русскими. Они полагали, что русской армиидля мобилизации понадобится 40 дней, но Россия начала войну, не завершив мобилизации. Как говорил лесковский генерал о немцах в гениальном рассказе «Железная воля»: «Какая беда, что они умно рассчитывают. Мы им такую глупость подведём, что они и рта разинуть не успеют, чтобы понять её»…
Кампания 1914-го года окончилась вничью, а вот 1915 год выдался неудачным для русской армии: 150 тысяч убитыми, 700 тысяч ранеными. Была выбита значительная часть офицерского корпуса, в армии наряду с крестьянамипоявилось немало городских люмпенов,начались тяготы тыла. К1916-му году на фронт было мобилизовано 15 миллионов человек – это 40% трудоспособного населения. Посевная площадь из-за нехватки рабочих рук уменьшилась на 12%, сбор хлеба на 20%. Промышленные предприятия также сократили объём выпускаемой продукции. Правительство увеличивало налоги, прибегало к внешним займам, и это усилило зависимость от иностранного капитала. Буржуазия, тесно связанная с поставками на фронт, наживалась, неимоверно и бессовестно завышая цены на товары. Очень показательно, что в 1916 году –в разгар войны! – Фаберже получил максимум заказов на свои изделия. Тут нельзя не вспомнить, как в 2016 году – ровно через сто лет – на пике экономических неурядиц российские богатеи били рекорды по покупке дорогих яхт и автомобилей.
Война обострила противоречия не только между верхами и низами. Правильно писали советские учебники: забастовочное движение активизировалось, однако оно было не столь фатально для власти, как начавшаяся борьба буржуазии против правительства. Согласно исследованиям историка Александра Владимировича Пыжикова, в самой буржуазии развивалось противостояние двух групп – московской и питерской. Если питерская буржуазия, банковский капитал были тесно связаны с правительством, то московская буржуазия, в значительной степени старообрядческая, доступа к высшей власти практическине имела. Она-то и начала борьбу против правительства и питерского сегмента буржуазии.
За развитием ситуации в России внимательно следили британцы и французы, которые, будучи нашими союзниками, тем не менее готовились воспользоваться ситуацией. Ихпрограммой-минимумбыло максимально ослабить Россию, программой-максимум – расчленить её.
Крупная буржуазия, особенно та часть, которая считала себя обделённой, полагала, что власть в стране должна принадлежать ей. Уже в 1915-м году её представители создали главный комитет по снабжению армии на основе земского и городского союза – Земгор. Историки советского времени писали, что то была реакция буржуазии на неспособность царского правительства распределять государственные оборонные заказы. Это не совсем так. То была попытка перехватить контроль над промышленностью в условиях войны. На самом деле Земгор решал не военные, а прежде всего классовые задачи. Власть вскоре осознала, что крупный капитал не просто противостоит ей, а ведёт с ней борьбу в условиях войны. Для того чтобы снизить свою зависимость от него, власть начала реализацию программы генерала А.А.Маниковского по созданию мощного госсектора. Уже к концу 1916-го года буржуазия ощутила очень мощное давление и в лице наиболее активных своих представителей решила нанести удар самодержавию, если получится – смертельный.
В 1915–16-м гг. оформились два заговора. Один в Москве, вокруг Земгора, буржуазный по составу– представителями его были, в частности, Львов, Рябушинский и ряд других. Другой заговор составили социалисты – Керенский, Чхеидзе, Скобелев. Связь между заговорами осуществлялась по масонской линии, о которой в 1939-м году на допросах в НКВД подробно рассказал известный масон Н.В.Некрасов, по совместительству министр путей сообщения и министр финансов Временного правительства и последний генерал-губернатор Финляндии.
Исследователь российского масонства Виктор Степанович Брачёв пишет, что организовать антиправительственный блок в Думе, а затем приступить к взятию власти без поддержки октябристов и масонов кадеты не могли. Неформальным, но реальным лидером заговора был А.И.Гучков. Техническим организатором–генерал М.В. Алексеев, тесно связанный с этими кругами. Великий князь Александр Михайлович, командующий военно-воздушными силами Российской империи, писал в мемуарах: «Генерал Алексеев связал себя заговорами с врагами существующего строя, которые скрывались под видом представителей Земгора (князь Г.Е. Львов), Красного креста (Гучков), Военно-промышленного комитета (А.И.Коновалов) и другими. Все эти генералы хотели, чтобы Николай II немедленно отрёкся от престола. Это были генералы-изменники».
