— При переходе МХАТ им. М. Горького под руководство Эдуарда Боякова Татьяне Дорониной было обещано, что репертуар и труппа будут сохранены, при этом актеры жалуются на увольнения, а советник президента России по вопросам культуры Владимир Толстой говорит, что ситуация изменилась и он получает противоречивые сигналы. Что случилось?
— Мне кажется, ссылка на глубокоуважаемого Владимира Ильича Толстого здесь не вполне уместна. Человек такого уровня не занимается текучкой кадров на уровне какого-то одного конкретного театра. В МХАТ происходит множество разнообразных процессов. И Владимир Толстой, и [министр культуры] Владимир Мединский, и все люди, причастные к смене руководства, понимают, что недовольные будут всегда и везде.
Установка нового театрального руководства — и Эдуарда Боякова, и лично моя, и Сергея Пускепалиса, который с нами работал, — проста и неизменна: труппа и репертуар в основе своей остаются прежними.
Но все оставаться прежним не может, потому что в чем тогда заключался смысл нашего прихода? И Толстой, и Мединский могли бы в этом случае нам сказать: «А зачем тогда мы все это затевали? Зачем мы вас поддержали, если все остается прежним?»
Поэтому какие-то перемены были неизбежны. Как в любой институции, в театре есть люди, которые чувствовали себя при прежнем положении вещей абсолютно комфортно, находились в статусе особо приближенных. Статусы переменились, и это им не нравится. Но то, как это освещается, меня, мягко говоря, удивляет. 80 человек ушедших — это сотрудники всех служб театра, от замдиректоров до техничек. Статистика говорит, что это средняя цифра по театру за каждый отчетный год. Из них лишь четыре человека — актеры, и все они уволились по собственному желанию. Это не та перетряска, о которой имеет смысл говорить. Мы знаем театры, из которых при смене руководства уходил весь коллектив или добрая его половина.
Что касается труппы, то из 80 актеров 50 предложено перейти на срочный контракт. Это обычная система, в ней ничего нового нет. Но некоторые из артистов испугались, что с ними что-то произойдет, поэтому они пошли ва-банк. Они призвали вернуть прежнее руководство, чтобы восстановить то самое положение, при котором они оставались бы неприкосновенными. Но таких меньшая часть — 20 из 80.
При Дорониной происходили ровно такие же процессы. С той разницей, что уходящим в голову не могло прийти восставать против худрука, а большая часть актеров находилась на контракте и не была защищена от увольнения. Для сравнения: если бы в «Газете.Ru» один журналист пришел на работу пьяный, а еще трое стали бы проводить пикеты, осуждая политику издания, вы вряд ли бы стали держать таких журналистов у себя в штате.
Но подоплека кампании против нынешнего МХАТ куда более серьезная. Мне по-человечески очень нравится происходящее в нынешнем МХАТ. На что-то я смотрю изнутри, на что-то — со стороны, на что-то — профессиональным взглядом. Масштаб проделанной к этой осени работы очевиден и впечатляющ. Это и поэтические спектакли, это и философские лекции, это порядка 20 запланированных премьер, среди которых «Лавр» по книге Евгения Водолазкина, музыкальный спектакль «Красный Моцарт» про Исаака Дунаевского с музыкой композитора и многое другое. Планы колоссальные.
А главное — люди массово пошли во МХАТ, у нас постоянно присутствует огромное количество народа. Театр становится центром притяжения неоконсервативных сил. И я прекрасно отдаю себе отчет в том, что у МХАТ огромное количество недоброжелателей — не из патриотической среды, не из актерской, боже упаси, а именно из среды людей, которые не заинтересованы в утверждении нашей с Бояковым государственнической позиции.
