— Шамиль Загитович, что ждете от встречи Путина и Байдена? Насколько она важна и определяющая?
— Я хочу сказать, что был уже похожий прецедент, в соответствии с которым можно выстроить и нынешнюю логику событий. Это произошло в 2015 году. Речь идет о встрече между Путиным и Керри (Джон Керри тогда был госсекретарем США — прим. ред.) в Сочи в мае 2015-го. Они 4,5 часа встречались, а до этого час Керри разговаривал с Лавровым (Сергей Лавров, министр иностранных дел РФ — прим. ред.). Потом резко поменялось отношение к ИГИЛ (запрещенная в России террористическая организация — прим. ред.), началась Сирия. Если ИГИЛ до этого был неким оружием против американцев на Ближнем Востоке, то после сочинской встречи он вдруг стал «абсолютным злом» и всё — дальше покатилось.
Суть встречи в Сочи заключалась в следующем: Керри сначала Лаврову, а потом Путину сказал: ребята, вы влипли с Украиной, Европа стоит на дыбах. Мы сейчас достаточно осторожны. Вы видите, да? Европейцы принимают санкции, мы как бы пока воздерживаемся от этого. Потому что, с нашей точки зрения, главной угрозой для всего мирового сообщества является международный терроризм. Поэтому давайте мы сделаем таким образом: вы подключаетесь к этой борьбе с международным терроризмом, входите в формирующуюся антитеррористическую мировую коалицию (а тогда действительно коалиция сложилась, где-то то ли 80, то ли 85 государств). И тогда под этим углом зрения мы постепенно начнем решать всякого рода вещи, связанные с Крымом, будем искать какие-то дипломатические развязки.
И поскольку Крым оказался, действительно, очень сложным моментом, то все слова и предложения Керри были воспринято в Сочи на банзай… Начался резкий разворот. Вот это очень важный момент — именно резкий поворот. Когда 16 апреля 2015 года Путин выступал в прямом эфире и его спросили по поводу ИГИЛ, он сказал: «Да, это ребята воюют против американцев, успешно воюют, это офицеры Саддама… Опасности для России они не представляют». У нас были, насколько я знаю, даже некие неформальные отношения. Хотя, на самом деле, специфика ИГИЛ заключается в том, что у игиловцев были связи, по моим подсчетам, с 7-ю или 8-ю разведками.
Когда же мы начали с ДАИШ (арабское название запрещенной в РФ группировки ИГИЛ — прим. ред.) воевать, естественно, у них отношение к нам изменилось, отношения окончательно съехали в никуда. Кто от этого выиграл? Подъем президента Турции Реджепа Эрдогана начался тогда же, в 2015 году! Потому что он остался единственным важнейшим куратором игиловцев. Европейцы и американцы со своими непонятками обращались именно к нему.
— Плюс серый рынок нефти…
— Но самое главное — вот эта большая игра, связанная с беженцами… Эрдоган прекрасно всем этим воспользовался, поэтому сейчас входит в топ-10 ключевых лидеров мира, может быть, даже в пятерку. Итак, в июне 2015 года Москва совершила резкий разворот: ДАИШ стал внезапно «абсолютным злом». Ну ладно, при нынешней тотальной пропаганде обыватель может этого не заметить. Но на Западе за всеми действиями и словами Кремля очень внимательно следят, отслеживают, делают необходимые психологические выводы… В коалицию вроде бы Москва формально вошла, начала воевать с ИГИЛ, но под американцев все же не легла, хотя американцы этого очень хотели. Одно из требований Керри как раз в этом заключалось. Но тут Кремль решил показать свою самость и заявил, что у нас будет своя коалиция. И в эту коалицию вошли Дамаск, Тегеран, Багдад… В результате Москва обещанные бонусы так и не получила по поводу Украины…
— То есть обманули американцы?
— Они не обманули. Они сказали: мы же договаривались, что вы войдете в единую мировую коалицию, а вы не вошли. Вы сказали, что останетесь сами по себе. Ну, раз сами по себе, то чего вы хотите?
