На основании наблюдения за экономической системой маори французский социолог Марсель Мосс (1872 – 1950) построил свою теорию «экономики дара», как наиболее архаическую версию хозяйственного уклада[1]. Исследуя практики обмена в брачных ритуалах Полинезии, Мосс заметил, что в их основе лежит принцип равенства отданного и полученного. Он приводит сведения антрополога Тернера:
После праздников рождения, после получения и возврата олоа и тонга, иначе говоря, мужского и женского имущества, муж и жена оказывались не более богатыми, чем ранее. Но они испытывали удовлетворение от того, что увидели и что считали высокой честью: множество имущества, собранного по случаю рождения иx сына[2].
Пара понятий олоа и тонга (вариант, таонга) в контексте матриархальной культуры обмена, где дети считаются имуществом матери, приобретает фундаментальное значение. Женское имущество тонга является постоянной и недвижимой частью, остающейся в доме. Так как при матрилинейной и матрилокальной организации общества постоянным местом является жилище жены, то мужское имущество, олоа, приобретает характер динамичный и подвижный. Тонга (или таонга у маори) выступает как материнский предмет, наделенный особым сакральным и онтологическим статусом, особой силой. Когда таонга дарится или обменивается, это равнозначно оказанию мощного магического влияния, ввержению участников обмена в водоворот сакральных сил, который в определенной ситуации может стать опасным.
Для пояснения структуры этого процесса маори пользуются термином «хау», близким по смыслу к понятию дух или душа, но в отличие от душ людей (мана) чаще всего прилагающийся к предметам и растениям, а также к лесам, морю, небесным явлениям и т. д. Мосс приводит слова одного из маори, Тамати Ранаипири, пояснивших смысл хау в своей системе координат.
Я расскажу вам сейчас о хау… Хау — это не дующий ветер. Никоим образом. Представьте себе, что вы обладаете определенным предметом (таонга) и даете мне этот предмет, даете без установленной платы. Мы не оформляем торговой сделки по этому поводу. Затем я даю этот предмет третьему лицу, которое по истечении некоторого времени решает вернуть нечто в виде платы (уту), он дарит мне какую-то вещь (таонга). Но та таонга, которую он дает мне, есть дух (хау) таонги, который я получил от вас и который я дал ему. Необходимо, чтобы я вернул вам таонги, полученные мной за эти таонги (полученные от вас). С моей стороны не будет справедливо (тика) держать эти таонги у себя, независимо от того, желательны (раве) они или неприятны (кино). Я должен дать их вам, так как они представляют собой хау таонги, которую вы мне дали. Если бы я оставил эту вторую таонгу себе, это могло бы причинить мне большое горе, даже смерть. Таково хау, хау личной собственности, хау таонги, хау леса. Кати эна (Довольно об этом)[3].
Далее Мосс поясняет эту мысль, принципиальную для его теории «экономики дара».
Таонга и всякая личная собственность в строгом смысле слова обладают неким хау, духовной властью. Вы даете мне какой-нибудь предмет, я даю его третьему лицу; тот отдает мне другой предмет, потому что его принуждает хау моего подарка; а я обязан дать вам эту вещь, потому что надо вернуть вам то, что в действительности составляет продукт хау вашей таонги.
Такая интерпретация не только проясняет эту идею, но и выдвигает ее на одну из главенствующих позиций в маорийском праве. Обязывает в полученном, обмененном подарке именно то, что принятая вещь не инертна. Даже оставленная дарителем, она сохраняет в себе что-то от него самого. Через нее он обретает власть над получателем, так же как, владея этой вещью, он обладает властью над вором. Ибо таонга одушевляется хау своего леса, своей местности, своей почвы; она действительно является «коренной»: хау преследует всякого владельца. Оно преследует не только первого получателя дара и даже в известных случаях третьего, но всякого индивида, которому таонга просто передана. В сущности, именно хау хочет вернуться в место своего рождения, в святилище леса и клана и к владельцу. Именно таонга или его хау которое, впрочем, само представляется чем-то вроде индивида, неотступно следуют за чередой пользователей, пока те не возместят через пиры, угощения и подарки из своей сущности, своих таонга, своей собственности или же труда и торговли эквивалент полученному или нечто более высокой ценности, что, в свою очередь, обеспечит дарителям авторитет и власть над первоначальным дарителем, ставшим последним получателем дара[4].
