— Вы официально занимаетесь вопросами евразийской интеграции – как советник президента – уже десять лет. Как вы считаете, каковы самые актуальные направления этой интеграции, и насколько возможно её дальше развивать в условиях такого беспрецедентного давления, которое на нашу страну сейчас оказывается?
— Давление как раз стимулирует интеграционный процесс, потому что главным способом борьбы с американской агрессией является сплочение государств и народов, проживающих в Евразии – тех, которым новая мировая война абсолютно не нужна. Поэтому американские санкции стимулируют интеграционный процесс; он будет расширяться, несомненно – мы сегодня формируем сеть соглашений о преференциальных торговых режимах, уточняем дополнительные возможности сотрудничества на основе совместных инвестиций с нашими партнёрами. Одновременно идёт углубление процесса интеграции. Я – сторонник того, чтобы максимум полномочий по тем функциям, которые мы решили передать на наднациональный уровень, отдать Евразийской экономической комиссии, которая уже сложилась как наднациональный орган, полномочна принимать решения по всему спектру вопросов, связанных с торговой политикой. И нам здесь не надо стесняться – нужно быстрее двигаться по пути расширения полномочий наднационального органа, предоставления ему возможностей не только принимать нормативные документы, но и отвечать за их исполнение.
И, конечно, сопряжение Евразийского экономического союза и инициативы «Один пояс – один путь» открывает нам новый формат взаимодействия на основе совместных инвестиций в реализацию крупномасштабных инвестиционных проектов, позволяющих реально обеспечить то единое экономическое пространство, которое в рамках большого евразийского партнёрства президент Путин определил «от Атлантики до Тихого океана». Ну, или по крайней мере от западных границ Белоруссии.
— Как можно использовать выдвинутую Китаем инициативу «Один пояс – один путь», и не несёт ли она опасности для нас самих, и для нашего влияния?
— В отличие от либерализации по-американски, где господствует право сильного (и интеграция в рамках Европейского Союза показывает, что западный тип интеграции – это имперский тип, при котором все должны подчиняться праву сильного; скажем, когда украинское руководство отказалось от подписания кабального соглашения об ассоциации с ЕС, его просто смели и устроили государственный переворот), наша интеграция носит абсолютно добровольный и взаимовыгодный характер. Она основана на строгом соблюдении международного права и взаимных обязательств. В этом смысле китайский подход – так же, как и наш – отличает поиск точек взаимовыгодного сотрудничества и уважение суверенитета. Никакого вмешательства во внутренние дела, никакого принуждения – абсолютная добровольность и синергетический эффект от сотрудничества. Это не игра с нулевой суммой, как при либеральной глобализации по-американски, а поиск новых направлений экономического развития.
Если начинать с эпохи после великой смуты, когда в России пошла династия Романовых, то лучше, чем сейчас, отношения между нашими странами не были никогда – за исключением, может быть, короткого периода восстановления после Второй Мировой войны. Китай освобождала Красная Армия, потом была первичная индустриализация – короче говоря, благодаря Советскому Союзу и была создана Китайская народная республика. К сожалению, потом, при Хрущёве, эта «дружба навек» закончилась, а сейчас мы проходим эпоху возрождения: с точки зрения китайских экспертов, это самый лучший период. Китай сейчас находится в положении «экономического чуда», а у нас продолжаются проблемы; тогда СССР был в статусе «экономического чуда», а Китай лежал в руинах. Сейчас сближению объективно способствует политика США, поскольку они, кроме санкционной войны с нами, ведут торговую войну против Китая.