— А потом пришел Дональд Трамп…
— И тут вообще все закрутилось не в ту сторону… Началось именно с этой внешнеполитической схемы — я это называю моделью непрерывного цугцванга. Нужно сделать так, чтобы твой противник оказался в ситуации, где каждый его последующий ход оказывался хуже предыдущего. Твой враг своими действиями сам ухудшает свои перспективы, надо просто его немножко перепрограммировать, переориентировать, подтолкнуть. Если не было бы предложения Керри по Сирии, то происходило бы более ускоренное ухудшение отношений на украинском фронте. А здесь как бы получилась и Сирия, и Ближний Восток, и Украина — американцы выиграли этот раунд. Так была проработана эта модель, и главным режиссером стал именно Джон Керри.
— Сегодня в США другая администрация…
— Нынешняя администрация США примечательна тем, что впервые президентом США стал один из лидеров американского deep state. Можно возразить, что президент Буш-старший тоже являлся одним из руководителей глубинного государства. Но Буш-старший, еще будучи директором ЦРУ, уже как бы входил в состав коллективного руководства deep state. А Байден участвовал в открытой борьбе с Трампом, который открыто позиционировал себя как представитель контрэлиты, как открытый противник истеблишмента. В этом особенность, такого не было никогда. Байден — номер один. Коллективное руководство — это, как минимум, три человека, в нынешней администрации два из них представлены. Первый — это Байден, а второй — это Джон Керри, специальный посланник президента по вопросам климата. Климат — это тот основной компонент новой мировой западной идеологии, который они продвигают. Глобальная консолидация под руководством США возможна только в рамках противодействия некой общей угрозе. После разрушения Советского Союза в качестве такой угрозы ИГИЛ не прошел, исламский терроризм не прошел. Вот теперь надвигающиеся кардинальные климатические изменения. Поэтому Керри не просто представитель США по вопросам климата, он главный идеолог, главный стратег. И нынешняя страница в российско-американских отношениях начала реализовываться в начале апреля этого года, когда произошла строго засекреченная встреча Лаврова и Керри в Нью-Дели. Известно только, что разговаривали они около пяти часов. Я думаю, что это была как бы выработка такой новой модели. Условно говоря, новая ловушка Вашингтона под названием «пролонгированный цугцванг» номер два. Если в первом случае начальная точка Сочи, то во втором — Нью-Дели на фоне резкого обострения отношений между Москвой и Вашингтоном.
— И вдруг 13 апреля Байден неожиданно позвонил Путину…
— Да, это уже начало реализации замысла. Тут есть интересный момент. Когда Си Цзиньпину (генсекретарь ЦК Компартии Китай, председатель КНР — прим. ред.) сообщили об этом звонке, говорят, он замер и минуты две сидел, не шелохнувшись. Ему показалось, что его обыграли: этот звонок в его планы не входил. И он понял, что звонок не случайно произошел после очень неважной, хреновой встречи американской и китайской делегаций в Анкоридже. Там дело дошло до открытого скандала, американцы просто дипломатически измывались над китайцами. И для Си этот звонок президента США Путину стал сигналом, что американцы сделали шаг, который опередил китайцев. Дело в том, что после оскорбления Путина, когда Байден назвал его «убийцей», Лавров уже побывал в Пекине. Главная задача — резко интенсифицировать наши отношения и, прежде всего, заключить некое подобие военно-политического союза. Китайцы в очередной раз отвергли это предложение. Китайцы не могут на это пойти, потому что зависят в гораздо большей степени, чем Москва, от западных рынков. В случае же формального заключения альянса с Россией, Китай столкнется с растущим прессом западных, прежде всего, американских санкций. И тогда начнется принципиально новый раунд холодной войны между Западом и Китаем. И одновременно играть и с Вашингтоном, и с Москвой Пекину уже не удастся.
