Если замирает литературный процесс, жизнь заходит в тупик, образуется тромб истории. Литература – главный выразитель эпохи, не только летописец прошлого, но и разведчик будущего. Первое, что делает глубокий писатель – не создает образы, не ищет героев, не выстраивает сюжет, а осознает, постигает век нынешний и век грядущий. Литературный процесс находит имя эпохе, распознаёт её состояние, и уже потом называет творческое направление, течение общность. Сначала – Просвещение, затем – классицизм. Сначала – Декаданс, затем – символизм, акмеизм, футуризм. Сначала – Постмодерн, затем – постмодернизм.
Как тебя зовут, XXI век? Как зовут твою литературу? Постмодернизм умер – постмодернисты убили его. Реанимации не получилось, воскрешения не удалось. Пост-пост-модернизм не прижился. А реализм уподобился той соломенной шляпе на холсте безыскусного художника, о которой когда-то говорил Некрасов: так фотографически выписана каждая соломинка, что литература плюнула в эту шляпу и ушла.
Литература и жизнь вместе с ней мечутся в поисках пути. Дитя будущего уже народилось, но ещё не загорелась Вифлеемская звезда. Уже слышен плач младенца, но покуда младенец не наречен, он неведом миру.
Слово за нами, литературные волхвы – писатели, критики, филологи. Посмотрим, какие из нас номиналисты. Потянется ли действительность за именами, которые мы предложим, которые расслышим в шумах и сигналах времени. Доносится что-то похожее на стук колёс или барабанную дробь: «транс» — «транс» — «транс-лит-тер-рат-тур-ра». Один и тот же таинственный зву ы трёх романах: «Тайник заветов» Проханова, «Доктор Гарин» Сорокина, «Transhumanism Inc.» Пелевина.
«Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем? Род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки… Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем». Всё в мире следует движению огненного шара: пахарь идёт за плугом, ребёнок кружится на карусели, в сложных механизмах вращаются цилиндры и барабаны, бесстрашный мотоциклист поражает зрителей гонкой по вертикали, спиннер крутится в цепких пальцах. У всего свой век, своя скорость, но круг для всех общий. Лишь слово нарушает эту цикличность, разрывает бесконечность. Лишь слово линеарно, вертикально. Солнце по-прежнему останавливают словом. Слово – аркан, солнцелов.
Что же заарканил Пелевин в романе «Transhumanism Inc.»? Пустоту или трепетную жизнь?
Есть в пелевинском мире что-то босхианско-брейгелевское: сад земных наслаждений/наваждений, корабль дураков/мудрецов, прозревшие слепые, исцелившиеся калеки. Это пелевинский транс, в котором наслаиваются друг на друга рай, восхождение к озаренному тоннелю, падение грешников, ад. Литературный транс перерастает в транслитературу: между художественным миром и реальностью не остаётся никаких завес – дрожит лишь тонкое марево. Всё пестрит, нагромождается, глаза разбегаются – и вот автор фокусируется, выхватывает из множества отдельные судьбы, будто подносит к ним лупу. Он рискует: вот-вот разгорится пламя, через увеличительное стекло преломился луч, ведь сам автор выбрал особую точку обзора, он снова Омон, Ра, Омон-Ра, только теперь под другим именем.
Кого высветило это солнце в пестроте мира? Студентка Маня, которая пожелала бессмертия и теперь не принадлежит себе, ею владеет чужое сознание, и она вынуждена стеречь это сознание, как ядерный чемоданчик. Японский воин-монах-инженер Сасаки-сан: он конструирует боевых кукол, в которых вселяются духи средневековых самураев и на потеху публике проливают искусственную кровь. Студент Иван – участник протестного движения: он наблюдает на государственном параде вынос мозгов из нового мавзолея и за один час проживает несколько жизней. Коты, говорящие человеческим голосом и выясняющие отношения в суде. Программист Дмитрий, переформатировавший под себя интеллект искусственной женщины и влюбившийся в неё до беспамятства. Контрразведчик человечества – бро-кукуратор/прокуратор райского сада, что стережёт Адама и Еву, сберегает их от трансгуманистов. И о каждом отдельный рассказ, каждый в отдельном фокусе.
