Очевидно, что сегодняшний мировой порядок так и не стал ни однополярным, ни многополярным. Он находится, скорее всего, в неком переходном состоянии к новой «блочной» системе. Сегодня идет борьба за то, какое место будут занимать государства внутри этих формирующихся геополитических блоков. И главным инструментом борьбы на этом этапе стали информационные войны.
На первый взгляд, успех в них должна обеспечить интенсивность информационного потока, где главную роль выполняют СМИ. Предполагается, что чем больше нужной информации выливается на душу населения, чем мощнее ее поток, тем надежнее, якобы, обеспечивается управление сознанием людей. Поэтому сегодня в этом потоке задействованы все СМИ – от телевидения до соцсетей.
Однако на самом деле сознание людей отнюдь не всеядно и отнюдь не является бездонным ящиком, куда можно вмещать сколь угодно и какой угодно информации. Оно довольно избирательно. И основная масса информации сознанием людей может просто игнорироваться, «стекать» с него безо всякого следа. Например, сколько бы не объяснять через СМИ, через канал RT, через «народную дипломатию», организации соотечественников и пр., что нет доказательств причастности России к сбитому над Украиной «Боингу», что подавляющее большинство жителей Крыма сами выразили желание войти в состав Российской Федерации, что Россия не воюет на Донбассе и т.д. – все это, по большому счету, бесполезно. Подавляющее большинство европейцев и жителей США абсолютно убеждены в виновности России во всех этих случившихся событиях, равно как, априори, и в будущих, если таковые случатся.
Одновременно они с легкостью оправдывают правительства собственных стран, совершивших только за несколько последних лет немало преступлений против человечности, вроде развязывания гражданских войн на Ближнем Востоке и Северной Африке.
То есть в сознании западного обывателя есть нечто такое, что не пускает альтернативные точки зрения, что называется «на порог», просто блокирует их. Это некий «фильтр», стереотип, надежно отбирающий «правильную» информацию. Поэтому, кстати, мнение об успехах так называемой «мягкой силы», применяемой Россией, и, якобы, успешно влияющей на общественное мнение на Западе, больше похоже на желаемое, чем на действительное достижение.
Очевидным объяснением является то, что человек, тем более обычный обыватель, всегда верит в то, во что ему выгодно верить. Это, конечно верно, но не совсем. Вообще-то человеку выгодно верить в то, что соответствует действительности, и ему совсем невыгоден самообман. Например, нам приятно было бы верить, что огонь не обжигает. Но столкновение с действительностью грозит горьким разочарованием.
Приведем другой пример, на этот раз из нашей российской жизни, когда сознание человека так же закрыто для восприятия иных мнений. Современный российский философ Александр Ципко опубликовал статью в «МК», обрушившись с критикой в адрес авторов Изборского клуба за их, якобы, восхваление сталинизма, за нежелание призывать народ к покаянию за преступления этого режима, за особый «изборский патриотизм», продолжающий традиции советскости, а советскость, по мнению упомянутого автора, несовместима с патриотизмом, поскольку «это разрушение не просто церквей, а национальных святынь, исторической памяти» (А Ципко. Ненависть к правде: кто призывает восторгаться преступлениями своих правителей https://www.mk.ru/social/2018/08/19/nenavist-k-pravde-kto-prizyvaet-vostorgatsya-prestupleniyami-svoikh-praviteley.html ).
Текст А.Ципко нам интересен не с точки зрения его содержания, а как пример стереотипного мышления, аналогичного описанному выше сознанию западного обывателя. Этот стереотип «достраивает» в сознании автора вымышленный образ оппонентов, приписывает им несуществующие взгляды, и позволяет затем с этими взглядами успешно бороться.
На самом деле мне, например, нигде не попадались тексты, где бы члены Изборского клуба оправдывали преступные деяния сталинизма и его невинные жертвы. Речь идет о другом: все ли эти жертвы невинны и все ли деяния сталинизма были преступны? Сформулируем несколько вопросов, которые на самом деле задают «изборчане» по поводу оценки сталинского периода.
Первый вопрос: почему либеральными авторами искусственно завышается число жертв репрессий? Почему за основу берутся не научно установленные данные, а цифры из сочинения А.Солженицына, являющиеся художественным вымыслом?
Второй вопрос, действительно ли все пострадавшие от репрессий пострадали безвинно? Вообще-то, информацию о жертвах репрессий в советское время, вопреки распространенному сегодня мнению, отнюдь не скрывали. Она излагалась в школьном курсе истории в 10 классе и в достаточном объеме. Более того, репрессии, безусловно, осуждались, и их жертвы воспринимались тогда десятиклассниками, в том числе автором этих строк, как безвинные. Но вот прошла Перестройка, наступила современная эпоха, и тогдашние оценки предстали в несколько ином свете.