Когда Байден позвонил, Кремль тоже сначала не понял, почему? Но встреча Лаврова и Керри и звонок Байдена Путину — это достаточно ясный показатель начала новой стратегической игры.
И что еще хочу сказать по поводу встречи двух президентов в Женеве. Самое главное, чтобы эта встреча не закончилась скандалом. Это самое важное для обеих сторон, чтобы никто не ушел, хлопнув дверью. А так иногда бывает в истории, когда силы равны. Но даже встреча в Анкоридже показала, что вот, американцы и китайцы вроде бы равны, но китайцы не смогли хлопнуть дверью. Хотя там произошел оскорбительный скандал именно для Пекина. Началась встреча, и Блинкин почти час им читал лекцию по правам человека, учил жизни. Какой-то пацан учил главу китайской делегации, члена Политбюро ЦК КПК, который прошел все хитросплетения китайской политики…
— Китайцы это осознали, как потерю лица…
— Конечно! Но все равно они не хлопнули дверью. Потому что бизнес превыше всего, это, во-первых. А во-вторых, для Си Цзиньпиня не очень хорошая ситуация складывается в Политбюро, и в Постоянном комитете ЦК компартии Китая тоже сложности есть.
Есть причины, почему Путин согласился на встречу с Байденом, даже после прямого оскорбления. Например, было странное заявление Салливана, советника президента США по национальной безопасности, а затем это повторила Джен Псаки: мы ответим на хакерское вторжение России, и мы это сделаем так по отношению к Москве, что об этом будут знать только высшие российские руководители. И, например, другой момент: вдруг интенсифицировались слушания в международном уголовном суде по поводу малазийского самолета, который был сбит над Донбассом.
— И на встрече этот Боинг вспомнят?
— Возможно, на встрече в Женеве Кремль столкнется с неким мягким ультиматумом. Например, будет предложен такой вариант. Байден заявит, что есть пункты, по которым коллективный Запад не уступит. Скажет, например: по Северному потоку-2 я изначально был резко против, я об этом открыто говорил. Но ради формирования глобальной западной коалиции я пошел на смягчение позиции. И то, что сейчас вы, русские, радостно об этом говорите — это во многом моя установка. Но внутри США и демократы, и республиканцы продолжают объединяться против Северного потока — 2. Более того, вы, господин Путин, прекрасно знаете, что через три месяца федеральный канцлер ФРГ Ангелина Меркель уйдет. Придут зеленые или еще кто-то, и Северный поток — 2 будет атакован и с этой стороны. Таким образом, мы сможем оказать вам поддержку по этому очень тяжелому для всего Запада вопросу, но и вы должны предельно серьезно отнестись к нашим требованиям. Например, по проблеме Алексея Навального.
— Такую в общем-то мелкую для мирового масштаба фигуру будет обсуждать Байден?
— Навальный стал символом глобальной борьбы с коррупцией для западного общественного мнения и значительной части западного истеблишмента. Один из ключевых программных моментов для Демократической партии США — всемирная борьба с глобальной коррупцией.
— Офшоры, отмывание денег…
— Да, все вместе. В этом смысле Навальный — не просто радетель за какие-то права человека, мелкий хулиган, каким его пытаются выставить. Это символ глобальной и долгосрочной борьбы, и это признано на Западе. Нет другой фигуры, которую в мировом масштабе можно было поставить на такой же уровень. С этой точки зрения…
— Нет другой фигуры в России?
— Нет вообще в мире. Ну конечно! Кто сейчас в мире является такой же большой фигурой по борьбе с коррупцией? Хотим мы этого или нет, но эта фигура очень символичная и очень идеологичная. Почему Навального спрятали сразу в какую-то особую, специфическую колонию?
— Чтобы никто не видел.
— Да, чтобы с ним ничего не случилось! Я не хочу утверждать, что Навальный станет номером один на женевских переговорах, но он будет присутствовать обязательно. Другой момент — надо найти форму, как его отпустить. Я думаю, Путин согласится, но поставит условие: я его отпущу, пусть он уезжает из страны, обратно в Германию. Но Байден вряд ли на это пойдет.
