И. Панкин:
— Здравствуйте! В эфире Иван Панкин и Александр Проханов, личность легендарная, писатель, журналист и главный редактор газеты «Завтра». Александр Андреевич, здравствуйте!
А. Проханов:
— Добрый день!
И. Панкин:
— Будем говорить о судьбе России – так очень просто называется наш с вами разговор. Такие обсуждения сейчас на вес золота, потому что сейчас ни у кого нет четкого понимания, как мы будем жить завтра.
Предлагаю начать с такого понятия, как «Русский мир». Это понятие многие годы пинают, его называют «пресловутым». Никто не понимает, как он – Русский мир – должен выглядеть, что это такое. Как вы видите Русский мир и понимаете этот термин?
А. Проханов:
— Вот эти разговоры, которые мы сейчас с вами ведем, мысли, которые мне хочется высказать, они происходят в то время, когда русская мотопехота штурмует Мариуполь, когда рвутся снаряды в окрестностях Харькова, когда летят гиперзвуковые ракеты. И поэтому эти мысли, эти переживания для меня очень актуальны. Они проецируются в актуальную историю, хотя они берутся и черпаются, может, из прошлых времен, может, даже очень древних времен.
Я помню, что в проклятом августе 91-го года, когда армия маршала Язова трусливо убежала из Москвы, оставив Москву, Россию, страну, великую империю красную на растерзание демократам, когда началось это растерзание, я помню, что я испытал в эту ночь, когда ходил по улицам, изгрызанным танками по этому асфальту, испытал какой-то невероятный ужас, страх. Небывалый страх. Какой-то реликтовый, космический страх. Это был страх, конечно, за меня, потому что я был в ту пору причислен к рангу гэкачепистов, все гэкачеписты были мои друзья, газета «День» поддержала ГКЧП. И я страшился за мою судьбу, мне грозили смертью, а моим сотрудникам репрессиями. Я волновался за них, за своих детей. Но этот страх был какой-то другой. Он был какой-то более глубинный, каким-то угрюмым был страхом, неповторимым. По-видимому, это был страх, связанный с тем, что распадалась связь времен, кончалась огромная русская эра. А когда разрываются времена, вот этот разрыв, этот грохот, он прокатывается по всей истории. И по той, что была, и по той, что грядет впереди. И вот этот распадающийся мир, это страшное скрежетание этих платформ исторических вызвали во мне этот реликтовый ужас. Я подумал, может, такой же ужас испытывали когда-нибудь ящеры или последний ящер, когда кончался период тропических лесов. И надвигался ледник на Землю.
А теперь я понимаю, что вот в этом ужасе присутствовали сегодня грозные времена на Украине. Присутствовали эти атаки мотострелков, эти минные поля, эта защита колонн, это выдвижение танков, эти хлебные пшеничные покрытые снегом поля, изрезанные гусеницами – все это было вот в этом ужасе. Страх восстановления этих разорванных времен.
Тогда нас разгромило НАТО. Советский Союз был разгромлен НАТО начисто, вчистую. НАТО захватило все пространство: и территориальное, и политическое, и духовное, и метафизическое пространство, именуемое Советским Союзом, именуемое Россией. Наступление НАТО двигалось как тяжкий исторический каток. НАТО объединило Германию и усилило свое присутствие через целый немецкий социум новый. НАТО, проломив берлинскую стену у Бранденбургских ворот, прогрызло защитный пояс Варшавского договора. И ворвалась внутрь Варшавского договора и проглотило все страны Восточной Европы. НАТО приблизилось к границам Советского Союза, прошла сквозь эти границы, рассекла нашу страну на части, разбросала эти обрубки по сторонам. И принялась хозяйствовать здесь, внутри Советского Союза. НАТО уничтожила великую советскую армию, великий советский военно-промышленный комплекс и нашу индустрию. НАТО уничтожила здесь нашу культуру, наше образование, она уничтожила здесь великие технологии, она уничтожила все подходы, связанные с представлением русского и советского человека о своей уникальности, о своей суверенности. Вот в этом страшном погроме, который учинила НАТО здесь, а потом учинила и по соседству, она съела все прибалтийские наши бывшие республики, перешла сюда. И все министры той поры, которые были в гайдаровском правительстве, они были натовские. Потому что эти министры хотели соединить Кенигсберг с Германией, отдать Курилы японцам, эти министры установили новые формы образования, новую идеологию. Чего они хотели? Спрашивал я. Конечно, они хотели господства над территориями. Господства над ресурсами. Господства над этим огромным континентом. Но они господства и хотели уничтожения таинственного глубинного кода, того кода, который позволял русскому сознанию, русскому государству воскресать после самых страшных поражений. На протяжении всей русской вековой истории мы переживали ужасные поражения, падая в черные дыры истории, тем не менее, благодаря каким-то таинственным законам нашего сознания опять воскресали, опять создавали новое государство, новую империю. Быть может, еще более прекрасную прежней.
