К существующей в России Конституции вообще много вопросов. Связанных с порядком и обстоятельствами ее принятия. И еще с особенностями признания ее принятой. Но это — отдельная тема.
Как только что-то начинает меняться в Конституции и выноситься на обсуждение, так тут же появляется соблазн у тех или иных групп предложить изменить еще что-нибудь.
И предложения начинают сыпаться в самом широком диапазоне: от просто экзотических до вполне шизофренических.
Одна из самых ярких инициатив — введение в преамбулу Конституции признание роли Бога. Не уточняется, какого именно, из почитаемых той или иной концессией, но представители т.н. «традиционных религий» поддержку стремительно выразили. Не менее стремительно о поддержке заявили стройной командой чуть ли не все до сих пор казавшиеся вполне здравыми, наиболее популярные и авторитетные телевизионные ведущие.
Введение в Конституцию категории Бога, при наличии конституционно-неприкосновенной статьи о светском характере государства, уже, конечно, делает основной закон взаимопротиворечащим самому себе. Это самое очевидное соображение, на которое тут же оглашается не менее постмодернистский довод: это общество будет почитающим Бога — т.е. религиозным, а государство так и останется светским.
Правда, Конституция на то и является основным законом, из которого вытекают все остальные законы — что она и определяет характер государства. А преамбула Конституции на то и является ее преамбулой, что она закладывает некие неоспоримые общие начала данного документа и данного государства.
Если общество закладывает в Конституцию подобные моменты, оно либо констатирует, что достигло по ним пресловутого «консенсуса», либо узаконивает волю одной своей части, предполагая, что другая будет обязана этой воле подчиниться. То есть, в случае неподчинения, будет к нему принуждена. Очевидно — силами и средствами государства. Которое при этом останется светским.
Если говорить о последнем, то это лишь предполагает, что Конституция вместо исполнения некой объединяющей интеграционной функции приобретает разъединяюще-конфликтный характер. Насколько острым окажется этот конфликт — отдельный вопрос. Но и при отсутствии особой остроты это будет предполагать лишь падение уважения к Конституции, провозглашающей то, что либо заведомо неисполнимо, либо то, что государство не имеет сил исполнить.
Консенсуса, то есть охватывающего согласия по отношению к вере в Бога, в российском обществе нет. Когда некий вполне экзотический гиперпатриотический и гиперправославный эпатирующий персонаж в эфире 1-го телеканала заявляет, что в России всего 4% атеистов, он либо откровенно лукавит, либо откровенно лжет, либо просто не отдает себе отчет в реальном положении дел. Явно перепутав слова «четыре процента» и «четвертая часть».
По данным ФОМ апреля 2019 года, формально к православным относят себя 64% граждан страны, а 21% — к неверующим. Однако Великий пост соблюдают лишь 10% — то есть соблюдает один из основных обрядов православия лишь каждый десятый.
По данным ВЦИОМа за август 2019 года, к православным относят себя 63% граждан, причем по этим же данным, доля неверующих (в сумме с примыкающей к ним меньшей группой колеблющихся между верой и неверием) в возрастных группах старше 60 лет и от 45 до 59 лет составляет 19%, в группе 35-44 года снижается до 15%, затем вновь несколько возрастает до 22% в группе от 25 до 34 лет и скачкообразно, до 53%, увеличивается в группе от 18 до 24 лет.
На 2019 год 47% граждан отмечают положительное влияние РПЦ на культуру и искусство, но четырьмя годами раньше, в 2015 году, их было 56%. При этом 41% полагает, что РПЦ вмешивается в те сферы общественной жизни, в которые вмешиваться не должна, и лишь 27% говорит, что такого не бывает. И одновременно 63% граждан против того, чтобы влияние церкви на политику в России увеличивалось, тогда как за увеличение ее роли выступают лишь 16%.
Интересные данные годом ранее давал Левда-центр. За период с 2008 по 2017 год в России улучшилось отношение к атеистам: если в 2008 году оно составляло 46% ответов, то к декабрю 2017 положительные ответы выросли до 54%.
При этом гонения на церковь, которые были в отечественной истории 20-го века, вызывают чувство стыда и сожаления лишь у 16% граждан.
