К 95-летию со дня рождения Николая Старшинова.
Время поэзии — юность. Да, поэзия часто седа, мудра, рассудительна, но огонь её, музыка её — из юности. Что увидел, что приснилось, что потрясло в эту пору — то будешь воспевать всю жизнь, находя в разных возрастах новые слова, новое понимание, иную глубину и высоту.
Николай Старшинов — поэт юности. Доживший до седин, израненный и утомлённый, он нередко говорил о прошлом, о случившемся и неслучившемся, о воплощённом и невоплощённом, но едва его слово обращалось в стихи — мир преображался, наполнялся красками и смыслами, той неизбывностью света, какую ощущает только юный.
«Я забыл, где начиналась юность…» — скажет поэт. Юность внезапна: то ли она приходит к тебе, то ли ты настигаешь её каким-то озорным прыжком из детства. Разбежался, перескочил первый рубеж на пути — и вот ты в «самой добрейшей стране»:
Воды, текущие в ней, — всех целебней,
Песни, пропетые в ней, — всех напевней,
Бабка, живущая в ней, — всех душевней,
Девочка — всех и нежней, и стройней.
Здесь впервые слово засветилось, словно радуга, впервые родились созвучия, впервые хватило дыхания на целую строфу — и вдали «засверкали поэзии вершины».
А когда же заканчивается юность? Может быть, с наступлением войны? Из романтической грёзы она врывается в мир суровой работой, неотступным долгом — и ты видишь первую в своей жизни смерть, и сам несёшь гибель врагу. Но в решающий миг не молодость, не зрелость, а именно «юность поднимается в атаку». Именно юность стремит через траншеи справедливость, истину, победу. Эта грядущая Победа — чиста и свята, потому что юные души «не убиты злом». Солдатской юностью клянутся на войне, как жизнью, как честью. Судьбу страны доверили юности, и она не подвела.
Может быть, конец юности приходит с первым ранением? Она сочится вместе с кровью из перебитых ног, затихает вместе с дыханием, уплывает вместе с сознанием. После жестокой схватки ты остался на поле боя единственной жизнью среди множества смертей. А впереди — долгий и мучительный путь к своим, когда метры и часы растягиваются в бесконечность. Ты ползёшь от убитого к убитому: открываешь солдатские фляжки с остатками воды, делаешь животворные глотки, будто пьёшь чью-то оборванную юность.
Тебя спасут. Ты, «трижды воскресший», пропоёшь «хвалу жизни». Но чтобы удержать в себе юность, мало умелых врачебных рук. После Победы всё на свете нерасторжимо: ты во всём, и всё в тебе. Твоими ранами будет мучиться мир, на твоём теле будут саднить незарубцевавшиеся язвы мира. Утолишь чужую боль — и отступит твоя, перетерпишь своё страдание — и станет легче целому миру.
Раны предстоит залечить летними рассветами и осенними закатами, разудалыми частушками и тихогласными колыбельными, волшебными мгновениями, когда «голуби целуются на крыше». Ты торопишься к осине, которой когда-то причинил боль, вырезав ножом на стволе слова любви. Ты просишь у осины прощения, обещаешь отныне оставлять стихи только на бумаге — дерево излечивается вместе с тобой.
Может быть, конец юности — это смерть матери? «Спокойны руки. Сомкнуты ресницы. Ужели, мама, ничего не снится?» — будто её тревоги, её горести, её усталость, её годы обрушились на тебя. Теперь ты подпираешь род. Теперь ты в семье — старшее поколение. Земля навсегда забрала мать, и оттого природа стала ещё роднее, ещё безграничнее:
Вот весна в урочный час вернётся.
Снег растает, и земля проснётся.
Словно спохватившись о былом,
Встретит нас черёмуховым цветом,
Чистой песней иволги, приветом,
Материнской лаской и теплом.
Только и весеннею порою
Не воскреснет над землёй сырою,
Не мелькнёт ни близко, ни в дали
Самая святая и земная,
Моя совесть, мать моя родная,
Что была добрей самой земли.
С той поры ты с особым трепетом бережёшь ручей, лес и озеро. Среди облаков ты на мгновение прозреешь «материнский светлый лик» — и печаль твоя станет светла. В этой светлой печали поселится юность.
А может быть, конец юности — смерть самого поэта? Он смастерил чудо-лодочку и поплыл рекой прожитых лет «в направлении на зарю». В этом потоке понял, что «годы не в силах убить юношескую мечту». Она звучит над временем «песней света». Она, как любовь, «никогда не перестанет».