— Навальный сам скажет: «Зачем прилетал, чтобы меня обратно выдворили?»
— Конечно! Это, во-первых. А во-вторых, самому Байдену, разумеется, наплевать на Навального. Но его оппоненты в США сразу попытаются поймать его: ага, получается, ты подыграл Путину? Президент России хотел избавиться от Навального, посадил его, поизмывался над ним, а сейчас ты помог ему это сделать? Молодец, Байдуша, значит, ВВП правильно говорит, что ты уже с катушек съехал.
— Деменция, так сказать, глубокая.
— Другой момент связан с иранским фактором. Сейчас происходит пробуксовка американо-иранских переговоров, в том числе и в Вене, из-за того, что Тегеран получает поддержку Москвы. Для России и для Штатов это принципиально важно. Если сейчас Москва допустит, что с Ирана снимут санкции, иранская нефть пойдет на рынок, и рост цен на нефть, которая сейчас дошла до 72 долларов за баррель, сразу сменится падением до 50 — 55 долларов.
— То есть мы негласно за продолжение санкций?
— Мы негласно за продолжение жесткого противостояния почти братского Ирана с американским империализмом.
— Чтобы он зависел от нас, да?
— От нас он не зависит. Тегерану фактически мы мало что можем дать, и иранцы достаточно скептически к нам относятся. Мы — ситуативный союзник. В иранской политике есть своя глубинная специфика, но это долгий разговор. А на встрече президентов очень важным психологическим моментом может стать просьба к Путину избавиться, в его же собственных интересах, от определенных одиозных личностей в своем ближайшем окружении. Например, от того же Патрушева. И здесь может произойти весьма эмоциональное столкновение…
— Конечно, когда речь идет об одном из идеологов нынешнего режима — избавиться от соратника, от правой руки?!
— Другой важный момент, «просьба» к ВВП, чтобы он «разрулил» свои отношения с президентом Украины Владимиром Зеленским. Это не означает, что Путин должен пойти и «сдаться» Зеленскому. Нужна некая начальная форма диалога. А потом Зеленский через поддержку Запада предложит некие взаимоприемлемые решения, например, совместное курирование Крыма. Правда, в этом случае потребуется внести изменения в Конституцию, но у нас Основной Закон меняется очень легко. Что-то должно произойти и в отношениях с Беларусью. В этом государстве совершенно неприемлемая фигура лидера и для Запада, и для большинства беларуского населения, и для значительной части российской элиты. Ключевая проблема в том, кто будет вместо него? Естественно, Москва будет продвигать свою кандидатуру, а Вашингтон — свою.
— Светлана Тихановская заняла на президентских выборах в Белоруссии второе место. Уже готовая фигура.
— Уже готовая и признанная. А тут какой-то газпромовский человек сидел…
— Банкир белорусский Виктор Бабарико…
— Бабарико, да. Есть и другие моменты, которые надо согласовывать. Как говорил Остап Бендер: «За каждый съеденный огурец я потребую от тебя массу уступок».
— Но самый главный вопрос, который остается — это, наверное, Китай?
— Самый важный вопрос — Китай. Но в отношении КНР есть специфический момент. Я предполагаю, что Байден может поделиться с Путиным особой информацию о Китае, которой российский президент не владеет. О ситуации в китайских верхах, о том, как те или иные китайские лидеры относятся к России, какие-то закрытые данные… А также о китайской территориальной экспансии, то есть о фактическом начале захвата Китаем России. Например, большинство арендных соглашений по землям, в том числе по лесным массивам и пахотным, заключаются на 49 лет. Что такое 49 лет? Будет тогда Россия существовать или нет? И это на фоне того, что китайцы настойчиво 60 лет говорят, что полтора миллиона километров исконно китайской территории захвачено Россией. Думаю, это все Байден выскажет, а дальше американцы посмотрят, как ВВП станет реагировать.