Либералы — это ребята, которые любят, чтобы театр принадлежал им одним. С театром у них хорошо получается, спору нет, они привыкли ухмыляться и говорить, что все лучшее делают они — и никто больше. А то, что делали в свое время Доронина или [основатель и художественный руководитель театра «Содружество актеров Таганки» Николай] Губенко — не в счет… Они и только они — центр притяжения, центр арт-пространства, центр всего вообще. И тут выясняется — что нет. Оказывается, есть другие люди, которые способны запустить подобные процессы.
Есть множество людей, которым поперек горла то, что наша площадка работает, набирает обороты, обретает популярность. Вот в чем причина атак на нас. Сегодняшний МХАТ — очень серьезная заявка. И вдруг о серьезных вещах, которыми мы занимаемся, определенная группа людей начинает писать в жанре доноса.
Не хочу ничего плохого говорить про ваше издание. Но я не понимаю, почему героиней вашей публикации является актриса, которая вообще уже не числится в МХАТ. Она работает в Малом театре, а вы про это даже не упоминаете. (Заслуженная артистка России Юлия Зыкова поступила во МХАТ им. Горького в 1992 году, в октябре 2019 года перешла по приглашению в Малый театр за две недели до публикации первого материала, сообщила «Газете.Ru» актриса театра Людмила Матасова).
У нас есть другие замечательные артисты, заслуженные и народные, молодые и опытные, которые работают в коллективе театра, участвуют в огромном количестве спектаклей — в прежних, которые у нас сохраняются, и в новых, которые мы только-только запускаем.
— Почему Татьяна Васильевна не появляется в театре с января?
— Я думаю, что Татьяна Васильевна, как всеобщая любимица и поистине народная актриса (возможно, главная русская актриса), испытывает совершенно понятное для меня, как для литератора, чувство ответственности перед всеми участниками происходящего. Когда мы с Эдуардом Бояковым приходили в театр, она прямым текстом, в присутствии своих артистов, благословила нас на работу. Процессы, которые в театре происходят, Татьяне Васильевне известны и понятны, потому что с ней контактирует и наша сторона, и другая.
И если Татьяна Васильевна выступит против нас, она будет противоречить самой себе, потому что это будет выступление против большинства, против основной части труппы, против нового руководства, приход которого она приветствовала. А если выступит на нашей стороне, то это поддержит сильных, победителей, большинство, что ей тоже не близко.
Вероятно, по этой причине она выбрала позицию «над» — только в ней ей по-человечески комфортно. Нет какой-то позиции, которую можно было бы занять, кроме этой.
— Запланированы постановки по Водолазкину, по Шаргунову, проводятся лекции Александра Дугина и Александра Проханова — не идет ли это вразрез с традициями русского психологического театра Дорониной?
— Я думаю, все названное так или иначе должно было произойти в МХАТ имени Горького еще при Дорониной, но, в силу ряда причин, случилось с запозданием. Возможно, ее помощникам не хватило смелости и гибкости обратить ее внимание на этих авторов. Замечательно, что она работала с Юрием Михайловичем Поляковым, но вовремя прочесть и поставить Водолазкина, пристально взглянуть на Алексея Варламова, на Сергея Шаргунова — рано или поздно это должно было случиться. Названные авторы не с Луны свалились. Эти люди — важнейшие представители современного российского литературного процесса и русской (не постесняюсь этого слова) консервативной литературной мысли.
Присутствие Александра Дугина и Александра Проханова в сегодняшнем МХАТ понятно и очевидно.
Главными друзьями и зрителями театра Дорониной были [советник президента России] Сергей Глазьев и [лидер партии «Справедливая Россия»] Сергей Миронов. Проханов представитель того же самого неоконсервативного направления. Дугин — выразитель правых взглядов. Они все представляют одну и ту же линию, одну и ту же стратегию. Так что никто ни с кем в противоречие не вступает.
— Как вы сказали, во МХАТе проводится масштабная работа. При этом на встрече с Дорониной Мединский и Толстой говорили, что перед ними стоит задача максимально сохранить коллектив, репертуар и труппу театра. Не противоречит ли одно другому?
