— Как родился замысел книги «Взвод»?
— После начала известных событий 2014 года произошел серьезный раскол если не в обществе в целом, то в рядах творческой интеллигенции. Для меня и моих товарищей по литературе – Сергея Шаргунова, старших – Александра Проханова, Эдуарда Лимонова — все было очевидно. Что касается моих бывших приятелей – Дмитрия Быкова, Бориса Акунина, Людмилы Улицкой, с которыми у меня в свое время были формальные взаимоотношения, то они восприняли ситуацию противоположным образом. Это задело меня на чисто человеческом уровне. Не скажу, что мы дружили с Быковым, разделяли с ним стол и выпивали, а потом вдруг раз — и уже не здороваемся. Этого не было, и муки в этом я не вижу. Для меня гибель десятков тысяч людей гораздо сильнее. Ведомый интуицией, я обратился к русской литературе и открыл для себя, что события пушкинской поры удивительно рифмуются с событиями нынешними. Они так мучительно и остро похожи, что диву даешься. Оглядываясь, ты обнаруживаешь себя в центре все тех же геополитических проблем, того же конфликта внутри социума. И для меня был важен тот выбор, который совершали классики русской литературы.
— Как с этим выбором поступил Пушкин?
— Ситуация с нарастающими русофобскими настроениями, которые впервые ярко проявили себя в период польского восстания 1831 года, Пушкина сильно возмущала. И поэтому его стихотворение «Клеветникам России» обращено не к российской «пятой колонне», а к Европе. Оно о том, что она к нам уже приходила и забыла, чем это кончалось. Просвещенная и либеральная внучка Михаила Кутузова прочитала это стихотворение и сказала, что Пушкин просто огадился, поэтому приличные люди не должны подавать ему руку. То же происходит и сегодня. Отлично помню, когда я выехал во Францию к моему хорошему знакомому, он сказал, что «лучшие блюда во Франции – это плохие новости из России». О том же говорил и Тютчев, который 20 лет прожил за границей: мол, вы думаете, что Европа мечтает о дружбе и общем благоденствии?
Там принимают из России только иуд, которые предают национальные интересы. Надо понимать, что поэты и писатели принимали сторону государства не потому, что они так любили императора, а потому, что не было ложной манеры говорить «Родину люблю, а государство ненавижу». Эта дилемма тогда была преодолена, поскольку государство – форма существования Родины, каким бы оно ни было, кто бы ни стоял во главе.
— Какую сторону в этом конфликте занимаете вы?
— С 1991 года я находился в состоянии конфронтации с происходящим в России. Вырос в деревне, потом семья перебралась в Дзержинск. Предприятия останавливались, депрессивные города с убитой экономикой казались мне масштабным госпредательством. Крен в сторону государственничества у меня начал формироваться в конце нулевых, когда я стал часто ездить за границу. Когда к ним приезжают писатели, журналисты кидаются на них с вопросами: «Что вы там натворили в Чечне, зачем на Грузию напали?».
Вообразите, что в том же тоне российские журналисты будут спрашивать у французского писателя о геноциде в Ливии. И, кстати, те, кто не готов разыгрывать сценки о тяжелой жизни в России, не особо званы за границу. Я стал понимать, что, несмотря на все претензии к российской власти, которая до сих пор полна разнообразных персонажей, есть вещи более болезненные. И в вопросе, с теми ты или с этими, я бы выбрал сторону государства. Я борюсь и переживаю за людей, которые говорят на русском языке и находятся в контексте русской истории и культуры. И я не вижу необходимости сегодня, когда идут две военных кампании, вступать с властью в противоборство.
— В своей книге вы рассказываете о том, что Пушкину не была чужда военная служба и он даже стремился принять участие в той или иной военной кампании?
— Пушкин, по примеру своего друга Петра Чаадаева, с юности хотел быть гусаром, но отец ему в этом отказал, поскольку это была дорогая служба. Тем не менее поэт предпринимал регулярные попытки оказаться на фронте. В 1819 году его отправили в ссылку за вольнолюбивые стихи. Ну, как в ссылку – император дал 1000 рублей, около миллиона по нынешним меркам, и отправил подальше — Кавказ, Одесса, Кишинев. В то же время отставной полковник российской армии, грек по происхождению, появился в Османской империи с целью поднять и освободить греков, которые тогда находились на территории османов. Пушкин рвался туда, чтобы стать, как мы бы сейчас это назвали, ополченцем-сепаратистом. Написал блистательные стихи «Война», настоящий милитаристский гимн! Но это восстание потерпело стремительное поражение, Пушкин не успел принять в нем участия. Спустя всего 4 года после восстания декабристов началась военная кампания против Турции, и Пушкин с Вяземским, оба в конфронтации с российской властью, немедленно обратились к властям с просьбой взять их в действующую армию. Им отказали, мест в действующей армии буквально не было.
Александр Сергеевич потом все-таки решился и поехал на Кавказ. На фронте ему обрадовались, налили шампанского, стали спрашивать, как там «Руслан и Людмила». Потом хлоп — Пушкина уже нет. Оказалось, он уже поднял казаков в атаку и рванул в сторону турецких позиций. Представьте ситуацию: казаки во главе с незнакомцем скачут в атаку и понимают, что этот незнакомец какой-то слишком черный. Кто их ведет к туркам и зачем? К счастью, генералы успели отправить наперерез отряд, Сашу остановили, атака захлебнулась. Но Пушкин делал такие вылазки каждые три дня. Он участвовал в одной военной экспедиции, по воспоминаниям современников, проявил себя как смелый человек.
— Почему конфликт на Украине никак не может прекратиться? Что нужно было сделать, чтобы всего этого не происходило?
— Поймите, это не манипуляции Путина и не замысел Шойгу, это болезненное, ужасное и сложное стечение разнообразных обстоятельств. И на этой арене игроков гораздо больше, чем просто Россия и Украина. Мы в это серьезно вложились, я знаю, сколько у меня друзей там погибло. Мы сделали все, что могли и даже больше. И я не знаю ни одного варианта ответа – который бы меня устраивал – что надо было сделать так, но мы так не сделали.