И вот этот код, таинственная матка, откуда постоянно возрождалась Россия, досаждая Европе своей уникальностью, своим подходом к проблемам мироздания, укоряя Европу в том, что она не праведна, надо было эту матку затоптать. Именно к этой матке, затоптав ее, стремилось НАТО во все времена русской истории, потому что тевтонские рыцари, облеченные в сталь, это было НАТО тех лет. И рейтары поляков со своими плюмажами и со своими доспехами – это было НАТО тех лет. Наполеон со своей гвардией, в своих треуголках – это было НАТО тех лет. Гитлер, дивизия CС «Мертвая голова», группа «Центр», черный эсэсовский мундир – это НАТО в том облачении.
И вот теперь это НАТО господствовало над великими русскими пространствами. Казалось, эта мечта осуществилась раз и навсегда. Но нет. Мы отступали. Мы даже убегали, но не всегда. Мы переходили в контратаку на самых ранних подступах вот к Москве. Чем было Приднестровье? Приднестровье – это была первая контратака русских, когда мы не сдались, мы поднялись в эту атаку. И героическое окровавленное Приднестровье не легло под НАТО, когда все то, что называлось Советским Союзом, стало уже натовским. Это было потрясающий порыв, это был первый всплеск контратакующего русского начала.
А чем был этот уникальный и потрясающий по своей дерзости и красоте бросок русских десантников Приштине через Сербию? Это была русская контратака, конечно, мы не удержали за собой этот аэродром, позволили отсечению Косова, но это был русский бросок, это была русская отвага, которая потрясла натовских генералов. Это был симптом того, что вот этот код, о котором я говорил, эта глубинная матка, она не была растоптана. Она по-прежнему жива, она была наполнена плодоносящей своей силой.
А чем было восстание 93-го года в Доме Советов? С баррикадами. Это был арьергардный последний бой за Советский Союз. Это был бой с НАТО. Мы сражались в ту пору на баррикадах с НАТО. И нас расстреляли с моста прямой наводкой натовские танки. И у «Останкино» в эту жестокую ночь нас крошили натовские пулеметы.
А вот эта конституция 93-го года, которая, казалось, должна была демонстрировать абсолютную победу демократов и победу абсолютного натовского контроля над Россией, в результате первых выборов в Думу туда пришли патриоты. НАТО было посрамлено. И после этого русская контратака только усилилась. Две чеченских войны, особенно вторая – это победа над НАТО. Мы там воевали, конечно, с чеченскими террористами, но мы воевали с НАТО. Чудовищное злосчастное НАТО питало их энергиями, деньгами, вооружением, патронированием. Мы выиграли эту войну у НАТО на Кавказе. А потом мы стали создавать на месте нашего пепелища удивительную оборонную промышленность. Создавать нашу армию. И создали в кратчайшее время самую боеспособную русскую армию, оснащенную самым великолепным русским оружием. И мы показали НАТО, что у нас есть чем защищаться, есть чем огрызаться.
Потом последовала Мюнхенская речь Путина. Это был такой громогласный крик, возглас, который услышала вся Европа, услышал Вашингтон. В этом возгласе звучало: нет, мы не ваша колония, нет, мы суверенны, нет, мы будем сопротивляться, нет, мы будем сражаться. Нет, Россия несгибаема, Россия непобедима.
А чем был наш поход в Грузию сквозь Рокский тоннель? Мы сражались с Грузией, мы сражались с НАТО, мы отвоевали, отхватили из Грузии две этих маленьких республики, два этих маленьких народа – Абхазию и Южную Осетию. Мы вырвали из-под натовского контроля эти две страны. Это был наш триумф в Закавказье!
А когда мы вернулись на Ближний Восток, мы выдавили НАТО из Сирии, мы не позволили повторить в Сирии эту кровавую практику в Ливии или Ираке. И наши бомбардировщики, наши штурмовики, сражаясь там с террористами исламскими, сражались с НАТО, с американцами.
И потом последовало восхитительное венчание России с Крымом. Это была потрясающая победа над НАТО. Это была победа всей русской истории! Недаром Россия, все ее народы восприняли возвращение Крыма как чудо, как крымское солнце. Это говорит о том, что этот глубинный победный русский код, он не просто ожил, он начал плодоносить. Он начал создавать вот эту новую Россию, устраняя это чудовищное искажение русской истории, чудовищную несправедливость. И, конечно, НАТО не получило Севастополь. Оно мечтало получить Севастополь – базу для своего Шестого американского флота. Оно мечтало сделать Крым мощнейшим плацдармом ракетным, диверсионным против России. Не получилось.