Конечно, наличие общего врага сближает, но на этот вопрос надо смотреть глубже – мир проходит период структурной трансформации, в результате которой формируется принципиально новая система управления экономическим развитием, и Китай в этой сфере является глобальным лидером – их система экономического управления доказала своё превосходство и над нашей, и над американской. Американцы, развязав торговую войну против Китая, на самом деле её уже проиграли, потому что Китай уже производит и экспортирует больше высокотехнологичной продукции, продаёт больше, чем Соединённые Штаты. Они сохраняют превосходство в валютно-финансовой сфере, чем и пользуются, пытаясь именно на этом фронте оказать максимальное давление и на Россию, и на Китай. Они шантажируют китайские банки санкциями, препятствуют интеграции наших финансовых рынков – но я думаю, что стратегическое партнёрство России и Китая является главным фактором нейтрализации американской агрессии, и в Китае это хорошо понимают.
Мы понимаем логику американцев и их сателлитов: так же, как Великобритания сто лет назад спровоцировала Первую Мировую войну, столкнув Россию и Германию, а затем с помощью американцев восстановила Германию, провела её милитаризацию и толкнула Гитлера против России – СССР, так и американцы мечтают столкнуть Россию и Китай. Но с этим планом, думаю, они опоздали – благодаря руководителям наших государств, которые успели установить хорошие отношения и партнёрство в стратегических сферах. Тактика «разделяй и властвуй» в данном случае уже не сработала. Но мы отстаём в экономическом сотрудничестве – это наше уязвимое место. Нам необходимо, чтобы наше политическое партнёрство переросло в полномасштабное экономическое сотрудничество. Необходимо увеличивать [объём] торгово-экономических отношений в разы – а для этого нужны совместные инвестиции, кооперация производства, но здесь мы, к сожалению, пробуксовываем.
— А какую роль в евразийской интеграции могут играть структуры, которые выходят за пределы бывшего СССР – ШОС, БРИКС?
— Самую непосредственную роль они и играют.
— Видите ли вы со стороны коллег из «третьих» стран желание заниматься интеграцией в структуры с участием России, или они на самом деле – как это было в 90-е и 2000-е годы – стремятся к тому, что называют «многовекторностью», то есть – к лавированию между интересами других внешних игроков?
— «Многовекторность» привела к катастрофе в случае с Украиной – мы видим, что западная агентура затягивает страну в ловушку. В случае с Украиной это был сплошной обман – когда на все аргументы о вредности разрыва отношений с Россией и катастрофических последствиях ухода Украины от партнёрства с нами нам говорили «это наш цивилизационный выбор». Абсурдность этого совершенно очевидна – например, у нас с Китаем стратегическое партнёрство, хотя по всем классификациям у нас разные цивилизации. С Европой у нас одна цивилизация; с Украиной мы всегда были одним народом и одной страной, но хотя американская агентура настраивала народ на Украине на то, что «у нас разный цивилизационный выбор». Вопрос только – в чём он тогда заключается? В однополых браках? В чём отличие российской цивилизации от европейской? На этот вопрос так никто и не ответил, но мы с ужасом увидели, что этот «цивилизационный выбор» означает реинкарнацию нацизма, так как нынешний украинский режим считает себя правопреемником не социалистической УССР, а оккупированной Гитлером Украины с Бандерой, Шухевичем и другими коллаборационистами. «Европейский выбор» оказался на поверку неонацистским. В высшей степени поразительная реинкарнация, которая была освящена лидерами всех европейских государств, которые подписали соглашение об ассоциации с преступниками, устроившими в стране переворот, репрессии и гражданскую войну с числом жертв, доходящим до 50 тысяч.
Когда начинается игра в «многовекторность», нужно понимать, что можно легко сорваться с обрыва, когда западные «партнёры», навешав лапши на уши, заведут вас в ловушку. На Украине обманули примерно половину населения. Говоря Януковичу «не применяйте силу», они одновременно вооружали, тренировали и подпитывали неонацистов, причём снабжали их и инструкторами – то есть прямо готовили переворот. В эти роковые дни надо вспомнить высказывание известного заместителя министра иностранных дел Российской Империи, который говорил, что хуже войны с англосаксами может быть только дружба с ними. В чём мы многократно и убедились.
— Когда вы говорили о создании в рамках большого евразийского партнёрства наднациональной валютно-финансовой системы, вы имели в виду использование технологии блокчейна?