— В том же Хабаровском крае…
— Видите ли, очень многие региональные бюджеты, в том числе и на Дальнем Востоке, находятся, мягко говоря, в печальном состоянии. Поэтому из Москвы регионам говорят: ребята, ищите сами соответствующие возможности. И китайцы договариваются о долгосрочной аренде земли не с Москвой, а с региональными властями. Губернаторам же надо кормить своих людей. Китайцы все прекрасно понимают и соответствующим образом пользуются. Плюс у них в каждом крае и области уже есть свои прикормленные люди, своя как бы агентура. А далее соответствующий разговор: «Этому нужно 10 тысяч долларов, тому — 50 тысяч, подпишет любые бумаги!» И поэтому подписываются, например, такие арендные соглашения, с такими преференциями для китайцев, что это вызывает смех во всем мире.
— Ну, у России выбора нет, Америка в любом случае нашим союзником не будет. С китайцами еще можно о чем-то договариваться. И они сами зажаты в угол…
— Американцы могут нам сказать: «Мы без вас обойдемся. Вы представляете опасность, прежде всего для наших союзников — для европейцев». Причем расклад какой сейчас? Смотрите, Штаты против Китая. Причем европейцам байденовская администрация сказала: «Вы должны приструнить Путина. Мы вам помогаем. Но задача заключается в том, чтобы Путин от противостояния с вами не побежал к Китаю». У Путина остается один вариант — полностью капитулировать перед Китаем. Но он не может этого сделать. И тут мы опять возвращаемся к модели непрерывного цугцванга. 80 или 90 процентов даже этой так называемой российской элиты выступают против Китая.
— Потому что это прозападная элита?
— Они с Западом могут договориться. О том, чтобы их дети учились там… Дети, имущество, собственность — все у них там. Чтобы даже, условно говоря, какие-то реквизиции и так далее их не коснулись или были бы минимальны. С китайцами это невозможно, опыт был в 90-е.
— Почему с китайцами невозможно?
— В Китае невозможно хранить и прятать деньги. В КНР непонятно, где заканчивается классический китайский империализм, и начинаются китайские триады. Был конкретный случай — некие российские олигархи в 1998 году хотели спрятать деньги и 3 миллиарда перевели в Гонконг по какой-то схеме — и деньги тут же исчезли. Через пару дней приехали соответствующие российские представители выяснять, что да как. Их встретили улыбающиеся китайцы в аэропорту и сказали: «Ребята, мы приветствуем вас на гостеприимной китайской земле. У вас три часа. Через три часа вас не должно здесь быть. Если вы в течение этого времени не уедете, вон там залив с акулами, которые почему-то хотят кушать. Ясно?» Всё! Никаких переговоров, никаких выяснений. И самое главное, что такие бандитские схемы курируются самыми верхами. На самом деле, вопрос заключается в следующем. Дело даже не в суммах денег. Их интересует, чтобы российские «пацанские» правила игры не входили на их территорию, они хотят играть только по своим правилам игры.
— То есть вы не верите в стратегической партнерство Китая и России и считаете, что мало шансов на это даже теоретически?
— В Китае нет возможностей для такого партнерства с Россией, российский рынок китайцам неинтересен. По технологиям они уже давно нас опередили. Условно говоря, из 100 ключевых технологий, в которых заинтересованы китайцы, у нас остается пять. Условно говорю. Может, три или семь.
— Но не 20?
— Нет.