Что объединяет их? Сюжет? Жанр? Композиция? Банально. Пахнет литературой. А сюда ворвалась жизнь, как бы постмодернизм от неё ни открещивался. Сюда ворвалось солнце, имя которому Гольденштерн — «золотая звезда». Гольденштерн – глава глобальной корпорации бессмертия, создавший личную трансгуманистическую религию, именно он решает, кого брать, а кого нет в бессмертное будущее: «для социальной гармонии важно не только дать людям надежду, ещё важнее у всех на глазах кого-то её лишить».
Какое тысячелетие на дворе Гольденштерна? Разве это имеет значение? Ведь бессмертие отменяет время. Есть трансгуманизм, а всё остальное в прошлом. Отныне история человечества – это история трансгуманизма, разделённая на три ветви.
Биологический трансгуманизм. Голова человека — всему голова. Остальное тело – рудимент. Бесполезная подставка под голову, бесцельно потребляющая драгоценную энергию. Но зачем сохранять целую голову, когда всё самое значимое: знания, идеи, опыт, впечатления, переживания — хранит мозг, его нейроны, в отличие от остальных клеток, они вечны, не стареют и не разрушаются. Можно было бы и вовсе обойтись без серого вещества, записать сведения на чип, но для продолжения жизни, информацию нужно не просто хранить, но генерировать, а на это способен только мозг. Его как универсальный носитель помещают в цереброспинальный раствор, и мозг продолжает жить жизнью человека: звонит детям, даёт наставления, играет на бирже, преумножает богатство или прогорает, и когда не может платить корпорации Гольденштерна, его отключают от систем жизнеобеспечения и выносят почерневшим из мавзолея – подземного хранилища банок с мозгами. И тем не менее будущее человечества – «напряженно гудящие на полках подземных оранжерей мозги, разогнанные на полную мощность».
Социальный трансгуманизм. Мозг в банке как форма вечной жизни отменяет все возможные идентичности: национальную, половую, человеческую. Стирается граница между реальным и ирреальным, когда мозг способен конструировать себе любую действительность. Воцаряется своеобразное двоемирие: подземный мир бессмертных людей в банках, и надземный мир людей в телах, подверженных смерти в любой момент. Вторые призваны обеспечивать жизнь первых и могут подключиться к их миру через «семейные очки». Мозг при необходимости нанимает «зеркального секретаря» — того, кто сдаёт своё тело в аренду, того, чьими глазами мозг будет смотреть на мир, чьими руками будет действовать, того, через чьё тело станет получать удовольствие. Люди в телах мечены социальными имплантами, позволяющими получить Доброму Государству доступ к персональным данным, и внедрить через него в сознание любую рекламу или нравственную установку. Люди в телах, как и прежде, учатся, работают, рожают детей, но главной их мечтой становится «накопить на банку». По карману она лишь банкирам и стартаперам. Но можно попытаться выиграть её в лотерею, можно встать в бюджетную очередь на банку от Доброго Государства, можно выйти замуж по расчету за богатый мозг.
Производственный трансгуманизм. Роботы-андройды, на которых так надеялось человечество в облегчении труда, себя не оправдали, оказались недолговечны, малофункциональны и плохоуправляемы. Пришлось по средствам генной инженерии вывести особый вид трудовых мигрантов –помощников-хелперов-холопов. Визуально и биологически они такие же телесные люди, но при этом лишены прав человека. Хелперы не испытывают страданий и переживаний, имеют крайне ограниченный словарный запас, но постоянно получают удовольствие от работы, отчего с их лиц не сходит улыбка. Но в Добром Государстве постепенного набирает силу движение за права хелперов, за уравнивание этих гомункулов с людьми. Кто знает, может быть, революционная волна сотрясёт и подземный мир.