А восстание на Донбассе в 14-м году? Это была кровавая мощная, грозная, смертельная, как это бывало в Великую Отечественную войну, контратака русских. И мы прошли на эту Саур-Могилу, а это одна из священных русских гор наряду с Мамаевым курганом, наряду с Малаховым курганом, с Сапун-горой. И эта гора, помню, я был на этой коре, она была изрыта минометными выстрелами. Там были восхитительные монументы советские, они были расколоты, по всей горе лежали осколки этих носов, глаз, лиц вырванных. И там на вершине горы была могила отважных ополченцев из батальона «Восток». И эта атака 14-го года увенчалась успехом, увенчалась Дыбальцевским котлом.
Мы остановились на это время. У нас был перекур. Мы перекуривали с 14-го по 22-й год. Этот перекур кончился. И все, что сейчас происходит на Украине, этот грохот взрывов, эти муки беженцев, эти пули, которые пронзают наших солдат, мне кажется, что они впиваются в меня. Эти младенцы с оторванными ручками и ножками, мне кажется, они умирают у меня на руках. Я мучаюсь, что я не там в это время. Мне судьба выдала грандиозный опыт. Я бывал на шестнадцати войнах, начиная с первой войны на Даманском и кончая все африканские войны, все азиатские, латиноамериканские войны. Я бывал на шестнадцати войнах. И я был в Донецке тогда, в 14-м году на передовой, когда вместе с Захарченко мы ездили на передовую.
А сейчас, увы, я не в состоянии двигаться вслед за этими колоннами. И моя погоня за историей, я гнался за ней на протяжении всей моей жизни, она кончилась. История как бы оторвалась от меня. И она стала уходить вперед. Я только отсюда, из Москвы от своих книг, бумаг, компьютера смотрю ей вслед, молю сберечь жизни нашим солдатам, сберечь их силы, их волю. И думаю о том, что вот эта сегодняшняя спецоперация, которая превратилась в систему фронтов, она является выражением вот этой глубинной победности, выражением того же глубинного кода, который присутствует в русской истории, в русском человеке и в русском солдате.
Когда мы слышим, как в скупых и достаточно официальных сводках Министерства обороны звучат имена новых героев и живых, и павших на полях сражения, я понимаю, что солдаты, офицера, прапорщики совершают свои поступки, выполняя приказ командиров, прежде всего. И оставаясь верными присяге. Или их разозлила гибель товарищей, они идут мстить за их гибель? Или они увлечены азартом боя, азартом войны, всякая война – это адреналин, это азарт, это неистовство очень жестокое. Но наряду со всем этим, я уверен, что в глубине их души бессознательно действует все тот же глубинный русский победный код, который поднимает их на этот подвиг. Потому что настоящий подвиг, конечно, он совершается за свою семью, за свой родной порог, за своих любимых и близких, за свою Родину, за реки, разливы, весны, снегопады. Настоящий подвиг совершается за эту сущность, которая позволяет народу быть народом. Который создал народ, который определяет народ как таковой. Который делает народ угодным Богу, самой природе, человечеству.
Поэтому вот этот код, о котором я говорю, он присутствовал во всех русских солдатах и воинах на всем протяжении русской истории. Пересвет, который на Куликовской битве, он снял с себя доспехи, голый по пояс на коне помчался навстречу противнику со своим копьем и насадил себя на копье врага, потому что то копье было длиннее его, пересветова. И это копье пронзило его тело, позволило ему приблизиться к врагу на глубину вот этого проникновения. И он умирая, может, умерев ударил противника копьем и сразил его. Поэтому Пересвет – это победный русский солдат.
Иван Сусанин, который увел поляков в дерби русские, туда, куда и вран костей не заносил, Иван Сусанин, погибший там, это был русский победный солдат.
А капитан Тушин? Из толстовского «Войны и мира». И Багратион на Куликовском поле? Это были русские победные солдаты. Такими же русскими победными солдатами были Александр Матросов и маршал Жуков. Такими же победными русскими солдатами были десантники Шестой воздушно-десантной роты, павшей в горах Чечни. И, конечно, наш удивительный русский народный святой Веня Родионов, который принял мученическую смерть, когда его взяли в плен, но не отрекся ни от армии, ни от России, ни от своего крестика нательного. Это все великие победные русские солдаты! Некоторые из них солдаты-мученики, причисленные к лику святых.
