Александр Владимирович, актёры любят повторять фразу о том, что только в церкви и в театре «служат», а в остальных местах — «работают». Не означает ли это, что на актере, как и на священнике, лежит особая миссия и ответственность за воспитание и духовное развитие народа?
Это очень милое архаичное словоупотребление, сохранившееся до наших дней в отдельных областях деятельности. Не более того. Служат еще в силовых структурах, в госорганах. Но служба и служение — разные понятия, не стоит их путать.
Сегодня постоянно приглашают актеров и режиссеров в телешоу делиться своим религиозным опытом. Где кончается актерство и начинается жизнь и вера?
Впервые я столкнулся с этой проблемой, когда был ведущим радиопрограммы «Во что верит Россия» на ВГТРК. Мне довелось беседовать с Евгением Алексеевичем Лебедевым, выдающимся русским актёром, мастером перевоплощения. Это случилось незадолго до его кончины в 1997 году. Мы говорили о театре, о его ролях. У него была особенная манера речи — быстрая, дробная, скороговоркой. Он сыпал именами, датами, цитатами из ролей, жестикулировал. Одним словом — актёрствовал передо мной. И вдруг неожиданно начал полуразборчиво, с пропусками слов, произносить тексты из Литургии, перемешивая «Херувимскую», «Милость мира», обрывки ектений… Искаженные тексты высыпались из каких-то глубин его памяти. Он был очень взволнован. Актёрство внезапно исчезло. Начал рассказывать о том, что его отец был то ли дьяконом, то ли священником. В силу жизненных обстоятельств Евгений Алексеевич ушел от него, вырос неверующим. Стал актёром. Играл на сцене Сталина. Выжил. Отца расстреляли. А спустя полвека старый актёр бормотал литургические тексты как абракадабру и признавался мне, что совершенно не понимает их смысла. Но эти тексты были связаны с памятью об отце, перед которым он явно чувствовал вину. Огромный актер, состоявшийся в профессии, и одновременно глубоко опустошённый человек.
Но всё же это была другая эпоха. Сегодня нет ни запретов, ни гонений. Совмещение религии и актерской профессии приветствуется. Валерия Гай Германика это великолепно демонстрирует. Вы видели её новый миссионерский интернет-проект «Вера в большом городе»?
Этот проект построен авторами на контрадикции. В качестве ведущей приглашена кинорежиссёр со сложившейся профессиональной репутацией и образом жизни, который не совпадает с обыденным представлением о том, каким должен быть православный стиль поведения. Это подтверждает название проекта — прямая перекличка с американским проектом «Секс в большом городе». Задача — привлечь внимание публики сочетанием несочетаемого. Православие, мол, так же притягательно, как секс. Занимайтесь православием. Смотрите, кликайте, ставьте лайки, воцерковляйтесь. Вас ждёт успех в жизни. Мы видим очередной образец «православного» гламура — эстетического направления в православии, которое зародилось в конце 90-х в среде миддл-класса.
Разве возможно искусственно менять религиозную эстетику?
В 1930-е годы XX века в Германии активно меняли эстетику и стилистику христианской жизни. Посмотрите на их церковное искусство того времени — Христос изображается как атлет. Мощный, красивый, мускулистый, непобедимый, как сама Германия. Православный гламур, одним из винтиков которого является названная вами программа, создаёт собственный специфический образ церкви. Это церковь для успешных людей, церковь для миддл-класса. Соответственно церковность, с их точки зрения, должна быть выдержана в той стилистике, которая принята в этой среде: в ней должно быть место для иронии, раскрепощенности (отсюда аллюзии с сексом), карнавальности и главное — для постоянного сомнения. Участник этой игры «в православие» должен находиться в постоянном сомнении. Быть сомневающимся — это стильно и одновременно освобождает от ответственности. Как раз то, что нужно современному состоятельному человеку. Слоган Станиславского «Не верю!» стал их девизом.
Говоря о профессиональной репутации Валерии Германики, вы имеете в виду её скандальный сериал «Школа»?