Из этого Мосс делает вывод, что основой полинезийского общества, а также большинства обществ Океании, является идея полностью эквивалентного обмена: всякая вещь движется заложенной в ней внутренней силой (хау) к тому, чтобы вернуться на свое место, в социально-пространственное лоно матери, и будучи оторванной от него, вещь живет особой драматической и подчас опасной жизнью. Она пускается в путь, чтобы когда-то вернуться, подобно тому, как человек рождается из материнского лона, чтобы вернуться в лоно земли и смерти. Промежуток между рождением и смертью есть путешествие в серии обменов и трансформаций, что и составляет сущность духа — как подвижной, деятельной и опасной силы, становящейся особенно губительной, когда баланс радикально нарушается в ту или иную сторону. Отсюда вытекает основной социообразующий закон архаического общества — строго негативное отношение не только к недостатку и привации, но и к избытку и накоплению. Избыток есть нечто лишнее, так как он чреват не только наличием уровня таонга, но и уровнем хау, стремящегося к возвращению. Это порождает два фундаментальных и связанных между собой института:
- систему дар/отдаривание, предполагающую обязательное возмещение любого прибытка ответной передачей таонги/хау (М. Мосс называет это «тотальными поставками»);
- систему ритуального уничтожения накопленного избыточного продукта («проклятой части») в обряде жертвоприношения и/или оргии[5] (М. Мосс называет это «потлачом», по имени соответствующего ритуала у американских индейцев).
Мосс подчеркивает:
Все эти институты выражают исключительно один факт, один социальный порядок, одну определенную ментальность; дело в том, что здесь все: пища, женщины, дети, имущество, талисманы, земля, труд, услуги, религиозные обязанности и ранги, — составляет предмет передачи и возмещения. Все уходит и приходит так, как если бы между кланами и индивидами, распределенными по рангам, полам и поколениям, происходил постоянный обмен духовного вещества, заключенного в вещах и людях[6].
При этом главное свойство такого обмена «духовным веществом», составляющего сущность жизни, воплощенной в экономическом измерении социального общения, состоит в том, чтобы он был равным, т. е. чтобы все вещи, люди, знаки и символы циркулировали бы по одной строго заданной траектории — подобно солнцу, луне и звездам, образуя тем самым динамичный порядок жизни. Именно поэтому любое техническое открытие, инновация или дополнительно накопленные богатства радикально и осознанно отторгаются такой социально-экономической системой, а в определенных случаях радикально уничтожаются. Отклонение баланса в любую сторону — как в сторону привации, так и в сторону избытка — грозит породить колоссальную масштабную катастрофу, так как «прогресс» в одной сфере неминуемо повлечет за собой регресс в другой, и всякий неотдаренный дар превращается в смертоносную силу, способную уничтожить не только ее прямого владельца, но и все вокруг. В этом состоит важнейший элемент всей цивилизации, построенной на принципах «экономики дара», а цивилизация практически всех народов Океании, за исключением более дифференцированного и социально стратифицированного малайского культурного круга, относится к этому типу. По этой причине пребывание в стадии архаического общества должно расцениваться не просто как нечто «объективное» или как «отсталость в развитии», но как осознанный, укоренный в особой метафизике и особом жизненном мировоззрении, отказ от любых линейных процессов, от «прогресса», «развития», «эволюции», «накопления», «совершенствования» и т. д. Экономика дара исходит из фундаментального принципа: накопление, прогресс и развитие суть абсолютное зло, с которым надо бороться всеми доступными средствами. Поэтому пребывание общества в архаической стадии следует интерпретировать как свободный, осознанный и глубоко продуманный выбор полноценных и полностью отдающих себе отчет в происходящем людей. Таким образом, цивилизация Океании, и в частности Полинезии, есть результат продуманного социоэкономического проектирования, в основе которого лежат, однако, принципы и теории, качественно и парадигмально отличающиеся от тех, которые преобладают в более дифференцированных обществах, и которые уже полностью и радикально как черное и белое противоречат нормам, возобладавшим в Европе Нового времени. Общества «экономики дара», подобные обществам полинезийских маори, не просто недокапиталистические, но идейно и осознанно антикапиталистические, и по этой причине колонизация Океании западными державами и распространение норм современного капитализма на этот регион в постколониальную эпоху представляют собой радикальное и слепое насилие, вообще не учитывающее «жизненный мир» тех, в отношении которого оно осуществляется.
[1] Мосс М. Общества. Обмен. Личность. М.: КДУ, 2011.
[2] Мосс М. Опыт о даре // Мосс М. Общества. Обмен. Личность. С.146.
[3] Мосс М. Опыт о даре. С. 149.
[4] Там же. С. 150–151.
[5] На принципе «проклятой части» построил свою социологическую и философскую систему французский социолог Жорж Батай. См.: Батай Ж. Проклятая часть: Сакральная социология. М.: Ладомир, 2006.
[6] Мосс М. Опыт о даре. С. 155.
