— Громкая история с журналисткой Прокофьевой в Пскове. Ей назначен штраф 500 тысяч рублей по делу о публичном оправдании терроризма, в своем материале она связала самоподрыв подростка у здания ФСБ с произволом силовиков. Это приравняли к такой серьезной статье.
— У нас в принципе люди наплевательски относятся к законам, потому что они сплошь и рядом нарушаются. И само государство так же к ним относится и попирает свободным образом. Ранее была метафора о бешеном принтере, который печатает и печатает эти законы с огромной скоростью, а сами законодатели не успевают их даже читать. Что уж говорить об обычных людях. Журналистка, вполне возможно, этот закон и не знала.
— Незнание закона не освобождает от ответственности.
— С другой стороны, существует некая инерция вседозволенности, сложившейся в 1990-е, когда можно было нести что угодно, и ничего за это не будет. Многие журналисты, начавшие тогда работать, до сих пор находятся под обаянием такой вседозволенности, которая тогда сложилась. Высказываются вольно, не думая о том, что нарушают интересы государства, ставят под угрозу разные социальные группы, содействуют тем или иным деструктивным силам.
И здесь у журналиста должна быть некая самоцензура, основанная хотя бы на логике и здравом смысле. Чтобы люди думали, не наносят ли вред обществу и собственному государству.
— Некоторые, наоборот, будут рады высказаться так, чтобы побольнее ударить. Вот еще тема была, не новая. Месяц назад произошло ДТП с актером Михаилом Ефремовым. Адвокат сказал, что не понимает, как можно его защищать, и стал защищать потерпевших. Сейчас появился другой защитник, и он говорит, что Ефремов как верующий человек хотел помочь семье пострадавших. Но он отказывается от прежних показаний, где говорил: «Нет больше актера Ефремова, я всех предал». Я понимаю, что он актер, все так правильно, а тут оказывается, что ничего не было и он не виноват.
— Михаил Ефремов привык жить в такой игровой реальности, привык, что любые самые драматические события, невероятные ситуации и столкновения заканчиваются криком: «Стоп, снято!» И можно дальше пойти расслабиться, принять стаканчик, курнуть, нюхнуть, прокатиться на машине.
И он не может переключиться в иной режим. Ему все это кажется продолжением затянувшегося спектакля. Он уже все сыграл, драматично вышел, раскланялся, а «Стоп, снято!» никто не орет.
— А жить надо дальше.
— Ему инкриминируется более тяжелая статья и впереди ждёт реальная камера. Он пока что под домашним арестом вроде бы.
— Да. Его хотели отпустить под подписку о невыезде, но он уехал непонятно куда, поэтому домашний арест.
— Здесь уже включается критический рассудок, как после тяжелого запоя, и этот критический рассудок заставляет обращаться к адвокату, который идет на последние ухищрения, отрабатывая гонорар. Но дело заведомо проигрышное, все было на глазах у тысяч свидетелей. Адвокат опускается просто до казуистики, используя такие обороты, как «ДТП с участием автомобиля Михаила Ефремова». Получается, что автомобиль участвовал в аварии помимо воли Ефремова.
— А где был Ефремов, не очевидно.
— А он находился в прострации, в астрале. В какой-то иной реальности находился. Автомобиль натворил дел, а сейчас адвокату отдуваться. Конечно, человек имеет право на покаяние, особенно человек верующий, православный. Это покаяние обязательно должно в его жизни быть, но оно не отменяет наказания и последствий, а лишь смягчает их. Покаяние — это преимущество перед Богом, но не перед законом.
И как православный человек, он должен смиренно принять свой крест и отбыть наказание. Каждый грех будет наказан. Если грешить всю жизнь и избегать наказания, то рано или поздно оно на тебя обрушится во всей полноте.
— Говоря о вере, покаянии: очень сложная тема сложилась с Софийским собором в Стамбуле. Полторы тысячи лет это был величайший православный храм, где крестилась княгиня Ольга, где венчались на царство византийские патриархи, где находится пуп земли. Пятьсот лет после падения Византии это мусульманская святыня. Очень мудро поступил Ататюрк, сказав, что это будет музей.