Дело в том, что если изучение истории помогает нам понять современность, то верно и обратное: анализ современности помогает осознать прошлое. Что мы увидели в современности? Как в 1990-е группа людей, стоявшая у власти, беззастенчиво присвоила себе общенародную собственность и обрекла страну на прозябание, а возможно, и на гибель. Да и сегодня значительная доля чиновников продолжает заниматься тем, что называется коррупцией.
Конечно, члены победившей партии большевиков, пришедшие к власти после революции 1917 г. в моральном отношении, скорее всего, были на порядок выше постсоветской элиты 1990-х гг., олицетворяемой именами Ельцина, Гайдара и Чубайса. Но столь же очевидно, что и среди них было немало нравственно нечистоплотных, вороватых людей. Если не среди них самих, то среди их жен, родственников, знакомых и прочих – тех, кто пользуясь близостью к власти, тащили и воровали, что могли. Коррупция грозила достичь немыслимых масштабов. Образ подпольного миллионера Корейко отнюдь не только художественный вымысел. Что можно было сделать с этими людьми? Причем в предвоенных условиях, когда каждая копейка была нужна для создания оборонной промышленности. Только судить, сажать и расстреливать. Какая доля среди репрессированных села за дело, а кто, например, по оговору, нужно специально разбираться. Но это трудно, легче причитать о безвинных жертвах.
Однажды я спросил одного знакомого, который тоже любит с позиций абстрактного гуманизма осуждать сталинские репрессии, какая доля чиновников, по его мнению, сегодня берет взятки? «Да девяносто процентов», – мгновенно ответил знакомый. «И я бы их всех расстрелял», – подумав, добавил наш гуманист-антисталинист.
Третий вопрос: была ли жестокость сталинского режима оправданной? Вопрос о допустимости и оправданности гибели людей – в нравственном отношении страшный вопрос. Но его нужно ставить, ведь рассуждая с позиций абстрактного гуманизма, придется признать, что во время войны командование Красной Армии не имело морального права заставлять людей защищать Москву или Ленинград, поскольку это эти люди могли погибнуть. Кстати, именно так рассуждало в большинстве случаев в то время политическое руководство стран Западной Европы, сдаваясь Гитлеру без боя или после символического сопротивления.
Спора нет, индустриализация и коллективизация были проведены большевиками очень жестокими мерами. Можно было сделать по-другому? Тогда почему это не удалось сделать царскому правительству, предпринявшему несколько таких попыток? Или это могли бы сделать по-другому кадеты или эсеры, приди они к власти вместо большевиков? Гораздо реалистичнее предположить, что не проведи сталинский режим индустриализацию этими жестокими мерами, это означало безоружную страну накануне Второй мировой войны, сулившее страшные последствия в виде гибели государства и русских как этноса. Почему А.Ципко и другие авторы либерального толка даже не ведут дискуссий по поводу этих исторических альтернатив, почему не предлагают своего видения возможных путей, того можно ли было и каким образом избежать жертв, или уменьшить их число в ходе индустриализации?
К слову – о неоправданной жестокости и бессмысленных жертвах. Не так давно отмечали сначала столетие начала Первой мировой войны, затем – столетие со дня ее окончания. Но обсуждали, в связи с этим, в основном вопрос, что из-за революции и большевиков Россия вышла из войны и не только не получила по ее итогам Проливы, но и потеряла ряд западных территорий. И почти никто не вспоминал, что в ходе войны только на фронте погибло почти два миллиона россиян. Погибли за совсем чуждые интересы.
Ради Проливов, которые никто все равно России не собирался отдавать, и ради сохранения в составе страны Польши и Финляндии, которые и раньше простым людям не были нужны. Следовало повоевать еще пару лет и положить еще пару миллионов человек? Вот это называется бессмысленные и неоправданные жертвы. Почему либеральные авторы не переживают по их поводу? Закрадывается подозрение, что такой гуманизм носит какой-то избирательный и политически мотивированный характер. Как говорил герой одного из известных фильмов: «Здесь помню, здесь не помню».
Четвертый вопрос: почему сегодня фигура Сталина стала столь популярна? Одни либеральные авторы объясняют это ностальгией россиян по «сильной руке», историческими авторитарными традициями, закрепившимися в политической культуре нации. Другие, в частности А.Ципко, считают, что виновата власть, давшая слово авторам из числа патриотов, которые и внушили народу, что нужно заниматься не покаянием за сталинские преступления, а гордиться своей страной. Но, как представляется, на самом деле, сегодняшний миф о Сталине имеет мало общего и с авторитарными традициями в сознании россиян, и с влиянием консервативной идеологии. Этот миф – результат сугубо «народного» творчества, к тому же имеющий исключительно современное происхождение. Через образ Сталина проецируются нынешние представления людей о потерянной справедливости и их чаяния о смысле государства, как защитнике их социально-экономических интересов. Если бы не было Сталина, эти представления нашли бы свою персонализацию в каком-нибудь другом образе.