В октябре 1916-го года заговорщики перешли в наступление, после чего начался штурм бастионов власти. Первым действием можно считать знаменитую речь П.Н. Милюкова «Глупость или измена», произнесённую 1 ноября. Она была запрещена, но тем не менее распространялась в армии. Всё это говорит о том, насколько апатичной и импотентной была самодержавная власть, неспособная себя защитить.
«ЗАВТРА». Власть была либеральной в прямом смысле этого слова.
Андрей ФУРСОВ. Это лишний раз свидетельствует: либеральная власть в России – это мёртвая власть. Или власть, стремящаяся к смерти.
Прогрессивный блок в тот же день, 1 ноября, объявил, что берёт курс на установление в России парламентской модели. Для власти начались сложные времена. Когда-то Парвус писал: «Усиление политической агитации поставит царское правительство в сложное положение. Если оно прибегнет к репрессиям – это приведёт к росту сопротивления. Если же проявит снисходительность, это будет воспринято как признак слабости, и пламя революционного движения разгорится ярче». Ситуация развивалась по второму варианту, и, чувствуя слабость власти, будущие февралисты двинулись вперёд.
Безусловно, их вдохновляла и некая внешняя «злая» сила. Ведь кроме внутрироссийского аспекта заговора, был заговор международный, в котором главную роль сыграли британцы. Интересы Великобритании и крупного российского капитала практически совпадали. Британцы, как и русская буржуазия, были заинтересованы в том, чтобы Россия продолжала войну. Но буржуазия боялась русской победы: «Капитал стремился к власти, — писал генерал А.И.Спиридович. – Победа русской армии ему была страшна, так как она лишь бы укрепила самодержавие, против которого они боролись, правда, тайно, лицемерно». Так же, как и значительная часть русской буржуазии (и думцев), страшились русской победы, которая была не за горами, британцы. В то же время им нужно было, чтобы Россия продолжала войну. Решением этой дилеммы виделось свержение самодержавия и установление в России слабой, зависимой от британского капитала и британского истеблишмента республики. Британцев подстёгивал страх не только перед возможностью сепаратного мира России и Германии (на самом деле, к сожалению, маловероятного), но и контакты России с США, с перспективой переориентации русских с Великобритании на Америку. Тем более что была информация: Россия стремится выскочить из-под британского финансового пресса с помощью американского капитала.
На допросе 13 июля 1939 г. в НКВД известный масон В.А. Оболенский показал, что после разговора с Гучковым ясно понял: «Англия была вместе с заговорщиками. Английский посол сэр Джордж Бьюкенен принимал участие в этом движении, многие совещания проходили у него» (подч. мной. – А.Ф.).
Французская разведка считала, что британцы явно провоцируют революцию в России, чтобы кроме разгрома Германии добиться максимального ослабления России в будущие мирные времена. Согласно сообщениям французской разведки, после отставки британского агента влияния, министра иностранных дел России С.Д. Сазонова Британия «перестала играть роль хозяйки положения». Чтобы компенсировать это, она явно приняла сторону заговорщиков и спровоцировала революцию.
Настоящим прологом Февральского переворота или даже началом его ползучей фазы можно считать убийство в ночь с 16-го на 17-е декабря 1916 г. исключительно важной для царской семьи персоны – Распутина. Символичен состав убийц: князь Ф.Ф.Юсупов, думец В.М.Пуришкевич – из правых (верно заметил И.Л. Солоневич: катастрофа пришла в Россию не слева, а справа) и исполнитель-киллер капитан Райнер, который специально прибыл из Великобритании убить Распутина.
Историк русской армии Антон Антонович Керсновский писал: «Можно и должно говорить о происках врагов России. Важно то, что происки эти нашли слишком благоприятную почву. Интриги были английские, золото было немецкое, еврейское, но ничтожество и предатели были свои, русские. Не будь их, России не были бы страшны все козни преисподней». Кстати, то же самое можно сказать и о разрушении Советского Союза.
На последней сессии Думы, которая длилась с 1-го ноября 1916-го года по 26-е февраля 1917-го, мысли очень многих депутатов были заняты ожиданием дворцового переворота – он витал в воздухе. Дело дошло до того, что в самом конце декабря 1916-го года 16 великих князей дома Романовых провели тайную встречу, на которой признали необходимость устранить Николая II.
У российской части заговорщиков была ещё одна, помимо названных выше, причина торопиться: они опасались социального взрыва, движения снизу, настоящей революции. Гучков, да и не только он, говорил об организации дворцового переворота как о средстве упреждения-предотвращения революционного взрыва. Цели заговорщиков, писал в «Записках о революции» Н.Н. Суханов, были в таком кричащем противоречии объективным задачам революции в России, что «революция должна быть остановлена, обуздана, приведена к покорности, покорена под ноги великодержавности. Это дань частному, специфическому проявлению диктатуры капитала».