— Ну, сырье остается…
— Как бы наши ни хорохорились во главе с Рогозиным, (Дмитрий Рогозин, гендиректор Роскосмоса — прим. ред.), вопрос заключается в следующем. Почему в тренде именно инновационные модели? Они, в конечном счете, замыкаются на людей, верно? А люди развиваются не потому, что сидит там кто-то талантливый и идею придумывает. Талантливые идеи возникают в рамках определенных производственных структур. Условно говоря, есть определенные тенденции, где что-то работает. Ты видишь эту тенденцию — и перекладываешь в свою сферу, пытаешься каким-то образом реализовать. Но для этого нужно, чтобы ты участвовал в какой-то глобальной игре. А когда глобальной игры нет, будет как в Советском Союзе: КГБ своровал какую-то технологию — и притащил сюда. И всё! Изоляция плоха даже не тем, что, например, торговля затухает. Это, конечно, тоже плохо. Но в первую очередь плохо то, что изолируются люди. Что особенно опасно для китайцев? Хотя они тоже хорохорятся, говорят: «Нужно 10–15 лет — и мы сможем уже на одном уровне с американцами разговаривать, один на один». Знаете, сколько сейчас учится китайских студентов в Соединенных Штатах? 370 тысяч.
— Которые потом вернутся к себе?
— Которые изучают изнутри всё в Соединенных Штатах, до нюансов, устанавливают самые разнообразные контакты. Это не наши либералы, которые изучали капитализм по работам Марса, Энгельса и Ленина, а люди, которые буквально смотрят: как, что, куда прикрепить, как работают корпорации, отделы, специальные лаборатории и т. д.
— И эти студенты к тому же все на учете у себя дома, наверное?
— Естественно. Просто так никто из Китая не поедет. Вот что такое человеческий потенциал, человеческие идеи. Мозги, нервы, инновации — вот этого мы лишены. Сколько наших студентов учится в США? Я не знаю.
— У нас даже, наверное, не подсчитано.
— Во-первых, не подсчитано, а во-вторых, что значит «учатся»? Если из наших — это, условно говоря, золотая молодежь, но это не учеба. Из бедных, даже талантливые, как поедут? У них денег на это нет, и нет программы государственной поддержки, в отличие от Китая, и так далее. Так что мы изолируемся не потому, что Путин не встречается с какими-то людьми, не из-за наших туристов, а потому что мы лишены этих вот контактов со студенческой массой, с научной массой, научными центрами… И это продолжается уже как минимум 20 лет — целое поколение. Я о долгосрочных тенденциях изоляции. Ключевые изменения, которые, например, происходят в инновационном поле, — это даже не количество Нобелевских премий, которое получает та или иная страна, а темпы и направления изменения системы образования в стране. Вот ключевой момент. А у нас что? Как только появляется какой-нибудь конкурс, условно говоря, «Как стать гениальным», он сразу же становится коррупционным.
— А в Штатах разве не так?
— Это проблема национальной безопасности. В США за этим жестко следят. Ты можешь выиграть хоть 10 таких статусов, но если ты придешь сдавать экзамен в Гарвард и окажется, что ты дерьмо, то все люди, которые проводят эти конкурсы и выдают гранты, сразу окажутся под следствием.
— И что мы можем предложить китайцам? Ядерное оружие, армию? У них, наверное, нет таких масштабов, как у нас, или уже есть?
— Им не нужен наш масштаб. Они могут создать хоть 10 тысяч ядерных и термоядерных зарядов. У них сейчас 400 зарядов — считают, что этого достаточно. Как фактор сдерживания этого достаточно. Все остальное ложится бременем на экономику. У нас — тысяч шестьсот зарядов. Но для того, чтобы их поддерживать, нужны огромные силы и финансы. И это для страны, которая производит чуть больше двух процентов мирового ВВП… А китайцы производят 18 процентов — для них это в долгосрочном плане накладно. У нас два процента — для нас это не накладно?
— Но китайцам невыгодно, чтобы Россия объединилась с европейцами и американцами и стала их оружием против них.
— Но они готовятся и к такому сценарию. Китайцы — люди умные. Приведу два факта. 90 процентов новых танков, которые производятся в Китае, идут на российско-китайскую границу.
— То есть они подозревают, что удар будет нанесен отсюда?