Мы привели несколько вопросов, которые ставят авторы Изборского клуба в связи с обсуждением темы сталинизма для того, чтобы проиллюстрировать, что в упомянутой публикации А.Ципко этих вопросов вообще не касается, приписывая своим оппонентам совсем другие идеи. Складывается ощущение, что он этих оппонентов вообще не слышит. Точнее, слышит исключительно избирательно. Именно так, как вышеописанный среднестатистический западный обыватель не слышит то, что пытаются объяснить ему российские СМИ. Это общее свойство объединяет и московского профессора, и западного обывателя, которых мы взяли, в общем-то, из иллюстративных соображений, поскольку этот пресловутый «фильтр», управляющий восприятием поступающей извне информации политического характера, есть в сознании каждого человека.
Называется этот фильтр «политическая картина мира». Она является своеобразной матрицей, на которую и накладывается информация извне, и которая в зависимости от того, соответствует эта информация картине мира данного человека или нет, определяет, что в восприятие включать, а что не включать. В этой матрице уже как бы заготовлены ячейки под нужную информацию. Остальная просто пропадает втуне. Поэтому без формирования такого фильтра-матрицы вся информационная работа оказывается бесполезной.
Основу, стержень матрицы политической картины мира составляет политическая теория. Это, своего рода, ее «несущая конструкция», «арматура». Политическая теория – это способ объяснения политического мира, отдельных событий и фактов. Не обязательно быть профессором, чтобы этой теорией владеть. На самом деле, она опять-таки есть в сознании каждого человека, поскольку любой, будь то домохозяйка или водитель-дальнобойщик, так или иначе по-своему объясняют политические события. Но вот как формируется данная способность – вопрос важный.
Конечно, в значительной мере, жизненный опыт каждого человека позволяет выработать способность объяснения политической действительности. Но решающую роль здесь все-таки играет система образования. Именно в школе и в вузе человек получает эти знания как систематические. Какая матрица восприятия политического мира формируется в сознании западноевропейского обывателя?
Ее основу составляет либеральная теория демократии. В соответствии с ней развитие политических систем, политических режимов, становление демократии и ее институтов рассматривается в парадигме теории общественного прогресса, то есть, как движение от низших к все более совершенным формам. При этом предполагается «вершина» такого развития в виде демократии и существование менее развитых форм на пути к ней. Причем неизменно оказывается, что на «вершине» эволюции политических институтов располагаются политическая система и политический режим США и западных стран, а политические режимы других государств, с различными присвоенными индексами и соответствующими дефинициями, описывающими их как «недоразвитые демократические», находятся на различных ступенях «лестницы восхождения к демократии».
Вторым столпом современной западной политической теории демократии выступает осуждение тоталитарных политических режимов, в число которых автоматически заносятся геополитические противники западных стран, хотя, на самом деле, авторитарные режимы в виде фашизма впервые появились в самой Европе.
В основе критики тоталитаризма лежат идеи Ханны Арендт – автора, писавшего свои работы после окончания Второй мировой войны и лично пережившего ее ужасы. Поэтому книги Х. Арендт пронизывает осуждение насилия как политического средства. Однако идеологи Запада интерпретировали ее взгляды очень своеобразно: если любое политическое насилие зло, значит, нет никакой разницы между коммунизмом и нацизмом, между Гитлером и Сталиным. К слову, эту же идею развивает и А.Ципко в упомянутой статье.
На самом деле, «раскручивание» книг Х.Арендт на Западе и превращение их в классику политической мысли, обязательной для преподавания, имело для послевоенных европейских политиков вполне очевидную политическую цель: спрятать тот факт, что фашизм, принесший столько горя всему миру и особенно народам СССР, был порожден западной цивилизацией и западным капитализмом. Книги Х.Арендт, которые на самом деле грешили антиисторизмом, истинных корней происхождения фашизма не показывали и были наполнены привлекательными, но абстрактными гуманистическими идеями, очень подходили для этих целей. Странно лишь, что на эти цели работают и отечественные авторы.
Третьим столпом современной западной политической теории является использование известной идеи И.Канта о том, «демократии друг с другом не воюют». Соответственно, агрессивными по своей природе объявляются тоталитарные государства. Именно они выступают угрозой миру. Демократические же страны, если и воюют, то только с праведными целями: ради защиты мира во всем мире, жизней невинных людей и демократических ценностей.
