Война — увеличительное стекло. Многое из того, чего не замечал в мирной жизни, она открывает во всей полноте. То, на что не хотел смотреть или о чем не желал задумываться, война делает неизбежным, неотвратимым. Это необязательно ужас или смерть. Это может быть неугасимая жизнь и небесная красота — древо, пустившее корни среди камней, звезда, просиявшая тёплым светом в непроглядной ночи.
В сирийском походе наша армия проторила не только ратные тропы, но и духовные пути, встав на защиту святынь и культурных ценностей. Встав на защиту вечности, которая своей земной колыбелью выбрала именно Сирию.
Об этом мы говорим с нашим земляком, оренбуржцем, выполнявшим в Сирийской Арабской Республике специальные задачи. По понятным причинам не называем имени и звания собеседника. Озвучим лишь его позывной — «Неон».
— Многие из тех, кто не понимает логики истории, сложности политических отношений между странами, не осознает смысла войны «на дальних подступах», часто кликушествуют: «Зачем мы в Сирии?! Это чужая страна! Ради чего Россия несёт там потери?!». Не буду спрашивать Вас о тонкостях военной тактики и стратегии, просто скажите, в чём для русского солдата сирийская земля родная?
— Несмотря на войну, длящуюся почти десять лет, Сирия — потрясающая страна. Там тёплый и мягкий климат, там буквально отовсюду на тебя смотрит седая древность, ведь это территория Святой Земли. В Сирии перед тобой в живую предстает то, что ты проходил на уроках истории, о чём читал в книгах о Ричарде Львиное Сердце и Салах ад-Дине.
Но главное, что русский солдат, где бы он ни был, всегда ощущает свою важность, необходимость. Если ты воюешь за своих друзей, своих союзников, и на эту войну тебя отправило твоё Отечество, ты должен находиться там — в Сирии или в какой-либо иной стране, которой нужна помощь России.
— То есть прежде всего — праведный долг, осознание того, что Россия всегда «при чём» там, где творится несправедливость, там, где предстоит встать на сторону добра в борьбе со злом.
— Да.
— А как в свою очередь сирийцы — гражданские и военные — воспринимают русского солдата? Кем он стал для них?
— Сириец приветствует русского солдата радостным восклицанием «руси!» и счастливой улыбкой. По отношению к нам сирийцы всегда очень гостеприимны и хлебосольны. Особенно мне запомнился эпизод, когда сирийские женщины, ехавшие в автобусе, завидев нас на дороге, стали выкрикивать «шукран, руси!», что значит «спасибо, русские!».
Помню ещё, как в мечети Омейядов в Старом Дамаске к нам подошли студентки местного колледжа и через нашего переводчика попросили сфотографироваться с ними, сказав, что очень благодарны русским, за то, что помогают сохранять мир на сирийской земле.
— Ваш позывной — «Неон». Неон — это ночной свет. Получается, русский солдат несёт свет в самое тёмное время суток. А какой смысл вкладываете Вы в свой позывной?
— Позывной сам себе не выбираешь. Обычно его придумывают боевые товарищи, исходя из каких-то поступков и ситуаций. Я согласен с Вашей трактовкой моего позывного, тем более что сирийцы прозвали меня «Яркая звезда» («Аль Нэ’жьим аль Му’щрик»). Но добавлю, что было несколько эпизодов, когда мы выполняли задание именно в тёмное время суток, и наш ночной свет загорался там, где враг этого совсем не ждал.
— Мы уже заговорили о языке. Понятно, что с вами были военные переводчики, но удалось ли в живом общении с людьми хотя бы в какой-то степени освоить язык сирийцев, прикоснуться к его смыслам, насладиться его музыкой?
— Язык очень красивый, мелодичный, по звучанию неожиданно похожий порой на испанский, порой — на итальянский. Когда мы выполняли поставленные задачи, буквально через стенку от нас жили простые сирийские солдаты. И нам, естественно, приходилось решать отдельные вопросы без помощи переводчика. Сначала было тяжело, но через какое-то время я уже мог вникать в диалоги сирийцев. Было забавно, когда в моём присутствии они говорили обо мне, думая, что я ничего не понимаю, и вдруг я вступал в разговор. Люди тактичные, в таких случаях сирийцы сразу начинали обнимать меня в знак извинения.
Общаясь с нами, многие из них использовали английские слова, запоминали что-то из русского. Так складывался своеобразный арабско-русско-английский язык.