— Они же видят, какие настроения даже у большинства пропутинской элиты, они всё прекрасно понимают. Почему наш бизнес-крупняк так смотрит на Запад? Да, западники, по большому счету, сволочи, думает наш бизнес, но с ними можно договориться. С китайцами не так, с ними архисложно договариваться. Тем более наши «бизнюки» не знают и знать не хотят китайский язык, великую китайскую культуру, им наплевать на все это. И самое главное, они не смогут из Пекина или Шанхая перевести деньги, условно говоря, куда-нибудь на Виргинские острова, чтобы «почистить» их. А если это делают, то там требуют 40 процентов.
— Неприемлемо.
— Совершенно неприемлемо! А вот и другой пример. Основные ракетные китайские базы расположены на российско-китайской границе. Не на берегу Тайваньского пролива и не против Японии, а здесь. Они умеют планировать и прогнозировать. Знают, что вся эйфория, что есть сейчас, держится на Путине. Не будет его — российская буржуазия и российский капитализм с визгами и соплями наперегонки побежит на Запад. О каком еще патриотизме может идти речь? Ленин говорил, что у капитала нет родины. Вот и всё. Это логично. Где капитал чувствует себя хорошо, там и его родина.
Почему для меня эта активизация американцев, например, в связи с гаагским процессом, неслучайна? Байден на встрече скажет: либо всплывают определенные фамилии — тогда, если они всплывают, мы уже ничего не сможем сделать. Либо договариваемся на берегу, а потом под нашим руководством выправляем ситуацию. Но здесь нужно кому-то дать. Сколько там погибли в малайзийском самолете? 298. И тогда мы требуем…
— Но разве президенту ядерной державы можно чем-то угрожать? Одна шестая суши! Объявляй, кем хочешь. Советский Союз 70 лет был изгоем — и что?
— СССР не был 70 лет изгоем, это клевета. Советский Союз управлял миром вместе с Западом.
— Для Запада это был главный враг.
— Тем не менее, они сотрудничали. И самое главное для Запада было то, что СССР, конечно, не нравился, но эти советские ребята выполняли то, по поводу чего договорились.
— Какие в таком случае могут быть альтернативы для страны? Первая — это понятно: тебя загоняют в ловушку. А вторая? Смена курса? А куда? Китай, по вашим словам, нас не приемлет, а исламского мира как единого целого не существует. Европа — сегодня тоже не друзья (постоянно атакуют Россию), они сами под Америкой. А где может быть выход в таком случае? Собственный проект? Как говорит писатель, главред газеты «Завтра» Александр Проханов — Пятая империя? Но для нее нет ни ресурсов, ни идеологии. Нужна новая идеология, ее ведь нет!
— Нет ничего — ни новой идеологии, ни кадровой системы и так далее.
— То есть без идеологии мобилизация невозможна, так ведь?
— Верно.
— Байден сказал: «Мы возвращаемся». Что это значит?
— Это значит: «Мы — вашингтонский обком партии. А вы кто? Урюпинский райком».
— А у «обкома» ресурсы есть? Доллар-то не рухнет завтра?
— Он не рухнет по одной простой причине. Как может рухнуть то, в чем все заинтересованы?
— Экономика-то — вещь объективная. Инфляционный нарыв такой, что все дорожает, все рушится, все рынки.
— Это везде так. С другой стороны, какая страна самая стабильная? Не Китай ведь.
— Пока еще американцы. Пока.
— Это «пока» продолжается уже сто лет.
— Да. На самом деле, не сто лет, а с 1971 года. В 1971 году, по сути, произошел первый дефолт. Чтобы от золота отвязать доллар. На нефтедоллар перешли.
— Правильно. А обоснованием стала нефть, поэтому, например, все ближневосточные валюты привязаны к доллару. Но в ближайшие 20 лет все заменится. Водород! Уже все, даже наши экономисты признают: да, у нас возникнут сложности на газовом рынке. Так это и козе было понятно! Был такой реальный, но анекдотичный случай. Рональда Рейгана, при котором произошел резкий взлет американского долга, спросили на одной из пресс-конференций: «Скажите, а вы не боитесь чего-то ужасного? Смотрите, как у вас растет госдолг». Президент очень мудро ответил: «Долг стал таким большим, что пусть он уже сам о себе позаботится».
