О романе Александра Проханова «Паола Боа» (Москва, «Вече», 2018).
Время — ледокол. Оно взламывает пространство и течёт по нему. Раздвигает льдины человеческих судеб, исторических потрясений, эпохальных свершений. Огромный корабль теснит столетия: сталкивает лёд Чудского озера, разверзшийся под ливонцами, и лёд Невы, к прорубям которой, словно к живоносному источнику, шли во время Блокады. Лёд, по которому из последних сил двигался ссыльный Аввакум, ободряемый протопопицей: «Ино еще побредем», и лёд, проложивший путь русским первопроходцам, озарённым северным сиянием.
Ледокол-время таранит глыбы, оставляя за собой тропу живой воды, протягивая нить, соединяющую прошлое и настоящее. Теперь океан истории вздохнул через проложенную колею. В воде отразилось небо. Луч солнца озарил потаённые глубины, лишь на мгновение явив сокрытую суть бытия, человеческих деяний, трудов и жертв. Ледокол позволил встретиться воде и небу, соприкоснуться истории земной и истории небесной.
Но когда ледяные века всё плотнее теснят друг друга, когда идеи и судьбы рождают неразрешимые противоречия, лёд истории становится несокрушим. Время-ледокол изо всех сил бьётся об острые кромки, но не может сдвинуться с места. Льды постепенно затягивают пройденный путь, корабль оказывается в ловушке, историческую артерию закупоривает тромб. Время замирает, не может пробиться к будущему, накопленные человечеством силы не находят выхода. Оно сначала томится, негодует, а потом сникает, впадает в уныние. Светоносная цивилизация меркнет, может окончательно потухнуть.
Охотник за временем видит, что его добыча впервые угодила в неодолимую ловушку. Кажется, погоня окончена, осталось только протянуть руку и обрести долгожданный трофей. Но неожиданно для самого себя охотник произносит: «Время, вперёд!», наполняется богатырскими силами, исполинским духом — убирает с пути ледокола льдину за льдиной, расчищает дорогу к будущему. Но после долгого плена курс кораблём потерян, приборы бессильны. Направить время на верную тропу способна лишь Путеводительница. Та, что распростерла над грешными головами свой спасительный покров. Та, чьи очи смиренно взирают на нас из-под «плата узорного до бровей». Но распознать Её небесную поступь, узреть Её перст указующий очень и очень непросто. Это под силу только охотнику за временем.
В романе Александра Проханова «Паола Боа» в центре повествования впервые возникает героиня, а не герой. Не отважный разведчик, что готов на любой риск ради державы. Не самоотверженный солдат, прошедший девятнадцать войн, чтобы империя не «свернулась в свиток». Не одухотворённый писатель, резко меняющий свою жизнь в погоне за смыслами и впечатлениями. Не технократ, который созидаёт машину, радея за то, чтобы отлаженно работала мегамашина — государство. Не хитроумный политолог, способный своими пиар-кампаниями и интригами, словно маг, управлять человеческим сознанием, созидать и в одночасье разрушать репутации.
Проханов впервые обстоятельно выписывает и выводит на первый план женский образ, который по штриху собирался из всех его предшествующих романов. Образ, который то представал эпизодически, то проходил через всё повествование, сопутствуя главному герою. Любящие жены и верные подруги, роковые и падшие женщины, кликуши и ведуньи — все они замысловато переплелись в главной героине. В ней воплотилось прохановское представление о «вечной женственности», о женском начале русского бытия.
Россия — невеста, что ждёт у окна своего суженного. Россия — спящая красавица, которую пробуждает поцелуем сказочный королевич. Россия — мать, которой Сын, положенный во гроб, беззвучно заповедует: «Не рыдай Мене, Мати». И весь этот трагизм, жертвенность и веру нужно было вместить в ёмкий образ, светоносность которого столкнётся с абсурдом окружающей действительности, с сюрреализмом нынешнего исторического момента.
В начале романа героиня предстаёт провинциальной девушкой Клавдией Ворожейкиной, рождённой после войны, которой нет ни в одном учебнике истории. Эта война пришла из параллельной реальности, где румынские танки штурмовали вятский городок Уржум. Дитя абсурда — дочь искалеченного румына и русской женщины, Клавдия Ворожейкина унаследовала от бабушки колдовской дар: научилась варить зелье из трав и понимать язык насекомых — вестников близкой беды. Она рано столкнулась с инобытием, рано осознала, что мир не укладывается в границы зримого, слышимого, осязаемого.
Поступив после школы в столичный университет, влюбившись в молодого профессора, вскоре покинувшего её, Клавдия, «выплакав жизнь», оказалась на обочине неоновой дороги, которая постепенно привела её — жрицу любви — в роскошные апартаменты. Окна квартиры с одной стороны выходили на кладбище, а с другой — в таинственный двор, откуда изливалось золотое свечение. Так героиня замерла на распутье между старой жизнью провинциалки Клавдии Ворожейкиной и новой жизнью столичной дамы, для которой она придумала иное имя — «Паола Боа».
В этом экзотическом, мелодичном, с итальянскими и испанскими переливами имени скрывалась «кроткая змея»: одновременное воплощение змеиной мудрости и голубиной простоты, эдемовской Лилит и посланца с Ноева ковчега. Смирение и коварство, грех и искупление — две жизни, два пути переплелись в этом имени героини.