История трёх ветвей трансгуманизма подобна истории партии, а сам трансгуманизм – это идеология баночного государства, религия банкопоклонников. Кажется, что всё это фантасмагория воспалённого писательского сознания, футурологическая конспирология для специфических ютуб-каналов, сказки, которыми в пору пугать детей, страдающих компьютерной игроманией. Но именно такой трансгуманизм уже с нами, он здесь, при дверях, а не на расстоянии века или тысячелетия. И не приходится ждать особых знаков, сигналов, символов: потопов, падающих вавилонских башен и пролитых чаш гнева. Воды уже нахлынули, и чаши уже пролились.
Всей своей жизнью мы готовили почву для трансгуманизма, всем своим укладом, отношением друг к другу, к ближнему, к ценностям, к смыслам. Гостевые браки, браки по расчёту, телефонные отцы; желание скрыться друг от друга в соцсетях и мессенджерах, когда от человека тебе нужно лишь его сознание; стремление накопить на что-то такое, что обязательно изменит тебя, улучшит качество твоей жизни; оголтелая борьба за экологию, когда человека готовы упрятать в бункер, скукожить цивилизацию, только бы разрастались девственные леса и текли дистиллированные в своей чистоте реки; беспросветная бедность одних и вопиющее богатство других, способное сотворить из человека сверхчеловека. Онтологически, социально, психологически мы уже живём в пелевинском трансгуманизме. Технический прогресс – лишь формальность, последний, самый лёгкий, шаг на этом пути.
Трансгуманизм проник в мозг каждого из нас. Он поселился в человеческой природе с начала времён. Бог сотворил человека, а змей уже помышлял о трансгуманизме. На фабрике Гольденштерна просвечивают человеческие головы, и всякий раз видят в самом центре черепа червя, свернувшегося кольцом. Этот червь знает о нас всё, он – наша бесконечная внутренняя болтовня, ему ведомы наши сны и мысли. Отныне не дело или слово, а помышление становится самым страшным, самым явным грехом. В нас поселился мысленный червь, мы все им уловлены.
Человек с мысленным червём в мозгу – новый вид человека. На смену homo zapiens – «человеку клиповому» приходит homo overclocked – «человек разогнанный», достигший предельных скоростей жизни, наказанный быстротечностью времени, человек конца времён. Он мчится по непрерывному кругу, по солнцевороту: «Пойманность миром не есть унижающее нас зло – напротив, это творящая нас милость. Зло в том, что наша пойманность неокончательна и смертна». У круга нет ни начала, ни конца, поэтому время стремится и вперёд, и вспять, превращая всех в трангуманистов.
Трансгуманист — Гамлет: он твердит: not to be, not to be – и трансгуманизм превращается в трансгамлетизм. Трансгуманист – Данте: он сделал последнее движение к вершине рая, пространство опрокинулось – и путник снова очутился в аду. Трансгуманист – первобытный человек: голова палеолитической Венеры оплетена мысленным червём.
Кто же знает выход из круга? Его знает Гольденштерн – самый богатый мозг. Гольденштерна же не знает никто, но всякий видел его – на заре, в полдень, на закате. Враг он или друг, но это герой, награждённый «золотой звездой». Его второе имя — Прекрасный. Каждое утро он стремится под небесный купол Невыразимого и читает там его послание – золотую надпись. В ней залог бесконечности мира.
Забудь о банке. Подними глаза к небу. Стань золотой звездой: «Таков путь – нырнуть в тщету и боль, чтобы выйти из неё и вознестись к несравненному счастью. Быть всем». Прочти золотую надпись. Ты не сможешь произнести драгоценные слова. Ведь невыразимое не подвластно выраженью. Но главное – ты прочёл.
Проханов открывает, как шкатулку, тайник заветов. Кладёт туда метеоритные осколки. Сорокин бережно опускает дремлющего белого ворона. Пелевин, обжигая ладони, погружает прекрасный огненный шар. В тайнике остаётся много места. Что ещё вместит в себя транслитература?