— Известно, что из-за войны Сирия несёт сегодня в том числе культурные потери: немало разрушено памятников архитектуры, разграблено музеев и монастырей. Военный человек — не искусствовед, война наверняка не оставляет ему времени для культурологических наблюдений. И всё же возникало ли осознание того, что человечество несёт в Сирии невосполнимые исторические потери? Наступала ли от этого тоска?
— Вы верно сказали — именно тоска. Глядя на полуразрушенную Пальмиру, ты с большим трудом одолеваешь уныние. Уничтожено то, что люди создавали целыми поколениями. Из храма святых Сергия и Вакха в Маалюле террористы в период, когда город был под их контролем, вывезли двадцать шесть древних икон. Вернуть сегодня удалось только одну, благодаря тому, что правительство Ливана, на территории которого обнаружили икону, связалось по этому поводу с сирийскими властями. А вместо остальных икон в церкви теперь мы можем видеть только копии.
— Но было ли, несмотря на все разрушения и утраты, ощущения, что жизнь всё-таки побеждает? Ведь война — это противоестественное явление для культуры, природы, человеческой души.
— После того, как подконтрольные боевикам территории отвоёвывались, на них сразу начиналось восстановление. Там, где война отступала, трудились земледельцы, расцветали оливковые, цитрусовые сады.
На территории Сирии потрясающие асфальтовые дороги: они проложены к самым необозримым высотам, в самые заброшенные деревни. Разбитую взрывами дорогу быстро приводят в порядок.
Людям нужен мир, война им надоела. Они настолько устали от войны, что порой её уже не замечают, стараются не обращать на неё внимания.
А символом побеждающей жизни для меня стало дерево в Маалюле, в монастыре святой Фёклы. Её усыпальница представляет собой грот, выдолбленный в скале. Дерево растёт внутри грота, оно не может тянуться вверх, так как над ним каменный козырёк, и потому изгибается по потолку, и ветвистая, раскидистая крона выходит уже на внешнюю сторону скалы. И когда с высоты, на расстоянии смотришь на это дерево, растущее из испещрённой выстрелами скалы, видишь в нём жизнь, пробивающуюся из-под глыб.
— Вы были в Сирии уже после подвига Александра Прохоренко. Его поступок стал воплощением извечного русского героизма, доказал готовность русского человека к самопожертвованию ради победы и справедливости. Какие ещё смыслы открываются в этом подвиге, когда пребываешь в тех местах, где твой земляк «смертью смерть попрал»?
— Александр своим поступком сохранил не только собственную честь, но и честь наших солдат, которые там воевали и продолжают воевать. Он дал понять всему миру, что на сирийской земле мы сделаем всё, что должны сделать, чего бы нам это ни стоило. Он поднял смысл нашего пребывания в Сирии на небесную высоту.
Сирийский поход России уже породил свой сонм героев. На авиабазе наших войск в Хмеймиме улицы носят имена погибших воинов: Александра Прохоренко, Олега Пешкова, Романа Филиппова. Но дай Бог, чтобы список улиц, названных в честь погибших русских героев, не расширялся.
— Сирия — святая земля. На ней звучит арамейский язык, на котором говорил Иисус Христос. На войне всегда, а особенно на войне в такой стране, Бога ощущаешь очень остро и близко. Вы чувствовали Божье присутствие и попечение?
— Чувствовал. И даже не с первых дней, а с первых минут, когда мы только пересекли воздушную границу и возникло осознание того, что наши самолёты может сбить враг. Надежда была только на Бога.
В Сирии поражает сама мысль, что здесь зарождались мировые религии. Я ожидал увидеть Сирию исламской страной, но половина её населения исповедует христианство. Причем внешне представителей разных религий никак не отличить друг от друга. Люди не противопоставлены здесь по конфессиональному признаку. Мир и благоденствие нужны всем.
Когда мы посещали храм Георгия Победоносца в городе Эзра, казалось, что каждый камень этого храма пропитан историей и молитвой. Боевики так и не смогли взять город, потому что всё мужское население вышло на его защиту. А когда один из боевиков попытался выстрелить в храм из РПГ, граната сдетонировала в стволе и оторвала ему руку.
Непосредственно в бою ты не можешь глубоко задуматься о Боге: надо быть предельно сосредоточенным на обстановке, принимать молниеносные решения. Задумываешь о Боге, благодаришь Его, удивляешься Его чудесам и милости уже после, когда всё затихает. И понимаешь, что Бог думать о тебе никогда не перестаёт.
Беседовал МИХАИЛ КИЛЬДЯШОВ