— Современные цифровые технологии позволяют нам, на самом деле, произвести революцию в денежном обращении. Опыт, уже накопленный в сфере блокчейна и криптовалют, при разумном, системном подходе может быть использован для национальной и даже наднациональной финансовой системы. Мы имеем возможность провести оцифровку собственной национальной валюты – каждому рублю в безналичной форме присвоить цифру, и дальше контролировать движение денег в режиме online. Можно использовать блокчейн, чтобы уходить от барьеров, связанных с работой банков – скажем, американские санкции действуют через банки. На этом основаны многие механизмы, которые позволяют совершать трансграничные операции без банков, при помощи токенов. Но жизнь показывает, что криптовалюты, видимо, прошли свой пик, потому что они неустойчивы и у них нет реального обеспечения – и происходит движение в сторону так называемых stable coins – цифровых денег, привязанных к какому-то эквиваленту (например, золоту, тому же доллару; можно, как предлагает Потанин, создать «никель-койн»). Это ещё не национальные валюты, а частные, но следующим шагом будет внедрение этих технологий на уровне национальных валют.
Если мы вводим цифровой рубль, даже в рамках существующей системы банковского регулирования, то устраняется проблема, которую называют неразрешимой: «если мы начнём создавать много денег, их все разворуют и всё закончится инфляцией». На самом деле, оцифровка рубля позволит в принципе ликвидировать воровство – любая попытка стащить деньги всегда будет видна компьютеру, который скажет, кто украл, зачем украл и куда спрятал. Более того – компьютер может блокировать сомнительные операции: не нужны будут люди, которые сейчас сидят в коммерческих банках и надзирают за «подозрительными» действиями, это будет контролироваться в автоматическом режиме. Эта революция неизбежно произойдёт, и очень жаль, что денежные власти у нас препятствуют внедрению цифровых технологий, затягивают принятие закона о цифровых активах – просто они привыкли работать в ситуации полной монополии. Когда денег мало, тот, кто ими владеет, получает избыточную силу. Сегодня это госбанки, которые превратились в богов, решающих, какие предприятия оживить, какие – отобрать, какие – ликвидировать. Банкирам это нравится, поэтому они неохотно идут по пути научно-технического прогресса.
Наши расчёты показывают, что экономический кризис, который возник в России после 2014 года, на три четверти объясняется действиями Центрального банка, и только на одну четверть – санкциями. Если бы денежные власти вели себя поумнее, они бы могли компенсировать последствия финансового эмбарго со стороны США. Здесь не нужно много ума – нужно было просто заместить иностранные кредиты, отозванные с российского рынка, внутренними кредитами, создаваемыми ЦБ. А он вместо того, чтобы увеличивать денежное предложение, дабы компенсировать отток западных денег, Центральный банк многократно усугубил негативное санкций, ужесточив кредитно-денежную политику путём резкого повышения ключевой процентной ставки – это отрубило от кредитов большую часть обрабатывающей промышленности – и сброса рубля в свободное плавание, что привело к хаосу на валютном рынке и создало новый главный центр прибыли – валютные спекуляции. Деньги начали уходить из реального сектора в спекулятивный, на Московской бирже образовался пузырь, объём валютных спекуляций вырос в пять раз, и переток денег из реального сектора в финансовый (и дальше – за рубеж) стал главной причиной сначала кризиса, а затем стагнации, которую мы теперь и переживаем.
В эту спекуляционную ловушку нас загнали не санкции, а Банк России. Если мы хотим реализовать поставленную президентом задачу – совершить рывок в экономическом развитии – то нам нужно кардинально поменять макроэкономическую политику. И санкции нам здесь не помеха – мешает внутренний догматизм. Нужно реализовать закон о стратегическом планировании, механизм государственно-частного партнёрства направить на формирование совместных инвестиционных планов государства и бизнеса, дать дешёвые кредиты – под обязательства бизнеса внедрять новые технологии и создавать новые рабочие места.
