На карте мира появился новый город — Нурсултан, который ещё недавно назывался Астана. По этому поводу в российской прессе много разных суждений. Либералы, ненавидящие авторитаризм, расценивают это как отвратительную азиатчину, как династическое ухищрение, которым Назарбаев продлевает до бесконечности своё пребывание во власти. Другие восхищаются мудростью Назарбаева, называя его великим правителем, который сумел создать новое государство, обеспечил в нём мир и спокойствие, направил по пути современной цивилизации.
А я? Когда услышал название «Нурсултан», что переживаю я, оглядываясь на свою огромную прожитую жизнь, на свои странствия по Казахстану?
Астана, которую переименовали в Нурсултан, прежде называлась Целиноград. Город русских казаков, столица целинного края. Опускаясь на самолёте в Целиноград, я оказывался на бесконечных целинных просторах, где русские люди в голых степях возводили поселения, ставили элеваторы, распахивали пашни. И красные самоходные комбайны, в которых сидели русские комбайнёры, двигались армадой, как корабли в золотом море пшеницы. На хлебных токах, благоухающих и прекрасных, загорелые молодые русские женщины веяли зерно, подбрасывая его в небо деревянными лопатами.
В Павлодаре, городе заводов и научных центров, я был на тракторном заводе, где только что пустили конвейер, и на этом конвейере работали неутомимые русские рабочие. С конвейера, сверкая гусеницами, в блеске стёкол сходили трактора, отправляясь на бескрайнюю целину.
В Семипалатинске, на ядерном полигоне, на этом уникальном сооружении, где руками русских военных были проложены бетонные трассы, возведены высоковольтные линии, построены городки и лаборатории, на семипалатинском полигоне я видел, как в чёрной горе взрывали ядерный заряд. Гора поднялась и осела, и гул полетел по земле гремучей волной. Мы обнялись с невысоким ликующим учёным, который оказался академиком Трутневым — творцом советской ядерной бомбы.
Я не раз бывал на Байконуре, присутствовал при запуске «Союзов» и «Протонов», был на этом незабвенном великолепном запуске, когда сияющая колонна ракеты «Энергия» в ревущем огне вознесла в небеса божественную бабочку «Бурана». И тот, облетев земной шар, сел на Байконур и остывал на взлётном поле, а вокруг него обнимались испытатели, конструкторы, военные. И я трогал тёплый корпус «Бурана», вдыхая его космическую гарь. Русские космисты праздновали на Байконуре свою великую победу.
Я был в Караганде, в городе цветущих клумб и розовых кустов. Спускался в чёрные шахты, где работали угольные комбайны и русские шахтёры толкали по рельсам вагонетки, полные угля.
Я был в Темиртау, на этой казахстанской Магнитке, среди пылающих плавильных печей, раскалённых слябов, от которых веяло жаром. Видел там мельком молодого директора комбината Нурсултана Назарбаева. Шахты и металлургические заводы были построены неутомимыми русскими руками.
В Экибастузе на угольном карьере шагающие экскаваторы добывали бурый экибастузский уголь. Переваливались с боку на бок на своих гигантских железных лапах, вытягивали длинную стрелу, на конце которой вращалось чёрное стальное солнце, врезаясь зубцами в угольный пласт. Русский экскаваторщик водил своей искрящейся фрезой, словно он брил землю фантастической электробритвой.
А Ермак с его Ермаковской ГРЭС, работающей на экибастузском угле? Я видел, как пускали очередной блок. И когда кончился монтаж генераторов, паровой турбины, тысячи сверкающих приборов, и диспетчер замкнул рубильник, по окрестной степи полыхнули дороги огней, и степь расцвела электрическими ночными садами. Перед зданием ГРЭС стоял памятник Ермаку, созданный русским скульптором. Памятник позднее был разрушен, и у города было отнято его гордое имя Ермак.
Я был на берегу Каспия в городе Шевченко — в городе будущего, как его тогда называли. Среди восхитительных, построенных из ракушечника домов, хрустальных кристаллов, драгоценных стеклянных призм, мы закладывали в каменную скалу ленточные заряды, взрывали их и в тёплые, ещё дымящиеся лунки сыпали чёрную, привезённую с материка землю, в которой шевелились ленивые розовые дождевые черви. Сажали в эти лунки яблони, протягивали к ним трубы и пускали воду. Мы пили эту студёную сладкую воду, пили её молодые деревца, окружённые в раскалённом воздухе нежным сиянием.
Я двигался по Устюрту — там, где когда-то проходили полки генерала Скобелева, направлявшиеся в Бухару и Хиву. Солдаты на солнцепёке падали, сражённые тепловыми ударами. Скобелев велел развернуть знамёна, ударить в барабаны и пройти версту строевым шагом, возвращая полкам волю к победе.
К Устюрту прокладывали железную дорогу. Я жил в вагончиках вместе с русскими строителями, которые колесили в этих вагончиках по всему Советскому Союзу от полярного круга до казахстанских степей. Помню, как тепловоз, украшенный флагами, остановился у местечка Барсакельмес, что значит «пойдёшь — не вернёшься». Это была железная дорога, проложенная по казахскому Устюрту русскими руками. Там же, на Устюрте, я оказался на Тенгизе, том самом, что теперь превращён в крупнейшее месторождение газа, и газ теперь по стальным трубопроводам двигается из Тенгиза на юг. В те дни на склоне высилась одна-единственная разведывательная буровая, и русские бурильщики опускали в толщу скалы алмазный электробур, добираясь до пластов сокровенного газа. Я спустился от буровой вниз по склону, где сверкал огромный бело-голубой солончак. Соль казалась гладкой, как лёд. Поверх неё был прозрачный, девственно чистый слой воды. Там было так прекрасно, так пусто и безлюдно, что я, молодой человек, не выдержал и стал танцевать один на этом льду, как танцуют фигуристы. Когда время моё истекло, и меня ждал наверху вертолёт, я кинулся по склону и, добежав до вертолёта, ахнул: я был весь белый от соли. Вода была соляным раствором, и когда она испарилась, я весь с головы до ног был в мельчайших соляных кристаллах.
На границе Казахстана и Китая в местечке Жаланашколь я видел атаку русских пограничников, выбивавших китайский отряд с советской территории. Помню, как над гробами убитых солдат рыдали их отцы и матери, и это была трагическая русская тризна.
Теперь, когда я читаю статьи и блоги с сообщениями о городе Нурсултан, написанным на латинице, я спрашиваю себя: как мне отнестись к этой новости? Ликовать вместе со всеми? Или осуждать Назарбаева за этот азиатский монархизм? Нет, я думаю о русских творцах, построивших в Казахстане цивилизацию, а потом совершивших массовый исход из этой азиатской республики. Теперь эти русские люди, ушедшие из Казахстана, работают в России: в больницах, на заводах, в космических лабораториях, вспоминают о своей молодости, о золотых хлебах, о раскалённых плавильных печах, о могучих машинах в Казахстане, который когда-то был их Родиной, а теперь забыл о них, стал страной Нурсултана. Я думаю об этом с угрюмой горечью. Не примирился и никогда не примирюсь с расчленением Советского Союза, который разделывали так, как будто это мясная туша. И если у меня отнимут Сибирь и проведут границу России по Уралу, мне тоже смириться, тоже восславить тех, кто совершил ампутацию Сибири? Никогда.
Никогда не забуду белоснежную колонну «Энергии» и мистическую бабочку «Бурана», который садился на бетон Байконура в сопровождении двух истребителей, и тормозные парашюты бурлили, гася его стремительный бег.