Но теперь решено, что храм станет мечетью. То есть будут убраны все образа, а константинопольский патриарх никак почти не отреагировал. Наш патриарх сказал, что мы осуждаем, но какой-то громкой реакции христианского мира нет.
— Константинополь совершил отступничество, некое преступление перед Богом: пошел на сговор с Ватиканом, подписал Флорентийскую унию, его эмиссары поцеловали туфлю Папе Римскому. За это они получили наказание. Лишились покрова Богородицы, и Константинополь пал перед османами, его захватило войско султана. Прекратила свое существование тысячелетняя империя. С религиозной точки зрения все закономерно.
Никто с тех пор не освободил Константинополь, включая русских царей. Алексей Михайлович Романов грозился его освободить, а сам пошел на поводу у греков и учудил раскол и страшные гонения на собственный народ, вводя церковные справы и новые обряды.
Юридически нынешний жест находится в компетенции Турции, потому что на её нынешней территории находится Софийский собор. В таких случаях обычно наше российское руководство говорит так: это внутреннее дело Турции, это внутреннее дело Украины (преследование русских на Украине), это внутреннее дело еще кого-то.
— Когда в Чехии снесли памятник Коневу, они сказали, что это внутреннее дело Чехии.
— Да. И превращение Софийского собора в мечеть — это внутреннее дело Турции по закону. А с точки зрения более высоких материй, тысячелетней истории Византии, стоявшей за истинную веру, пока не пошла на соглашательство с Западом — это некий, мягко говоря, недружественный жест в отношении православия. Это демонстрация мелкости мышления и неспособности осознать тысячелетние исторические циклы, историю взаимоотношений империй, культур.
— Может, они специально хотят убрать эту христианскую византийскую историю и оставить только то, что было после 1453 года, когда Константинополь захватил султан Мехмед.
— Султан Мехмед хотя бы представлял себе, что такое вера, страх Божий, любовь к Богу и своей вере. Для него это имело колоссальное значение, поэтому он сохранил православие на территории Османской империи. А вот нынешние озападненные и олибералившиеся турецкие элиты этого не представляют, не понимают боль, причиняемую верующим людям, практически искоренив христиан.
К тому же они смотрят на патриарха Варфоломея, видят, что никакой боли он не испытывает, что для него важнее другое: надо будет в кассу внести определенную сумму за мои страдания. «Что же делать — вы здесь власть». И турки с этой точки зрения оценивают христиан, говоря: такова их вера. Они и своей веры толком не помнят, эти элиты, у них от ислама остался исламизм.
Так что, — был храм, стала мечеть — это, в принципе, демонстрирует стагнацию веры и православной, и исламской. Но в этом отчасти «заслуга» и самих греков, сначала подписали Флорентийскую унию и поцеловали туфлю Папе, а потом…
— Но когда это было?
— Тогда и было, перед падением Константинополя.
— Это XV век?
— Османы осаждали Константинополь. Но вместо того чтобы стоять в своей вере, константинопольские элиты пошли на коллаборацию с Ватиканом, который их и предал в конце концов. И видимо, посчитал это правильным, ибо, по его логике, с такими вероотступниками так и надо. Предал, никаких крестоносцев не послал, не помог, естественно, ничего, что и следовало ожидать.
— И в соборе погибли двадцать тысяч жителей. Закрылись в соборе, молились, когда был захват Константинополя. И они все погибли.
— Да, это уже в момент осады и взятия.
— Идут беспорядки в Белграде из-за намерения сербских властей ввести новые ограничения по коронавирусу. Бунтующие проникли в парламент, сожгли какие-то полицейские машины. Я понимаю, что все устали от коронавируса, от жестких ограничений. Но эти беспорядки — это только коронавирус или это о чем-то еще и другом?
