– Кем были ваши родители?
– Папа у меня военный врач. Причем очень взрослый человек – 1905 года рождения. Мою прабабушку по материнской линии это всегда очень удручало, потому что она-то была 1904 года рождения… Папа женился на моей 19-летней маме, когда ему было 62 года. Но выглядел он лет на 40, подтягивался 19 раз. Не курил, не пил. Мама окончила Баумана, приехала на практику к своей маме, которая была медсестрой и работала в центре реабилитации в Тульской области, который как раз возглавлял мой отец.
До 4-5 класса я жил с бабушкой и прабабушкой, поскольку моя мама училась, а папа к тому времени сбежал. Но осуждать его нельзя. Ему войны, которые он прошел, помешали удержать семью, стать хорошим отцом.
– В Москву когда приехали?
– В пятом классе. Сначала жили в коммуналке. Потом маме дали однокомнатную квартиру на Войковской, где я и ходил в школу. Но в восьмом классе меня там категорически отказались оставлять, потому что я дурак набитый был, троечник. Мама говорила: «Ты будешь пэтэушником». И я стал пэтэушником – до армии отучился на оператора ЭВМ. Я же был фанатом Стругацких, особенно «Понедельник начинается в субботу». И для меня это было прекрасное время… Потому я ушел в армию, вернулся, поступал во ВГИК.
– И началось кино…
– Да, в 90-е. Я сидел в общаге с друзьями – узбеком и таджиком. Мы пили ташкентский 95-й чай и беседовали, по-моему, об йогической практике. И тут прибегает Ренат Давлетьяров, говорит, что меня хочет снимать Никита Тягунов, и там еще Мамонов. А я не хотел быть артистом. Но он мне мотивировал так: «Девчонки, море, халява, выпивка, деньги!». И я согласился…. Кино-то было хорошее, авторское, я за него получил приз на «Кинотавре» за лучшую мужскую роль (Речь идет о фильме Никиты Тягунова «Нога», 1991. – Прим. ред.).
– У вас роль в фильме «Царь» очень непростая. Как вам жилось после нее?
– После выхода фильма «Царь» было много претензий, мне говорили: «Как ты мог такого черта играть? Ты же священник!»… Я очень не хотел лишаться того, что к тому времени имел. Благо, меня выслушал патриарх и принял мою точку зрения. Я написал ему открытое письмо и объяснил ситуацию, попросил запретить меня к служению, пока снимаюсь в кино, чтобы не было повода к моему осуждению. Знаете, для меня важнее Церковь, нежели моя частная жизнь.
– У Алана Милна есть такая мысль, что человек, когда женится, то может переживать каждое событие своей жизни дважды – один раз по-настоящему, а второй – рассказывая о нем жене. Вы с женой Оксаной вместе переживаете события вашей жизни?
– Знаете, Оксана не прочитала ни одного моего сценария, ни одной пьесы… Фильмы-то чудом посмотрела – и то ее дети заставили. А так очень сложно с ней что-то переживать. Она вещь в себе. Что-то ей рассказывать – это очень неблагодарное дело. Это как кричать ночью в колодец на кладбище – ничего хорошего в ответ не услышишь. У нее на все критический взгляд, она очень остроумная.
– Вы подкаблучник?
– Я раб рабский. У Оксаны в нашей семье кличка есть – «Мать – Сыра Земля». На ней все стоит. Когда она меня оставляет минут на двадцать наедине с детьми, у меня возникают мысли о дробовике… Я считаю себя обязанным обеспечивать наиболее комфортное существование моей семьи. Она же все распределяет, все знает, и с моих плеч сняла все. Я занимаюсь только сам собой.
– Оксана обеспечивает быт. Но вот папа приехал после съемки. И что?
– Ничего. Знаете, легче ребенку один раз по заднице дать, чтобы он не кормил гномиков в розетке, чем прочитать ему пять книг Спока. Самое главное, чего нельзя делать с детьми – это их не уважать.
– А вы их пересчитываете?..
– (Смеется). Легче новых родить. Когда мы жили в Тушино, у нас была небольшая квартира, а у меня комната прямо напротив входной двери. Я лежу на диванчике, мимо кто-то идет. И за долю секунды мне нужно либо вспомнить, как зовут, либо сказать «Эй, ты». И теперь дети надо мной издеваются: «Эй, я» принес тебе чай». (Хохочет).