Данных подобного рода, свидетельствующих о непростом отношении общественного сознания к религии, очень много. В частности, уже не один год известно, что среди тех, кто называет себя православными, лишь 2% могут перечислить все десять заповедей, не больше — знает содержание Нагорной проповеди, и если 63-65% граждан (десять лет назад таких было 75%) к православным себя и относят, то к причастию чаще одного раза в год ходит не более 15%. Неверующие (или атеисты) в целом насчитывают от одной пятой до более чем половины в разных возрастных группах, и, по сути, являются второй по численности «конфессиональной» группой в России.
На сегодня все многообразие российской поликонфессиональности имеет возможность мирного сосуществования, и каждая из конфессиональных групп в большинстве своем доброжелательно воспринимает каждую из остальных. Введение в Конституцию категории «бога» проведет очерченную границу между теми, кто его существование признает, и теми, кто его не признает, а внутри верующих — между тем большинством в среде верующих, кто против расширения участия церкви в делах общества, и теми, кто его поддерживает.
Однако дело даже и не в этом. Введение в преамбулу упоминания о Боге, которое очевидно будет носить характер конституционного признания его существования, проблемно не только с точки зрения обострения отношений между верующими и неверующими. Оно проблемно именно с точки зрения отношения между верующими и самой Верой.
По смыслу оно будет синонимично слогану «Мы верим в Бога!», произнесенному от имени всего российского общества, и будет означать конституционное закрепление обязанности каждого гражданина признавать себя верующим. Такое толкование появится не сразу, но будет заложено в закрепленную формулу.
И, с одной стороны, придет в противоречие со статьей 27-й Конституции РФ: «Каждому гарантируется свобода совести, свобода вероисповедания, включая право исповедовать индивидуально или совместно с другими любую религию или не исповедовать никакой, свободно выбирать, иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними», с другой, как положение преамбулы будет трактоваться, как имеющее перед ней приоритет.
И поскольку признание существования Бога будет превращено в конституционное требование, любое отрицание его существования, тем более провозглашенное публично, сможет расцениваться как антиконституционное действие. И даже признавая положения 27-й статьи — станут возможны ограничения на профессиональную деятельность публичного рода, деятельность в государственных СМИ, высшей школе, образовании в целом и культуре. Что будет логично: граждане окажутся разделены на признающих конституционное требование «Веры в Бога» — и на не признающих его существование.
При этом вполне логично, что если некое действие и позиционирование будет признано антиконституционным, то оно должно будет подпадать и под юридическую оценку, и предполагать ту или иную квалификацию в уголовном кодексе страны.
Но все это будет иметь и иные последствия — уже для самой Веры как таковой, и окажется разрушающим ее началом. Став официально или даже неофициально обязательным для каждого человека, это каждого поставит перед выбором: сказать честно, что он не верит в существование Бога, или, для сохранения служебного положения, возможностей роста и профессии — признать себя верующим.
То, что человек вынужден будет признавать себя верующим и сознавать, что на каждом шагу вынужден лгать, это будет проблемами этого человека. Только окажется, что уже искренняя вера каждого будет поставлена под сомнение и над каждым верящим нависнет вопрос: он действительно верит или он лжет и лицемерит.
А тогда и Вера утратит свое значение, вытесняемая лицемерием и ложью.
А главное — такое внесение упоминания о Боге в реальной политической и нравственной жизни не будет иметь никакого значения, потому что вопросы морали юридическими нормами не создаются. Компартия страны с 1917 до 1977 года шесть десятилетий осуществляла в России и СССР свою руководящую и направляющую роль — без какого-либо конституционного закрепления своего статуса. Но когда зачем-то закрепила в 1977 году — утратила его практически через одно десятилетие.
Можно признать право тех, кто этого желает, находить утешение в вере в Бога, и тех, кто этого желает, утешаться почитанием Ксюши Собчак.
Но это не означает права одних записывать первого в Конституцию страны, или права другой на главный телеэкран страны. А тем более — делать это одновременно.
Можно согласиться с людьми, у которых Бог в душе и в сердце, но не с вталкиванием его в Конституцию. Настойчивое навязывание конституционного закрепления существования Бога снизит и так малое уважение и к Богу, и к Конституции. Против Бога в душе можно не возражать. Но в душе и в сердце, а не в Конституции.
Да и более чем спорно выглядит упоминание Бога в человеческом законе.
Если на то пошло: если в Бога верить, то он выше Конституции и не нуждается в том, чтобы его в нее вписывали. Если его в неё вписывать, значит, в него не верить. И тогда Конституция не поможет.