Представим себе, что европейскому обывателю с такой матрицей видения политического мира мы попробуем рассказать, о том, что в Сирии американцы поддерживают террористов, как до этого поддерживали их в Чечне, что именно США, выйдя из договора о ПРО, разрушили всю систему международной безопасности, что нынешние власти Украины пришли к власти в результате заговора, организованного западными спецслужбами, и сегодня воюют на востоке своей страны с собственным народом. Услышит он нас? – Нет. В его матрице политического сознания просто нет ячеек, где эта информация может задержаться.
Можно обратиться к истории и попробовать рассказать нашему гипотетическому западному обывателю о том, что в реальной практике именно демократические государства всегда являлись наиболее агрессивными, начиная от демократической Древней Греции, достигшей апогея своей истории в завоеваниях Александра Македонского, и Древнего Рима, поработивший почти весь известный к тому времени мир. В эпоху уже Нового времени как раз демократические западные страны превратили территории других народов в колонии, а затем ради сохранения этого господства развязали две мировые войны. Но и эти факты тоже пройдут мимо его сознания. Потому что факты – ничто, главное – их интерпретация, а она заложена политической теорией, внушаемой со школьной скамьи.
Если и существует пресловутое зомбирование, то осуществляется оно отнюдь не СМИ, а системой политического образования. Это гораздо более глубокий и устойчивый уровень управления политическим сознанием. Это система видения мира, а СМИ лишь снабжают ее необходимым «топливом» в виде отбираемых этой системой и «пожираемой» ею фактов.
Аналогичным образом в нашем примере с А.Ципко мы назвали лишь четыре вопроса, которые реально обсуждают авторы Изборского клуба, и на которые он не дает ответа. Можно было бы написать и сорок четыре вопроса, но это бессмысленно, поскольку они также не будут замечены, поскольку не вписываются в его матрицу восприятия. А.Ципко в этом не виноват, просто он так видит мир, и все, что этому видению не соответствует, во внимание приниматься не будет. Например то, что А.Ципко написал сегодня, он говорил и двадцать, и тридцать лет назад, что, безусловно, свидетельствует о его личной честности и принципиальности, но не в меньшей мере, – о «матричности» мышления, сформированной той же западной либеральной политической теорией.
В бытность СССР этой западной политической теории была противопоставлена советская политическая теория, основанная на марксистской методологии. Это было мощное идеологическое оружие. Например, на любую попытку идеологической инсинуации, вроде отождествления Советского Союза с гитлеровской Германией, следовало жесткое напоминание о том, кто на самом деле вскормил фашизм, и как вели себя европейские правительства во время прихода его к власти. Так что паритет был не только в военной сфере, но и в идеологической.
Но вот с чем входит в эпоху информационных войн современная Россия? К сожалению, она не располагает сегодня собственной политической теорией и является заимствованием западных политических концепций, осуществленное еще в 1990-х гг. К сожалению, эти теории несли в себе значительное идеологическое содержание. Причем, главным образом, антисоветское и антироссийское.
Тем не менее, эта политическая теория преподается сегодня в российских школах и вузах. Так, трактовка западных политических систем, политической культуры, политических ценностей и т.д. в отечественных учебных пособиях приобретает однозначно позитивный характер как пример высшего развития демократии. Описание же политического режима в СССР образует негативный нарратив, как пример «тоталитарной системы». Сегодня эти смыслы легко переносятся на современную Россию. Соответственно, дальнейшее изложение темы демократии, политических систем и политических режимов превращается не столько в описание демократической формы управления как таковой, сколько в апологию политических систем США и западных государств и критику политической истории собственной страны.
В информационной войне побеждают не объемы информации, а матрицы ее обработки, не мощность теле-радиопремников и навязчивость политической пропаганды, а логически и доказательно оформленные идеи в виде политических концепций и теорий, являющиеся частью системы образования. Сегодня их у России нет. Поэтому нет и перспектив на успех в информационной войне.
Почему современный российский политический класс не озабочен созданием собственной политической теории, как основы идеологической работы? Наверное, в какой-то мере недооценивает ее значение. Но скорее всего, есть более важная причина. Наш политический класс занимает компромиссную позицию в отношениях с Западом. И в его сознании совмещаются удивительные вещи. Как можно вести внешнюю политику, противоречащую западным интересам, прилагать массу усилий для обеспечения собственной обороноспособности и одновременно проводить внутреннюю экономическую политику в соответствии с интересами этого Запада, по сути, снабжая его ресурсами для вооружения против себя?
Аналогичный компромисс существует и в идеологической работе. На уровне обмена взаимными упреками с фактами в руках – это сколько угодно. Но создать теорию, доказывающую вырождение западных демократий на современном этапе, или вытекающую из этого неизбежность проведения ими агрессивной политики и угрозу подготовки третьей мировой войны, – на это политический класс не пойдет. Это слишком жестко, обижает наших «партнеров» и закрывает путь к компромиссу.
Вот только в идеологии, в отличие от политики или экономики, компромиссов не бывает.