— Спровоцированные коронавирусом беспорядки — это следствие недоверия к власти, потому что общим местом стало то, что данными о заболевших, выздоровевших, умерших власти манипулируют для реализации тех или иных интересов. Глобалисты пытаются их завышать, чтобы поставить общество под цифровой контроль, обосновать необходимость чипирования. Антиглобалисты же пытаются остановить глобалистов, укрепляя в странах за закрытыми границами свою субъектность, попирая нормы открытого общества и границ.
Есть национальные государства, каждое со своими интересами. В одних закручивают гайки, чтобы усилить свою власть, в других отпускают, чтобы, например, спасти экономику. Но и внутри государств нет единых подходов. В США одни используют эти меры, чтобы укрепить свою власть, другие требуют их открутить, призывают выходить на улицу, чтобы свести счеты с политическим оппонентом.
Собственно, то же и в Сербии. Есть претендент на власть, оппонент Вучича, пытающийся, пользуясь недовольством людей из-за карантина, снести оппонента методом цветных технологий. Есть вполне прозападный Вучич, который, с одной стороны, понимает, что надо отстаивать интересы сербского народа, а с другой — есть и его подлинные, довольно либеральные взгляды. И сербам не нравится его либеральный, прозападный настрой.
Есть, наконец, геополитика, великая война континентов за Балканы. И любая сила действующая против нынешней власти в Сербии, должна получить глобалистский ярлык где-то в США. То есть, сначала ярлык выдается Вучичу на княжение, а потом выдается другой, его оппонентам — на его снесение.
— Черная метка такая.
— То есть коронавирус можно использовать двояко: завышать данные, занижать их. Ясно одно: власти этими данными манипулируют, а люди поэтому властям не верят. Отсюда такие спорадические всплески негодования либо в формате гражданской войны, как мы это наблюдаем в США, либо каких-то разовых выпадов, как в Сербии.
— Как вы оцениваете поправки в Конституцию? Вы ходили голосовать?
— Нет, я был в этот момент у моря на Дальнем Востоке, в совершенно диких природных условиях. И совершенно не об этом в тот момент думал, не о голосовании. А думал о вечном, о континентальной империи, о тех просторах морских, океанических, которые открывались моему взору, о девственной тайге и скалах, которые находились за моей спиной. В общем, мне было совершенно не до голосования.
— И даже дистанционно вы не хотели проголосовать?
— Я не отступаю от своего тезиса, что в России нет выборов — просто нет и все. Ни выборов, ни голосований. Есть технология обеспеченного заданного результата. Она оттачивается из года в год, но даже не приближается к тому, чтобы представлять какой-то срез общественных настроений и позиций. Это две разные, никак не соприкасающиеся друг с другом реальности. Есть задача, и есть технология её достижения. Вот хоть тресни, должно быть у «Единой России» 146%.
— Губернаторы должны обеспечить.
— Губернаторы, чиновники администрации. Обеспечил — молодец, остаешься, нет — до свидания, не справился. Когда не укладывается что-то в рамки закона, пишется указ. Ельцин правил указами восемь лет.
— Меры помощи людям во время пандемии — это же тоже указы. Это ж не законы были.
— Невозможно по нынешнему закону о референдуме провести референдум, потому что закон написан так, чтобы этот референдум никогда не прошел. Даже если этого хочет государство. Пишется указ. Это никакая не процедура, и не голосование, это технология.
С другой стороны, вполне правильные вещи были прописаны в конституцию. И я многие обосновывал, отстаивал: государствообразующая роль русского народа и упоминание Бога где-то через запятую в насквозь либеральной Конституции, совершенно секулярной, антирелигиозной и потому античеловеческой по своему либеральному настрою, что было заложено американскими советниками еще на момент ее написания.
Многие правильные вещи, социальные гарантии, но они были даны пакетом. Если бы просто был поставлен вопрос о том, чтобы Владимир Путин правил до 2036 года, было бы все, наверное, не так однозначно. А если это подсластить такими вещами, как государствообразующий русский народ, социальные гарантии, индексация пенсий и…
— МРОТ.