Странная на рубеже 1916–17 гг. возникла ситуация: небольшая группа самоуверенных незадачливых краснобаев, страшно далёких от народа и от практики управления, возомнила о себе бог весть что. Как в стишке: «Три мудреца в одном тазу пустились по морю в грозу». У заговорщиков, однако, подобно Буратино в «Золотом ключике», оказались коротенькие мысли. Никогда ничем не руководившие кадетские и прочие вожди мнили себя европейцами, а народ – азиатами, забыв, что в самодержавной России единственный европеец – правительство, каким бы оно ни было. На самом деле англоманы и англофилы, все эти набоковы-милюковы-гучковы, показали себя самыми настоящими – по их терминологии – азиатами, причём худшего, колониального сорта, заглядывающими в рот «белым сахибам» с Альбиона. А вот большевики, при всей их для многих несимпатичности, оказались, кто бы что ни говорил, европейцами, людьми длинных мыслей и длинной воли, потому-то они и победили – и февралистов, и белогвардейцев, и Запад.Таким образом, перед нами – четыре заговора: внутриклановый романовский, военный (генералы сыграют ключевую роль), буржуазно-масонский и британский. Агенты двух первых заговоров стремились к чисто дворцовому перевороту при сохранении монархии, двух вторых – к свержению монархии (самодержавия), но до поры не открывали карты, используя генералов втёмную.
«ЗАВТРА». И при этом они имели очень схематичные и примитивные подходы – и политические, и идейные.
Андрей ФУРСОВ. Поэтому их потом с лёгкостью вышибли из России.
С самого начала 1917-го года, несмотря на внешнее спокойствие, напряжение нарастало. Январь сменился февралём. По настоянию Алексеева, Николай II, «хозяин земли русской», как он себя называл, уехал в Ставку. Дважды в канун судьбоносных моментов Николай покидал столицу, позволяя кому-то убедить его сделать это. Первый раз это было в канун 9 января 1905 г., «Кровавого воскресенья», ставшего реальным, боевым началом революции – тогда прокатило. Второй раз – в канун Февральской революции. Этот второй раз стоил царю короны, а в конечном счёте – и жизни.
В складывающейся ситуации заговорщикам был нужен только повод. В середине февраля власти Петрограда решили ввести карточную систему, начались волнения. И вот здесь, как по заказу, в столице возникли перебои с хлебом. Железная дорога не работала, по чьему-то недомыслию часть питерских хлебопёков в феврале забрили на фронт. А в довершение всего некие купцы Левинсон и Лесман вместо того, чтобы продавать муку петроградцам, нелегально и втридорога стали продавали её в Финляндию. Здесь сработало всё вместе: и глупость, и гешефт, и измена.
20 февраля администрация Путиловского завода заявляет локаут в ответ на требование рабочих об увеличении зарплаты. Предыстория такова: в декабре 1916-го года по команде стран-союзников многие частные банки в России прекратили финансирование тех акционерных обществ, что владели промышленными предприятиями. По сути это был двойной удар – подрыв военно-экономической сферы союзника и курс на обострение классовых конфликтов между предпринимателями и рабочими.
«ЗАВТРА». Потрясающий уровень подрывной работы!
Андрей ФУРСОВ. Сразу же после объявления локаута словно ждавшие этого Чхеидзе и Керенский установили контакт с руководителями нелегальных организаций – с А.Г. Шляпниковым и К.К. Юренёвым – и договорились о проведении демонстрации 23-го февраля или 8 марта.
Сначала демонстрации были мирными, но 25-го февраля они стали перерастать во всеобщую стачку, бастовало уже 300 тысяч человек,однако власть не реагировала, и только 26-го С.С.Хабалов, командующий Петроградским военным округом, дал приказ стрелять. Было убито около 50 человек. Это привело к тому, что солдаты запасных полков, расквартированных в Петрограде, стали переходить на сторону демонстрантов.