Сериал «Школа» — это смакование детского греха. Более того, автор зарабатывал деньги на этом смаковании. В экзистенциальном смысле это ничем не отличается от детской порнографии. Этот фильм развращает зрителя — и подростка и взрослого.
То есть, вы не верите в религиозную искренность Германики, в возможность её духовного изменения, раскаяния?
Христос, разумеется, открыт каждому. Но из покаяния не делают ток-шоу на продажу.
Однако Германика с помощью своего ток-шоу говорит о том, что вера поможет человеку заполнить пустоту внутри себя.
В культуре постмодерна христианству отведена заместительная функция. Не спасительная, а заместительная. Это так называемая «викарная религиозность». Именно это и демонстрируют ведущая в роли духовника и её гости в роли духовных чад.
Пародия на исповедь?
В общем, да. К православию это не имеет никакого отношения. Это обычный третьесортный кухонный психоанализ. Кто такой духовник? Это тот человек, который имеет религиозный опыт и с твоего добровольного согласия помогает тебе укрепляться в вере и поступках, определяемых твоей верой. Вера передается от более опытного к менее опытному. Иначе не бывает. Когда актеры, у которых нет религиозного опыта, начинают вещать с экранов, — они не помогают, а разрушают. Религиозный опыт — вещь таинственная, не надо его вытаскивать на люди ради забавы или тем более заработка, его надо беречь.
Вы хотите сказать, что веру можно эксплуатировать в корыстных интересах?
Это не в прямом смысле зарабатывание денег на эксплуатации религии. Просто используют ресурс церкви, ресурс православия для создания своих образов, реализации медийных и творческих проектов. Самый трагический пример — Иван Охлобыстин. Он в своём духовном «артпроекте» добрёл до логического конца — взял в руки реальный, а не бутафорский антиминс, а потом бросил его. Охлобыстин — это человек-проект. Как и Германика.
И как можно назвать их метод?
Православный гламур. Это один из способов утвердить диктатуру богемы над обществом. Для каждой части общества — свой подход. Говоря коротко: православный гламур — это попытка монетизировать православие. Точно так же сегодня разные художественные союзы пытаются монетизировать русский консерватизм. Православие и консерватизм в тренде — значит, есть покупатель. А если есть покупатель, то почему не заняться бизнесом? И порой уже трудно понять: где же грань, где переходная линия? Где подлинный консерватизм русского народа, а где подделка, монетизированная оборотистыми шоуменами? Где подлинное православие, а где только его форма, оболочка. Но ведь мы это явление видим и понимаем что происходит.
Вы говорите, что православный гламур создаёт церковь для богатых. Но ведь церковь действительно для всех — и бедных и богатых.
Православный гламур искажает православие. Говорят об Иисусе Христе как волонтере, который ходил и бесплатно всем помогал. При этом совершенно не говорят об основной составляющей — самопожертвовании Христа. Богатым людям предлагается оставить за скобками ту часть Евангелия, которая говорит о страшных физических страданиях Христа. О крови, поте, растерзанном теле. Ведь это как-то негламурненько выглядит.
Православный гламур обещает научить тому, как, оставаясь богатым, умудриться пролезть сквозь игольное ушко в царство небесное, причем со всеми своими виллами, яхтами, деривативами и оффшорами. Потребитель такой «православной услуги» существует — вот рынок и включается. Только всё это к христианству не имеет никакого отношения.
Но ведь актер может создать положительный образ священника, старца…
Кто такой актер? Это копиист, человек, который копирует других. Но он только копирует, он ничего не может произвести. И сегодня эти копиисты пытаются учить нас политике, религии, семейной жизни. Навязывать свои стандарты мысли. Их духовный и интеллектуальный багаж состоит из их ролей. Уровень порой невысок. И этими говорящими оракулами заполнен сегодня эфир всех каналов. Так выглядит диктатура богемы.
Вы вообще против театра?
Я против подделки, против гламура. Русский театр сегодня в удручающем состоянии, но есть и светлые примеры. Тот же Александр Коршунов с театром «Сфера». Всё зависит от нравственной цели, которую ставит перед собой театр в целом или актёр в частности.