— Они это говорили, и мы стараемся в максимальной степени следовать этой установке. Большая часть репертуара, не вся, конечно, сохранена, то же самое касается коллектива. Люди, про которых вы написали, сами инициировали свои проблемы. Мы были готовы все их пожелания обсуждать в прямом диалоге. Повторюсь: речь идет о меньшей части коллектива. Такое меньшинство существует в любом театре, даже там, где руководство не меняется, — везде случаются пертурбации. Полагаю, это традиционно для любого театра. Владимир Ильич Толстой и Владимир Ростиславович Мединский понимают также, что масштабные планы, которые поставил перед собой новый МХАТ, психологически не всем артистам по плечу. Не все к такому готовы. Некоторым хотелось бы работать в прежнем режиме, переходя из постановки в постановку, ни о чем не переживая. А здесь — подход, соответствующий требованиям времени, масштабный, серьезный личный вызов. Много новых задач. Неудивительно, что кто-то испугался: а вдруг он не справится, вдруг включат свет, и он окажется не тем, за кого себя выдавал.
Не исключаю, что у людей могли быть какие-то личные мотивы. Может быть, им почему-то сложно смотреть на новых людей — на Боякова, на меня, на Пускепалиса. Всякое бывает, и я никого не осуждаю.
Но нельзя выдавать малую часть театра за весь театр. Нельзя концентрироваться исключительно на негативе и не замечать другие масштабные процессы.
— Что касается того, что они не вступают с вами в диалог — мы обратили внимание на происходящее после того, как появилось видео телеканала «Культура», где на встрече с актерами Эдуард Владиславович говорит достаточно жесткие слова «то, что я не могу вас выбросить — это проблема законодательства». Не перегиб ли это в разговоре с актерами МХАТа?
— Вы видели это видео, но вы не видели, что происходило предыдущие шесть месяцев. Шесть месяцев, как в яслях, руководство нянчилось с этими людьми. А они заняли совершенно непримиримую позицию: «Либо уходите вы, либо уходим мы». Уступить им было бы с нашей стороны не просто слабостью, а предательством по отношению к той большей части театра, которая нас приняла. С нами работают три четверти актеров, и вдруг оставшаяся четверть говорит: «Вы нам не понравились». А мы скажем: «Ну, ребята, раз не понравились, то мы собрались, подпоясались и ушли». Это было бы просто смешно!
Поинтересуйтесь, как общаются со своими артистами Кирилл Серебренников, Константин Богомолов… Из бывших мастеров, царствие им небесное, Олег Табаков или Марк Захаров… Мы ничего про это не знаем? А если знаем, то почему в случае с МХАТ начинаем делать удивленные наивные глаза: «Ах, неужели, ах, неужели!» Почитайте воспоминания про Станиславского, почитайте «Театральный роман» Булгакова, как Константин Сергеевич с Немировичем-Данченко общего языка не находил. Это театр, это семья! Здесь возможны разные эмоции. Когда Эдуард Бояков выступал перед труппой, целый зал сидел и слушал, а два человека мешали всем разговаривать — о чем тут может идти речь? Конечно, какая-то человеческая реакция на это неизбежна.
— На «Открытые сцены МХАТ», где проходят лекции Дугина и Проханова, было выделено 150 млн рублей. При этом по форме они выглядят достаточно скромно (в фойе театра очерчены зоны, повешены таблички и выставлены стулья, — прим. «Газета.Ru»), возникает ощущение контраста.
— Во-первых, 150 млн выделено театру, а не «Открытым сценам».
Это деньги на ремонт, приобретение оборудования и т.д. Во-вторых, это у вас возникает ощущение контраста.
У наших оппонентов на постановки, акции и площадки выделяются куда больше денег, при этом отдача, в сравнении с тем продуктом, который создает МХАТ, неизмеримо слабее. Они тратят аналогичные суммы на одну, две, три постановки, а у нас — десятки мероприятий на несколько месяцев вперед расписаны.