В столице в опасной близости от центра принятия решений держали полки, которые должны были отправиться на фронт. Офицеров было мало, расхристанные солдаты слонялись по Питеру, лузгали семечки, задевали прохожих, а власти словно не понимали, что рядом –социальный динамит. Правда, в какой-то момент император приказал генералу В.И. Гурко убрать из столицы ненадёжные части, но ни Гурко, ни градоначальник А.П. Балк, ни Хабалов приказ не выполнили, оговорившись, что в казармах нет места и что ненадёжные запасные полки некуда вывести. Сложно однозначно сказать, что это было: саботаж или чиновничье разгильдяйство. Фактом остаётся и то, что Николай на саботаж никак не отреагировал…
Сначала выступил Павловский полк, затем стали бузить другие полки. В Волынском полку, когда солдаты восстали, офицер попытался их утихомирить. Произнеся речь, он развернулся к солдатам спиной, и тогда Тимофей Кирпичников, фельдфебель, взял винтовку и выстрелил ему в спину. Это стало переломным моментом в истории перехода армии на революционную сторону.
Кстати, очень интересно сложилась судьба этого Кирпичникова.Сначала он слыл героем, портреты его выставлялись в витринах магазинов и аптек. После октябрьского переворота про него забыли, но он сам напомнил о себе, явившись на Дон к атаману А.М.Каледину (по другой версии – к А.П.Кутепову) и заявив, что он пришёл бить большевиков и что он, мол, «тот самый» Тимофей Кирпичников. Каледин переспросил: «Тот самый Кирпичников?», — вызвал двух казаков, приказал вывести во двор и расстрелять…
27-го февраля почти 70 тысяч из 180 тысяч солдат перешли на сторону восставших, остальные на следующий день сдались. Интересно сообщение французского разведчика де Малейси об этих событиях: «В дни революции русские агенты на английской службе пачками раздавали рубли солдатам, побуждая их нацепить красные кокарды. Я могу назвать номера домов в тех кварталах Петрограда, где размещались русские агенты британцев, а поблизости должны были проходить запасные солдаты». Хороши союзники! Как пелось в поп-опере «Иисус Христос-суперзвезда»: «Well done, Judas» («Ты хорошо сработал, Иуда»). Лишний раз вспомнишь нашего знаменитого геополитика А.Е. Едрихина (Вандама) с его бессмертной фразой о том, что хуже вражды с англосаксом только одно – дружба с ним.
Толпа рабочих солдат направилась в Таврический дворец, где в Полуциркульном зале собрались депутаты, отказавшиеся подчиняться царскому указу о временной приостановке работы Думы (данный указ –единственное, что сделал царь). В ответ на царский запрет они сформировали Временный комитет Государственной думы, куда вошла часть депутатов IV Думы и часть депутатов других созывов Думы (весьма странный орган).
Одновременно в том же Таврическом дворце, но уже в другом помещении группа из меньшевиков-думцев, большевиков и левых эсеров создала исполком Петроградского совета рабоче-крестьянских депутатов (Петросовет).
Таким образом, были созданы два органа управления революционной власти, и в обоих заседали масоны. Уже упоминавшийся мной масон Некрасов в 1939-м году показал, что всем масонам был дан приказ немедленно встать в ряды защитников нового правительства. Сперва Временного комитета Государственной думы, а затем Временного правительства. Масон Л.Д.Кондауров в 1930-м году писал, что ещё до революции масонский верховный совет поручил ложам составить список лиц, годных для новой администрации. В результате во всех организациях, участвовавших в создании временного правительства, оказались масоны, а в самом правительстве они составили его радикальное ядро.
Конечно, несмотря на столь выверенную организацию, временная власть первые дни была очень уязвима. Максим Горький писал, что если бы нашлась хоть одна рота во главе с верными власти офицерами, то 27-28-го февраля уже можно было бы очистить Таврический дворец, и на этом всё бы закончилось. Проблема, однако, в том, что верных офицеров не нашлось. Вице-директор Департамента полиции К. Д. Кафафов свидетельствовал: «В февральской революции1917-го года, в сущности, и победы никакой не было, ибо не было борьбы. Власть не сопротивлялась, не боролась, а сдалась без сопротивления». Сдалась, потому что сгнила.
Николай II только 27-го февраля осознал серьёзность ситуации и распорядился отправить в Петроград отряд георгиевских кавалеров в 700 штыков под руководством генерала Н.И. Иванова. Но было поздно, генерал Иванов войти в город не смог.
После этого царь сам двинулся в сторону Петрограда, но и его туда не пустили. В Пскове, куда обманом заманили Николая, его уже ждал главком Северным фронтом Н.В. Рузский, который объяснил: «Теперь надо сдаться на милость победителя».В дело вступил генерал Алексеев, который разослал телеграммы командующим фронтами по поводу отречения Николая от престола, о чём позже писал: «Обстановка, по-видимому, не допускает иного решения. Ответы были утвердительными. Тем не менее, царь колебался. Между тем вечером в Псков прибыли Гучков и В.В. Шульгин, и в 22:40 2 марта Николай подписал отречение».