Дело в том, что мы живем в очень связанном мире. Все прекрасно знают, что если в мире не будет полицейского — а таким глобальным полицейским являются Штаты — появятся сто местных бандитов. Что хуже? Китай пока не военный противовес американцам. Потому что КНР пока не может выполнять функции мирового полицейского. У них опыта такого нет. История Китая — это история армии как ключевого компонента внутреннего устройства китайского государства. Китайская армия обеспечивает внутреннюю безопасность государства. Когда она воевала в последний раз? В 1977–1978 годах во Вьетнаме. И что с ней стало?
— Проиграла.
— Да! Катастрофически. А армия, я всегда говорю, — это не та, которая сидит и получает прекрасное вооружение, выступает на парадах, а та, где офицерский состав постоянно воюет. Почему Турция, по моему мнению, почти великая держава? Потому что турецкая армия — вторая в НАТО по опыту после американской. Турецкая армия воюет постоянно — и на Ближнем Востоке, и в Африке, и на Северном Кавказе…
— Ситуация с Нагорным Карабахом показала, ведь это их советники фактически победили.
— Конечно. И сразу какой эффект! Польша начала закупать «Байрактары», турецкие беспилотники. Польша! Польша — это та страна, на которую в ближайшие 10 лет американцы будут делать ставку в противовес Германии.
— Но Германия, по сути, тоже их политический сателлит.
— Вот поляки и американцы — кто в ком больше заинтересован? Например, 20 лет тому назад я бы сказал: «Да, поляки однозначно, на 95 процентов, зависят от Соединенных Штатов». Сейчас же я говорю приблизительно так: поляки на 55 процентов зависят от США, Штаты в своей геополитике на 45 процентов зависят от Польши. Потому что это объективный геополитический противовес. Франция, к примеру, уже не может быть противовесом Германии. Внутренняя структура там сломалась, кроме того, посмотрите на темпы ее роста, технологические моменты и так далее. Она уже не может. А должен быть противовес. Франко-германский договор 1963 года, вокруг которого все крутилось, истончается. Ключевой момент сейчас — это Варшава. Некоторые считают, что Польша к 2030–2035 году может стать второй державой в Европе после Германии. Думаю, к этому времени она и Беларусь сожрет. Потом, Вышеградская четверка — это фактически уже некая региональная структура, которой руководит Польша. То есть поляки уже создали свою развивающуюся геополитическую структуру…
— Шамиль Загитович, какой бы вы предложили положительный сценарий, в нескольких словах, для Путина на его встрече с Байденом? Какие карты все-таки разыграть?
— Руководители перестали понимать проблемы и правильно задавать вопросы. Мы не знаем страну, в которой живем. Откуда? А как вы можете знать, если не задаете вопросов? К примеру, знает ли Кремль что происходит в Западной Сибири или на Дальнем Востоке? Боюсь, что нет! И даже местная структура ФСБ не знает. А СМИ пишут, как это у нас уже было в позднем СССР, то, что нравится начальству. Если же напишешь о чем-то плохом, то через день можешь оказаться на улице.
— Тебя же виновным и сделают.
— Да. Конечно. Что касается позитивной повестки, здесь, условно говоря, должны быть три компонента. Рейган считал, что для настоящего руководителя должно быть два ключевых момента: идеология и кадровая система. Если у тебя есть идеология и кадровая система, ты начинаешь выстраивать стратегию, ты способен ее выстраивать. Потому что, если у тебя есть кадры и идеология, значит, у тебя есть важнейшие ресурсы. Если у тебя таких ресурсов нет, ты можешь придумывать сколь угодно красивые стратегические схемы, но они не будут работать.