Я думаю, более подробные выкладки вам смогут дать директор, худрук или люди, которые отвечают за эти вещи. Это не совсем моя работа, просто я, как человек, знакомый с арифметикой, понимаю ситуацию в театре в целом. А она выглядит так: когда трогают наших либеральных и квазилиберальных товарищей, начинается дикий шум: «Не смейте, не отвлекайте, все нормально, эти деньги для работы». То есть, тут все в порядке, хотя суммы на порядок больше названных вами. А когда речь заходит о МХАТ, у вас вдруг возникли вопросы. Правильные вопросы! Надо их задавать. И не нам одним, а всем!
— В театре увеличилось число антрепризных постановок, был снят, например, спектакль «На дне» в постановке Беляковича, и вместо него была запланирована постановка «На дне» уже от Андрея Кончаловского. В связи с чем было принято такое решение?
— Если спектакль был снят, значит, он не устраивал нас с художественной точки зрения. Постановка Беляковича свое отработала, скажем так. И мы сделали предложение Кончаловскому. Андрей Сергеевич согласился продолжить сотрудничество с нами после первого удачного своего прихода в наш театр. (Первой премьерой во МХАТе после прихода Боякова стала постановка Кончаловского «Сцены из супружеской жизни», переосмысление киносценария Ингмара Бергмана, — прим. «Газета.Ru»).
А что касается слова «антреприза», оно смешно. В этом сезоне пройдут премьеры реконструированных версий двух единственных сохранившихся спектаклей Станиславского и Немировича-Данченко: «Синяя птица» и «Три сестры». Группа исследователей несколько месяцев изучала историю созданий этих спектаклей, нашла все, что сохранилось — режиссерские, звуковые, световые, шумовые партитуры, эскизы, стенограммы репетиций и так далее. Вы это называете антрепризой?
— Во МХАТ пришли актеры из театра «Практика», где раньше работал Бояков. При этом, по словам юриста театра, среднее число увольнений, связанных с перезаключением договоров, осталось прежним. Получается, что пришли новые люди и вымывается какая-то часть состава?
— Я не юрист, но знаю одно: основная часть труппы плодотворно работает, большинство заслуженных и народных артистов работают, а то, что появляются новые артисты — естественный процесс. Одни уходят, на их место приходят другие.
Все, кто хотели работать в МХАТ, будут работать, кто не хочет — не будут. Что касается артистов из театра «Практика»… А откуда они должны были прийти? Из «Гоголь-центра»? Из театра на Бродвее? Они пришли из театра «Практика», в котором Бояков работал, который он создавал. Что здесь необычного? Кстати, артисты приходят не только из «Практики».
— Просто «Практика» — это экспериментальный театр, у актеров, которые там работают, совершенно другие методы, для них, например, употребление нецензурной лексики на сцене нормально, а во МХАТе это может быть достаточно резко.
— Бывшие актеры театра «Практика» будут работать в том формате, который принят во МХАТ. И этим форматом нецензурная лексика не предусмотрена. Если они не приспособятся к новым требованиям, то не будут работать в театре, уйдут на вольные хлеба. Для актера нормально читать те тексты, работать с теми спектаклями, которые предлагает худрук. Возьмем обратную ситуацию: если актерам, переходящим из МХАТ в другой театр, предложат спектакль с нецензурной лексикой, они будут ее произносить. И кстати, это могут быть стихи Сергея Есенина, Владимира Маяковского или Александра Пушкина. А что касается МХАТ, то он открывается для зрителей и ждет их. И хочется сказать переиначенными словами Белинского из монолога, который так удивительно читала в фильме «Старшая сестра» Татьяна Васильевна Доронина: «Ступайте, ступайте в МХАТ, живите и умрите в нем, если можете…» Умирать не надо, разве что, фигурально, от избытка чувств, а все остальное — наша формула работы.