Некоторые историки, очень симпатизирующие Николаю, пытались отрицать факт, что он подписал акт об отречении, говорили, что это подделка. Но доказать это не удалось. Кроме того, Николай II при желании мог потом дезавуировать свою подпись, но он этого не сделал. Царь отрёкся от трона не только за себя, но и за своего сына, чем нарушил 37-ю статью законов Российской империи. Однако Гучков и Шульгин приняли отставку, сочтя, что это уже пустяки и мелочи.
После этого Николай напишет в дневнике знаменитую фразу: «Кругом измена и трусость и обман». Действительно, его предали все: родственники, политики, Церковь. Но зададимся вопросом: не предал ли сам царь свою страну в 1905 году, когда из-за его самоустранения погибли люди? Не он ли бросил русского мужика под немецкие пулемёты защищать интересы английских и французских банкиров? И разве он не предал свою страну, подписав акт об отречении?..По-настоящему февральская политическая революция началась в 22.40 2 марта. Всё, что было до этого, – бунт, попытка переворота. Упрись царь, кликни казаков, прикажи арестовать предателей – и ситуация с большой долей вероятности повернулась бы вспять. Говорят, царь боялся за семью, стремился спасти её. У меня на это два ответа. Один – в виде вопроса: ну и как – спас? Второй: царь – не частное лицо, а государь, и думать должен прежде всего о государстве.
Церковь встала на сторону февралистов, предав Помазанника Божия. Какое-то время назад патриарх Кирилл сказал странную, на мой взгляд, фразу о том, что наши тяготы 1941-го года были наказанием за революцию 1917-го года. Я тогда подумал: если использовать его логику и применить её к самой Церкви, получается, что то, что сделала с Церковью советская власть в 20-30-е годы, -наказание за предательство царя!
«ЗАВТРА». Малоизвестный факт, что первыми, кто встал на сторону Временного правительства, были монахи Соловецкого монастыря. Они отослали приветственную телеграмму новому правительству ещё до знаменитого заседания Священного Синода, когда из окна выкинули царский трон.
Андрей ФУРСОВ. Как говорил блаженный Августин: «Наказания без вины не бывает». Вот оно и пришло в 1920-30-е годы. Жаль только, что пострадало много честных, верующих священников, которые не отреклись от веры во Христа и приняли мученическую смерть.
После отречения царя, от престола отрекается и Михаил. Таким образом, заговор думцев, масонов и британцев победил заговор военных и великих князей. Они же рассчитывали на нового царя-регента при Алексее, но ничего не вышло. После этого краха надежд генерал Алексеев написал: «Никогда не прощу себе, что я поверил некоторым людям». Вспоминается обмен репликами между Лафайетом и Фуше. На возглас Лафайета «Так куда же мне теперь идти, предатель?» — Фуше ответил: «Иди, куда хочешь, дурак».
«ЗАВТРА». Надо сказать, что Рузский кричал на Государя, и говорят, что в ночь перед казнью он передал некоему офицеру, который вместе с ним сидел, слова раскаяния и большого сожаления.
Андрей ФУРСОВ. Когда шотландская гвардия сдала Карла I, которого казнили потом, такой стишок был в Англии: «Шотландец клятву преступил, за грош он короля сгубил». «Грошом» для генералов был новый монарх. Их на этом элементарно купили и сделали. Я понимаю: Николай II был малосимпатичный персонаж, военные его не то что не любили – презирали. Однако шла война, причём шла к победе, он был главнокомандующим, а генералы предали главкома, связавшись при этом с кадетской и прочей мразью. Мзда и наказанье не замедлили прийти.
1-го марта Петросовет издал Приказ №1, согласно которому в армии создавались солдатские комитеты. Петроградский гарнизон выводился из-под контроля военного командования, а отдача чести офицерам вне службы отменялась. Естественно, и во время службы офицерам перестали отдавать честь. Тех, кто возмущался новыми порядками, – убивали. Некоторые историки пытались доказать, что этот приказ был ошибкой, демократическим порывом. Однако член Петросовета И.П.Гольденберг откровенно объяснил французскому дипломату, что «Приказ №1 – не ошибка, то была необходимость. В день, когда мы сделали революцию, мы поняли, что если мы не уничтожим старую армию, она раздавит революцию. Мы должны были выбирать между армией и революцией, и мы, не колеблясь, выбрали последнюю и нанесли, смею сказать, генеральный удар». Кстати, таким же образом шельмовали армию и КГБ во времена поздней перестройки. Метода та же.
