Сегодня уже мало кого удивляет присутствие в западном, и, к сожалению, «островками» в нашем общественном сознании тема русофобии. Казалось бы, в его западных истоках и формах проявления (польской, немецкой, британской и американской) уже написаны солидные труды Дж. Кьеза, Г. Меттаном, А. Раром, В. Багдасаряном, А. Прохановым, С. Кара-Мурзой, А. Фурсовым и др. Тем не менее, никто иной как А.С. Пушкин, в свойственной гению манере, коснулся в своем творчестве этой весьма болезненной темы.
Прикасаясь к столь важной и тонкой теме, которая бесспорно имеет надлежащую ей смысловую глубину, сразу же хочу подчеркнуть: пушкинский «европеизм» и чувство неподдельной любви к Родине и национальная гордость образуют диалектическую пару. Она, по-видимому, опосредована двунаправленным критицизмом в отношении тезиса и антитезиса, а синтез же порождается представлением о единой судьбе христианской цивилизации. Согласно С.Л. Франку, рассматривая бытие России и Запада в контексте всемирной истории, он видел «особое служение России задачам европейско-христианской культуры».
При этом, как в «европеизме», так и русской культурной отсталости таятся весьма неприятные смыслы. Данный пункт имеет свою эволюционную логику, которую можно проиллюстрировать несколькими документами. В письме к кн. П. Вяземскому содержится: «Мы в отношениях с иностранцами не имеем ни гордости, ни стыда. Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног, но мне досадно, если иностранец разделяет со мной это чувство» (1826). Но десять лет спустя великий русский поэт в письме к Чаадаеву делает более важный в ценностном отношении акцент: «Я далек от того, чтобы восхищаться всем, что вижу вокруг себя; как писатель, я огорчен…, многое мне претит, но клянусь вам моей честью – ни за что в мире я не хотел бы переменить родину, или иметь иную историю, чем история наших предков, как ее нам дал Бог» (1836).
Иначе говоря, перед нами величины: «иностранец», разделяющий презрительное чувство к России, и сама Россия, горячо любимая держава (хотя в ней далеко не все благополучно).
Конечно, во многих произведениях А.С. Пушкина встречаются оба сюжета, но есть и такие, где данная тематизация дана более контрастно. Речь идет о стихотворении «Клеветниками России» (1831), где на материале истории славян, поиска ими единства, недвусмысленно выведено:
Оставьте нас: вы не читали
Сии кровавые скрижали
Вам непонятна, вам чужда
Сия семейная вражда;
Для вас безмолвны Кремль и Прага;
Бессмысленно прельщает вас
Борьбы отчаянной отвага –
И ненавидите вы нас…
И далее объяснение глубинной причины ненависти и враждебности по отношению к России:
За что ж? ответствуйте: за то ли,
Что на развалинах пылающей Москвы
Мы не признали наглой воли
Того, под кем дрожали вы?
За то ль, что в бездну повалили
Мы тяготеющий над царствами кумир
И нашей кровью искупили
Европы вольность, честь и мир?
Достаточно четко русофобствующую публику с её инвективами Пушкин идентифицировал в «Бородинской годовщине (1831):
Но вы, мучители палат,
Легкоязычные витии
Вы, черни бедственной набат,
Клеветники, враги России!
Что взяли вы?.. Еще ли росс
Больной, расслабленный колосс?
Еще ли северная слава
Пустая притча, дивный сон?
Скажите: скоро ль нам Варшава
Предпишет гордый свой закон?
И далее историческое и геополитическое наблюдение, касающееся Юга и Юга-Запада Российской империи:
Куда отдвинем строй твердынь?
За Буг, до Ворсклы, до Лимана?
За кем останется Волынь?
За кем наследие Богдана?
Признав мятежные права,
От нас отторгнется Литва?
Наш Киев, дряхлый златоглавый,
Сей пращур русских городов,
Сроднит ли с буйною Варшавой
Святыню всех своих гробов?
И здесь нужно отметить, что «польский вопрос» также имеет свои корни, в том числе совершенно русофобскую вязь. В «Борисе Годунове» Самозванец между прочим глаголет Курбскому о своем подлинном отношении к Московскому царству:
Кровь русская, о Курбский, потечет
Вы за царя подъяли меч, вы чисты,
Я ж вас веду на братьев; я Литву
Позвал на Русь, я в красную Москву
Кажу врагам заветную дорогу!..
Однако не Польша сама по себе, а Запад, взятый в его антагонистическом измерении, представлялся поэту генератором непонимания, непризнания и ненависти к России. Так, еще в 1824 году, медитируя над деятельностью Наполеона и Александра I, поэт сказал:
Давно ли ветхая Европа свирепела?
Надеждой новою Германия кипела,
Шаталась Австрия, Неаполь восставал,
За Пиренеями давно ль судьбой народа
Уж правила свобода,
И самовластие лишь север укрывал?
Давно ль – и где же вы, зиждители свободы?
Ну что ж? витийствуйте, ищите прав природы,
Волнуйте, мудрецы, безумную толпу –
Вот Кесарь – где же Брут? О грозные витии,
Целуйте жезл России
И вас поправшую железную стопу.
Собственно последние две строки «Целуйте жезл России / И вас поправшую железную стопу», дают ключ к пониманию изживания русофбоии. Он в том, чтобы военная, хозяйственно-экономическая и культурная мощь России, помноженные на христианский принцип священной справедливости, реализуемый ею в истории, должны быть заслоном от феномена русофобии.