— …упоминание Бога, по-другому уже, легче обеспечивать заданный результат. Сделано все очень грубо, жестко, в обход всего, чего только могли. Даже не в рамках собственных законов.
Есть технологические ходы: сушка явки и мобилизация бюджетников. Можно так же размазать голосование, чтобы можно было контролировать его ход и корректировать результаты. Если где-то недоброс, то где-то переброс, чтобы все было равномерно. Есть технологический ход — перенести выходной день на будний, плюс медийная легитимация этого процесса. Есть мобилизация политологического сообщества, которое включается, потом выключается. Кинули деньжат, включили, забрали деньжат — отключили.
— После принятия поправок я читала много выступлений в региональной прессе о том, что общество продемонстрировало высочайший уровень консолидации, что это исторические поправки. Историческая поправка про то, что зарплата не может быть ниже МРОТ, мне непонятна, потому что есть статья 130 Трудового кодекса. И еще лет пять назад налоговая инспекция, трудовая комиссия требовали, чтобы этого не было.
Когда мы разговаривали про Конституцию, были очень жесткие комментарии за и против, как раз по 50 было лайков и дизлайков. Кто-то пишет: народ проявил волю вопреки саботажу чиновников на местах. А кто-то — что мы потеряли последние остатки свободы людей.
— С точки зрения теории элит, массы всегда следуют за элитами.
— У власти есть административный ресурс.
— Есть, но есть такое понятие как легитимность — незримая поддержка большинства, которую очень сложно замерить, купить, невозможно управлять. Если она падает, ты теряешь контроль над ситуацией и, в конечном итоге, власть. Она падает у тебя из рук, как в 1991 году с советской элитой случилось. Элитой весьма могущественной с мощным государственным, партийным и силовым аппаратом. Всё у них было легально. Но они утратили легитимность.
Да, хорошо быть властью. Сказал: голосуем за Конституцию, и все, массы идут. Но это не безграничный ресурс. Такое грубое высокомерие, такой волюнтаризм и пренебрежение вообще уже к позиции масс — это, конечно у нас работает, но имеет тоже некий предел. Ведь если людям по-настоящему дать выбирать, то будет как на самых первых выборах в Думу, когда ЛДПР получила большинство голосов. Столько мест, сколько у них в списке не было. Поэтому в Думу пошли их жены, дети, водители, охранники.
Зачем лицемерить и что-то изображать? Сказали бы: мы посовещались и решили, что Путин будет до 2036 года. Все в принципе были за эти поправки, не против индексации пенсий, упоминания Бога. Люди против высокомерия и цинизма, с которым это все подавалось.
Для кого мы устроили голосование? Для Запада? Да плевать они хотели. Они вводят санкции пакетами и ни за что не поверят, что у нас демократия. Её нигде нет. Может где-то в Европе действительно есть голосование, выборы, а в Америке нет, например.
Вот если бы сейчас была открытая политическая система, на первом месте были бы самые радикальные силы, которые в нынешней системе считаются маргиналами или какими-то отщепенцами, вообще ничего не значащими, запрещенными, разогнанными и в подвалах сидящими. Вот они бы получили первые места.
Вот это настроения масс. Вот так люди видят справедливую, открытую политическую систему и власть, которую они хотят. Но кто же это допустит? «Единой России» вообще бы там не было никакой. Нынешних чиновников не было бы даже близко.
Я не сторонник демократии, плевать я на нее хотел, особенно представительской демократии, либеральной. Это самая мерзейшая система, которую только можно себе придумать, созданная для обеспечения наживы меньшинств. Пусть будет монархия, легализуйте ее. Пусть будет монарх. Но пусть тогда он будет первый молитвенник. Пусть он родит наследника в законном браке, венчанном. Пусть он восстановит империю. И нахрен тогда все эти парламенты и всю эту демократию с ее выборами. А поправки хорошие, в основном.