Британцы откровенно радовались. Ф.Л. Берти, посол Великобритании во Франции, записывает в дневнике: «Нет больше России! Она распалась, и исчез идол в виде императора и религии, который связывал разные нации православной веры. Если только нам удастся добиться независимости буферных государств, граничащих с Германией на востоке, то есть Финляндии, Польши, Украины и так далее, сколько бы их удалось сфабриковать, то, по мне, остальное может убираться к чёрту и вариться в собственном соку».
Ещё дальше пошёл британский премьер-министр Ллойд Джордж. Комментируя в парламенте новость о свержении монархии в России, он откровенно заявил: «Одна из целей войны достигнута».
«ЗАВТРА». Омерзительно. По этому поводу про англичан Блок записал в дневнике: «После этого вы больше не арийцы».
Андрей ФУРСОВ. Пройдёт немного времени, и британцы вторично предадут Николая, отказавшись его принять, тем самым обрекая на смерть. 9-го марта 1917-го года был арестован гражданин Николай Романов, бывший царь. Курировал этот вопрос А.Ф. Керенский, который позднее признал, что решение об аресте царской семьи вынес не Петросовет и не Временный комитет Думы, а могущественная ложа «Петербург». А сам арест было решено обставить нарочито грубо, как демонстративное низложение.
Керенский с самого начала занимал особое положение. Он был одновременно и министром, и заместителем Чхеидзе в Петросовете, то есть как бы стоял и над Петросоветом, и над Временным правительством.
Что такого было в этом человеке, что он оказался «на конец»? Происхождение неясное, мутное. Одни говорили из немцев (не похож), другие – из евреев. По поведению – пафосный неврастеник, истероид, позёр, и к тому же «трёхрублёвый адвокат», малопригодный, по отзывам профессионалов того времен, к юридической профессии. Рассказывают, что в конце жизни на вопрос журналиста «что нужно было, чтобы в России революционный процесс не пошёл?» онсказал: «Нужно было расстрелять одного человека». Журналист спросил: «Ленина?». Керенский ответил: «Нет, Керенского». Даже перед «финальным занавесом» он не захотел признать, что был всего лишь марионеткой могущественных сил, которые выбрали и назначили его калифствовать над страною на белом коне, как образно выразился Есенин в «Анне Снегиной».
Зачинщикам было выгодно представить февральские события бескровной революцией. До сих пор мы нет-нет да слышим подобное ложное утверждение. На самом деле,в первые же дни марта в Петрограде развернулась вакханалия убийств: полицейских, жандармов, офицеров. Расчёт был очень чётким: уничтожалась и запугивалась единственная сила, которая могла противостоять. Кроме того, заинтересованные лица уничтожали полицейские архивы. Генерал К.И.Глобачев пишет: «Те зверства, которые совершались взбунтовавшейся чернью в февральские дни по отношению к чинам полиции, корпусам жандармов и даже строевых офицеров не поддаются описанию. Городовых, прятавшихся по подвалам и чердакам, буквально раздирали на части. Некоторых распинали у стен. Некоторых разрывали на две части, привязав за ноги к двум автомобилях. Некоторых изрубали шашками. Были случаи, что арестованных чинов полиции и жандармов не доводили до мест заключения, а расстреливали на набережной Невы, а затем сваливали трупы в проруби. Кто из чинов полиции не успел переодеться в штатское платье и скрыться, тех беспощадно убивали. Одного, например, пристава привязали верёвками к кушетке и вместе с ней живым сожгли».
Пока народ, точнее та его часть, что поддержала бунт, грабил лавки, февралисты обделывали свои дела. В первые же дни они приступили к реализации диктатуры капитала, которая, как заметил Св. Рыбас, обернулась переизданием государства Витте, только без сдерживающих начал. Временное правительство мгновенно отменило ограничительные для частного бизнеса принципы генерала Маниковского, укреплявшие госсектор. Не удивительно, что Маниковский в последующем оказался с большевиками.
