— … Александр Андреевич, здравствуйте, это ваш оруженосец Саша Гамов звонит Буревестнику.
— Здрасьте, здрасьте.
— Знаете, то ли это у меня сон был, то ли это явь была… Может быть, лет 10 или 15 назад я ездил к Рамзану Кадырову за интервью, и мы были в Гудермесе. И потом ночью я вышел от Рамзана – звезды, небо, силуэты необычных сооружений чеченских. И… Проханов навстречу идет. И мы с вами обнялись. Правда это или неправда? Думаю, наверное, это неправда. А потом вдруг читаю ваш разворот в газете «Завтра», где вы ответили на все вопросы, на которые мы никак не могли ответить, даже — сам Рамзан Кадыров. Это — или сон, или явь? Вы меня помните в этом сне?
— Я помню, Саш, это было так, как если бы мы с тобой встретились где-нибудь случайно в Африке…
— Да ну!
— Вот на какой-нибудь дороге, проложенной через джунгли французами. И вот мы встретились, обнялись и расстались, чтобы через много-много лет, обойдя Землю несколько раз, опять повидаться и вспомнить эту встречу.
Я ее очень хорошо помню. Она была чудесной. Потому что ты возник, как будто ты упал из звезд.
— Вот!
— А потом, когда ты исчез, я уже побеседовал с Рамзаном ночью, мы сидели с ним на подушках, и по его саду, по его резиденции бродили павлины ночные и кричали, распушив хвосты.
И у меня было такое чувство… Чувство недоумения — неужели совсем недавно здесь грохотал бронепоезд из Ханкалы, из Гудермеса? И неужели эти две чудовищные чеченские войны, на которых я был, — они прогрохотали? В прошлое? И теперь на этом месте кричат павлины, пахнут розы, я сижу на подушках и разговариваю с человеком, который тогда, в ту пору мог меня застрелить. Это было чудесное преображение.
Потому что само прекращение второй чеченской войны — это чудесное преображение, это волшебство. И об этом не говорят политологи, об этом не говорят аналитики, но, по-видимому, об этом знают мистики, знает сам Рамзан. Его батюшка приснопамятный Ахмат-хаджи Кадыров и Путин совершили невероятное, они остановили этот бешеный, несущийся в пропасть табун — у края пропасти, развернули его и дали другой ход истории России и истории русского и чеченского народов.
И с этого момента начались мои отношения с Рамзаном Ахматовичем Кадыровым. Потому что тогда, вот в этом интервью, которое дал мне и моей газете, он произнес несколько фраз, меня поразивших.
— Но каких же?
— Он сказал мне, что его мечта – чтобы чеченский народ стал самым просвещенным, самым счастливым и самым благодатным.
— Он и мне это тоже не раз говорил.
— Это я слышал от правителя, хотя от прежних правителей я ничего подобного не слышал. Там была речь о дорогах, о ЖКХ, о строительстве больниц, а вот такой общий взгляд на судьбу своего народа я вдруг услышал от Рамзана.
А когда я спросил его, что нужно для этого сделать, он подумал и произнес фразу, доставшуюся ему от отца: «Для этого нужно любить народ и бояться Бога».
То есть — любовь к народу — это изначально, но в этой любви ты не должен погрешить, не должен нарушить заповедей и норм. Ты должен все время помнить о божественном происхождении народа, о своем собственном происхождении и о божественном происхождении власти.
И вот эти фразы, они до сих пор во мне живут, как в ту ночь под павлиньи крики.
Мы много раз потом встречались с Рамзаном, и я каждый раз удивлялся такой символичности наших встреч. Однажды, когда он давал обед в мою честь в его резиденции новой…
Вот как раз в Гудермесе, шлемы встретились.
— Да!
— И, когда за столом сошлись мои друзья русские, его приверженцы-чеченцы, я вдруг спросил его, возит ли он с собой тот самый автомат, который я видел в эту достопамятную ночь, с которым он когда-то воевал.
— И я тоже видел этот его автомат.
— Такой замызганный, боевой — с рожками, перетянутыми синей изолентой, как это делали военные, сражаясь в горах. Он сказал: «Да, вожу». Я говорю: «Покажи мне его». Он послал помощника в автомобиль, и помощник принес этот автомат. Это было, действительно, боевое оружие. У него было стертое ложе, у него было расщепленное цевье, у него была седая вороненая сталь, которая потеряла свое воронение. И это было оружие бойца, солдата.
Я сказал Рамзану: «Дай мне его посмотреть». И тут увидел, как замерли лица окружавших его людей, в том числе и охраны.
— Но почему?
— Потому что автомат был заряжен, рожки были полны пуль.
Я просил у него это оружие. И он взял и протянул мне это оружие. Я принял его двумя руками. Я его не стал разворачивать, я просто держал его на руках, как держат ребенка, взвешивал его и потом вернул обратно Рамзану.
И это было для меня знаком высшего его ко мне доверия. И это была наша с ним правда. Потому что оружие никогда не доверяют другому человеку, даже самому близкому, как не доверяют коня, как не доверяют женщину. А здесь это доверие произошло.
И с тех пор, Саш, я являюсь его поклонником, его сторонником, я слежу за тем, как преображает он Чечню, какой он мудрый, сильный, резкий, крепкий и благородный правитель, и всячески желаю ему благоденствия.
— Как здорово вы сказали. Спасибо вам огромное, Александр Андреевич. У меня нет слов. Это будет лучшее ваше интервью мне…
— Я хочу, чтобы он услышал это. Это мое ему поздравление сердечное.
— Я думаю, он услышит. Я сделаю все, чтобы он услышал. Рамзан Ахматович, вы слышите нас с Александром Андреевичем Прохановым? Я присоединяюсь к каждому слову, к каждому дыханию моего любимого героя. Мы вас поздравляем с Александром Андреевичем с 45-летием. Будьте здоровы, Рамзан Ахматович’
— Все, Саш.
— С Богом.
— И — с миром.