Однажды утром Паола с кафкианской неожиданностью обнаружила, что на ноге у неё вырос шестой палец. Необъяснимое превращение, неведомая мутация, то разгоравшаяся восковой свечой, то разраставшаяся плодной лозой, стала для Паолы Боа «перстом указующим». В нём было заключено потаённое избранничество, до времени сокрытое мессианство. Каждый из посетителей Паолы прозревал в этом «персте указующем» что-то своё: министра обороны, будущего президента или царя, канал связи с агентурой или выход в Антимир. Как после настойки колдовского зелья, палец то восседал на царском троне, то принимал военный парад, то уносил Паолу в небесную лазурь, разрывая связь со всем земным: «Паола Боа, влекомая пальцем, летала среди светил, лучистых комет, светящихся метеоритов. Она попадала в потоки разноцветных лучей, её окружали радуги, вслед за ней неслись волшебные духи Космоса. Она приземлилась на перламутровой планете, где росли небывалые деревья, цвели неописуемые цветы, текли хрустальные реки, На берегах перламутровых озер гуляли прекрасные мужчины и женщины и пели дивные песни. Паола Боа поняла, что находится в раю. Палец на её ноге был посланцем Рая».
Внезапно в череде посетителей к Паоле Боа явился Фёдор Леонидович Лактионов — аристократичный мужчина с манерами английского денди. Он представился Паоле как русский разведчик, который, выполняя секретные миссии, обошёл полмира. И в этих скитаниях испанская прорицательница, арабский дервиш и якутский шаман поведали ему, что в России живёт женщина с шестипалой стопой. Этой избраннице суждено стать Душой России, Душой Мира, воплощением Русской Мечты: «Россия через эту шестипалую женщину, обладающую красотой и пылающим сердцем, скажет миру новое Слово Жизни. То Слово, о котором мечтают народы и которое остановит зло у последней черты».
Изумлённая Паола Боа полностью отдаётся во власть очаровавшего её Фёдора Леонидовича. Они отправляются в одну за другой поездки, посещают знаковые мероприятия: спуск на воду в Петербурге арктического ледокола, международный форум в Сочи, православный Собор в Крыму, военные учения под Псковом. В этих поездках начинается «собирание русских земель», скрепление Русского Мира, одушевление и одухотворение его.
Необъяснимо, будто её устами говорит кто-то другой, Паола Боа произносит проповеди о добре, любви и милосердии. Из «перста указующего» по всему её естеству разливается благодать, и «от избытка сердца глаголют уста». Глаголют об Арктике как «кладовой русского духа, русского величия, русской свободы». О Крыме как колыбели Русской Души, крещальной купели, где Россия была поцелована Богом. Уста глаголют о русском мессианстве, о неумирающей Руси, которая несёт всему миру свет Божественной истины.
Паола Боа будто делает операцию на открытом сердце страны: удаляет тромбы, умащает рубцы, заставляет это сердце биться в ином ритме, который необходим для новых трудов и подвигов. Паола становится национальным лидером, заступницей, утешительницей. К ней народ обращает свои чаяния, связывает с ней свои надежды.
Но Фёдор Леонидович, признавшийся в любви Паоле и венчавшийся с ней, исчезает так же внезапно, как и появился. «Перст указующий», бывший открытым шлюзом для света, радости и всеобщего благоденствия, стал индикатором боли. Теперь он вобрал в себя все страдания мира: «На землю надвигалось кромешное зло. Улетучивалась атмосфера. Иссыхали океаны и реки. Сгорали леса. Проваливались города. Из провалов выдавливалась раскалённая магма. А в небе, затмевая солнце, приближалась бесформенная, в малиновом зареве скала, готовая врезаться в землю». В «персте указующем» пульсировала слеза ребёнка, адским огнём жгло прошлое Клавдии Ворожейкиной, взывали о помощи все оклеветанные, безвинно осуждённые, безжалостно отторгнутые. Золотое свечение сменилось кладбищенским мраком.
Мир стенал, кричал от боли, готов был вот-вот сорваться в бездну. Мир уподобился ледоколу, что был спущен на воду в Петербурге и теперь пробивал путь среди арктических льдов. Но в этом ледоколе образовалась трещина, которая неумолимо разрасталась, и корабль тянуло на холодное дно.
Паола Боа была последней опорой мира, луковкой тянувшей его из адских жаровен. И нужно было что-то спасительное: поступок, который одолеет крен мира, удержит его на плаву. Может быть, надо всего лишь полить комнатный цветок, забытый хозяевами на подоконнике в пустой квартире. А в том цветке притаился любимый, укрылся от страстей мира.
Но любимый, как оказалось, изначально выполнял новое задание Президента, и не было ни любви, ни подлинного венчания. По замыслу тайного общества «Русская мечта», Паола Боа была лишь политическим проектом, с помощью которого накануне выборов у конкурентов Президента надо было отобрать десять процентов голосов. Проект сделал свое дело и уже был не нужен. Паоле Боа отсекли «перст указующий» — перерезали пуповину, соединяющую с животворными силами. Паола Боа оказалась самой Россией, которая вновь претерпела крестные муки, чтобы сохранить мироздание, заделать в нём трещину, чтобы просиять Пасхальным светом посреди сгустившейся тьмы. Небесный промысел вернее земной стратегии. Смертью смерть поправ, Паола Боа плыла по водам русского времени, где встретился ей ледокол, движущийся к ледяной шапке полюса, чтобы возвестить всему миру, что там, где кончается Россия, начинается Царствие Небесное.