Эйфория прошла очень быстро. Уже в середине марта эти краснобаи поняли, что власть – это не только болтовня, но труд и ответственность. Наступило похмелье и апатия. Очень интересное воспоминание оставил о Петрограде середины марта будущий философ Ф. Степун, тогда офицер, близкий к эсерам. Он пишет: «Я думал, что увижу город гневным, величественным, наполненным революционной романтикой. Ожидания мои не сбылись. Впечатление было сильное, но обратное ожидаемому. Петроград по внешнему виду и по внутреннему настроению являл собой законченную картину разнузданности, скуки и пошлости. Не приливом исторического бытия дышал его непривычный облик, а явным отливом. Бесконечные красные флаги не веяли в воздухе с тягами и знамёнами революции, а пыльными красными тряпками уныло повисали вдоль скучных серых стен. Толпа серых солдат, явно чуждая величию свершившегося дела, в распоясанных гимнастерках и шинелях в накидку праздно шаталась по грандиозным площадям и широким улицам города. Изредка куда-то с грохотом проносились тупорылые броневики и набитые солдатами и рабочими грузовики: ружья наперевес, трёпанные вихры, шальные, злые глаза… Нет, это не услышанная мною на фронте великая тема революции, не всенародный порыв к оправданию добра свободою, а её гнусная контртема… это хмельная радость о том, что «наша взяла», что гуляем и никому ни в чём отчета не даём…». Именно в это время Блок пишет строки: «Запирайте этажи – нынче будут грабежи!».
«ЗАВТРА». Почему же февралисты потерпели поражение?
Андрей ФУРСОВ. Этот вопрос, точнее, ответ на него связан со спецификой России, русской власти и русского народа. Замечательный писатель Олег Маркеев (погиб в 2009 г. при невыясненных обстоятельствах) писал: секрет России заключается в том, что «масса не способна порождать пирамиды власти. Их жестокая иерархия и законченность были чужды её аморфной природе. Правители России всегда приносили идею пирамиды извне, очарованные порядком и благолепием заморских стран. Но не они, а сама масса решала: обволочь ли её животворной слизью, напитать до вершины живительными соками или отвергнуть, позволив жить самой по себе, чтобы нежданно-негаданно развалить эту пирамиду одним мощным толчком клокочущей энергией утробы. Вопрос лишь времени и долготерпения массы… Масса только с высоты пирамиды кажется киселём. Внутри она таит жёсткую кристаллическую решётку, из которой куёт стержни, прошивающие очередную привнесённую из-за рубежа пирамиду власти, и только эти стержни дают пирамиде устойчивость и целостность. Стоит изъять их – иуже ничто не спасёт их государственную пирамиду от краха».
Что делала российская власть вместе с капиталом 1860-х годов? Она расшатывала эти кристаллические решётки самоорганизации населения. И Февраль в этом отношении был кульминацией слома этих связей. По сути дела Февраль следует считать заговором против русской истории. И выражением этой чуждости русской истории стал ущербный Серебряный век, как его назвал писатель Станислав Юрьевич Куняев, — «Любовь, исполненная зла». Зла к народу в первую очередь.
Февральский дворцовый переворот преследовал две главные цели. Во-первых, он должен был утвердить такую буржуазно-либеральную власть, которая увенчает вектор России, стартовавший в 1861-м году, то есть то, что было противно русскому историческому развитию. И в этом отношении Николай II был одновременно и врагом буржуазии, и врагом рабочего класса и крестьянства. Солоневич писал: «Для дворцов, яхт, вилл и прочего отстранение Государя Императора было единственным выходом из положения – точно так же, как в своё время убийство Павла Первого», — который, как мы знаем, стремился ограничить крепостнические аппетиты дворянства.
Во-вторых, февральский переворот должен был заблокировать процесс вызревания социально антикапиталистической революции. А ведь, кстати, были умные люди, которые предупреждали заговорщиков о тщетности их планов. Например, князь П.Д.Долгоруков, председатель центрального комитета кадетской партии, прямо сказал: «Дворцовый переворот не только нежелателен, но скорее гибелен для России. Дворцовый переворот не может дать никого, кто явился бы общепризнанным преемником». Его не послушали, и курс февралистов вверг Россию в социальный ад.
«ЗАВТРА». Кто наиболее выделяется среди февралистов и тех, кто предшествовал Февралю?
Андрей ФУРСОВ. Естественно, Гучков, умный, волевой, но классово ограниченный человек. Что же до основной массы февралистов, то это были далеко не первосортные люди. Об этом с некоторым политическим перехлёстом, но в целом верно сказал Солоневич: «Делала революцию вся второсортная русская интеллигенция последних ста лет…Ни Достоевский, ни Менделеев, ни Павлов–никто из русских первого сорта, при всём их критическом отношении к отдельным частям русской жизни, революции не хотели и революции не делали. Революцию делали писатели второго сорта вроде Горького. Историки третьего сорта вроде Милюкова, адвокаты четвёртого сорта вроде Керенского. Делала революцию почти безымянная масса вроде гуманитарной профессуры, которая с сотен университетских и прочих кафедр вдалбливала в русское сознание русских мысль о том, что с научной точки зрения революция спасительна. Подпольная деятельность революционных партий опиралась на этот массив почти безымянных процессоров. Жаль, что на Красной площади рядом с Мавзолеем Ильича не стоит памятник неизвестному профессору. Без массовой поддержки этой профессуры революция не имела бы никакой общественной опоры».
А вот что пишет Солоневич о Милюкове: «В конце 16-го и начале 17-го года профессор Павел Николаевич Милюков вёл неистовую атаку на проклятый старый режим, не стесняясь никакой измены и базируясь на любую глупость во имя победы западной демократии в союзе с русской революцией над реакционными режимами Вильгельма, Николая. Когда проклятый старый режим был свергнут, и когда великая и бескровная простёрла ризы свои над Россией, профессора Милюкова она выперла вон. Тогда профессор Милюков вынырнул в немецком Киеве и предложил немецкому генералу Эйхгорну борьбу против западных демократий, против великой и бескровной русской революции и в союзе с вильгельмовской реакцией. Генерал Эйхгорн вышиб профессора Милюкова вон. Тогда профессор Милюков вынырнул в деникинском Ростове и предложил генералу Деникину новую комбинацию: борьбу русской реакции против русской революции и против германского милитаризма в союзе с западными демократиями. Генерал Деникин вышиб профессора Милюкова вон. Тогда профессор Милюков очутился в Париже, где предложил западным демократиям борьбу против русской реакции генерала Деникина, борьбу против немецкой реакции Вильгельма, борьбу против великой и бескровной – за демократию, за заветы и гонорары профессора Милюкова. Западные демократии вышибли профессора Милюкова вон».
Позиция Солоневича понятна, он не приемлет российскую интеллигенцию, в которую сваливает всё: и гниль, и здоровое. Однако дело далеко не только в интеллигенции (хотя и в ней тоже), она – элемент, но не целое; проблемы были с целым, с позднесамодержавным строем, который сгнил. Смотрите, что пишет А.С. Суворин: «У нас нет правящих классов. Придворные – даже не аристократия, а что-то мелкое, какой-то сброд. Государь окружён или глупцами или прохвостами». Генерал А.А. Мосолов: «Помойными ямами были столичные салоны. Русский правящий класс оплевал самого себя как слабоумный больной, умирающий на собственном гноище. Окружение царя в Ставке производило впечатление тусклости, безволия, апатии и предрешённой примирённости с возможными катастрофами».
Когда я читаю о февралистах, то вспоминаю строки Пушкина: «Бедненький бес/ Под кобылу подлез, / Понатужился, / Понапружился, / Приподнял кобылу, два шага шагнул, / На третьем упал, ножки протянул». К сожалению, вместе с этим вот «бедненьким бесом» чуть не протянула ножки Россия. России пришлось нырнуть в раскалённый котёл гражданской войны, откуда она уже вынырнула добрым молодцем СССР. А старый строй – «бух в котёл – и там сварился!». Вместе с остатками февралистов, монархистов и белой гвардией. Да, среди этих потерпевших поражение людей было немало достойных, благородных и умных, но у них, в отличие от большевиков, не было проекта будущего. Им нечего было дать Большой системе «Россия», которая, использовав часть большевистской партии, укротила интернационал-коммунистов, земшарников и вырулила – руками сталинского руководства – процесс к «социализму в одной, отдельно взятой стране», к Красной Империи.
«ЗАВТРА». Каковы уроки февраля?
Андрей ФУРСОВ. Уроки Февраля учат нас тому, что кланово-олигархические режимы – а февралистский режим, как и позднесамодержавный, был кланово-олигархическим – обречены. Они не способны отвечать на вызовы времени: ни на внутренние, ни на внешние; они не могут быть по-настоящему суверенными.
Помните, у Гоголяв «Записках сумасшедшего» есть словцо — мартобрь? Так вот, между Февралём и Октябрём лежит «мартобрь» – безумное, бездарно потерянное время. После Февраля Октябрь был неизбежен, систему надо было так или иначе собирать. По иронии Истории её начали собирать те, кто призывал к поражению царского правительства в империалистической войне. Однако став во главе государства, большевики создали Красную армию, затем верх среди них взяли те, кто отказался от идеи мировой революции и начал строить социализм в одной отдельно взятой стране. Красная империя, Большая система «СССР» – это и есть исторический ответ русского народа февралистам, позднему самодержавию, западным буржуинам и левым глобалистам.
Беседу вёл Андрей Фефелов