И вот я думаю… И вот я думаю, что же такое – вот этот вот таинственный, глубинный русский код, за который можно сражаться, за который можно отдать жизнь? Что это за восхитительная чудесная сущность? Он очень трудно выразим. Есть в жизни явления, которые невыразимы. Для этого не найти слов. Может, чтобы приблизиться к этому коду, надо начинаться Пушкина? Может, в пушкинской этой красоту и музыке, в его прозрачности русской мы найдем объяснение этому коду?
Лоскутья их знамен победных,
Сиянье шапок этих медных
Насквозь простреленных в бою
Или:
И грянул бой,
Полтавский бой.
И о Петре:
И он пронесся пред полками
Красив и радостен, как бой…
Может, для того, чтобы глубже понять, уловить, услышать этот код, надо войти в Храм Софии Новгородской? Или в Храм Спаса Нередицы? Или Покрова на Нерли? И там, в этой тишине услышать эти тихие и едва различимые молитвенные слова псалома, псалма об этом восхитительном таинственном русском коде?
Этот русский код объясняется течением нашей Волги – рекой русского времени. Объясняется нашими суписями, суглинками, борами, лесами, грибами, синицами, скворцами, птицами, всей нашей природой. Он там глубится. Но этот код является вековечной русской мечтой о справедливом царстве, о справедливом великом государстве, о благостной жизни, в которой нет насилия, злобы, войны, смерти, где господствует справедливость не просто социальная, а где господствует справедливость божественная. Божественная гармония, где человек и государство находится в гармонии, машины и природа находятся в гармонии, цветок и звезда небесная находятся в гармонии. Вот этот код, вот этот глубинный код, он и связан с нашими божественными сущностями. Потому что только за высшие божественные вселенские сущность может сражаться народ и идти в свой огромный вековечный русский поход.
Я думаю, что когда осядет пепел сожженных городов на Украине, когда танковая колея зарастет пшеницей, мы вернемся к нашим семьям, в наши гарнизоны, наши службы, «когда считать мы станем раны, товарищей считать», как говорится в «Бородине» Лермонтова, тогда нас ждут огромные труды, колоссальные труды, за которые мы опять возьмемся, потому что Россия, каждый раз вставая из пепла, проходя через узкости, через игольные вот эти ушки истории, она опять создавала себя в великих трудах, в великом напряжении, великом радении. И нам предстоят здесь в России огромные труды. Нам предстоит великое русское очищение, освобождение себя от всех накипей, всех скверн, от всех заблуждений, от всей слабости, которая накопилась в нас за эти вот тридцать лет. И поэтому нас в этих радениях, в этих трудах будет вести все тот же вот этот вселенский глубинный победный русский код. И я убежден, что сейчас на полях сражения на украинских, там рождается не просто новая русская армия, не просто создаются новые методики ведения боевых действий, там рождаются новые полководцы, там рождаются новые герои. Такие же восхитительные и такие же светоносные, как и генерал Карбышев, как и Матросов, как Космодемьянская. Поэтому все, что сейчас происходит на Украине – это сотворение новой русской истории, которая является просто русской историей. Вековечной русской историей. Вот такие мысли, такие переживания меня постоянно охватывают, когда я просыпаюсь среди ночи или смотрю на карту боевых действий с этими красными линиями, слышу эту особую акустику этих донецких названий, таких, как Каховка или Макеевка, или Горловка. Или Волноваха. Эти имена, они входят в сознание, даже в подсознание. И я только об одном мечтаю, что, может, мне выпадет удача и я опять окажусь среди моих соплеменников, среди моих офицеров, среди моих солдат и еще раз вдохну запах этого праведного боя.
И. Панкин:
— НАТО, получается, это такая метафора, вид врага западного, я так это понял. Но Россия, получается, это некий щит и меч. Вы так это понимаете?
А. Проханов:
— Все, что делает Россия теперь, и до этого, о чем я говорил – это есть попрание ада. Потому что сражение, которое мы ведем с Америкой, это сражение двух миросознаний. Как американская мечта ее определяет? Американская мечта, как говорили неоконы, это град на холме. То есть, это замок на холме, это крепость на холме, это гора американской истории, на ней возведена крепость, из этой крепости Америка озирает весь мир и живущие у подножия этой горы непокорные народы посыпаются крылатыми ракетами. Это мечта доминирования о владычестве, это мечта власти, это властная мечта. Отсюда и замок, отсюда и бойницы, отсюда и град на холме.
А русская мечта определяется метафорой храма на холме. Гора русской истории со всеми ее свершениями, со всеми ее откровениями, со всеми ее мучениями, со всеми ее падениями. И на вершине этой горы стоит храм. Не град, не крепость, а храм. Который своими крестами, своими лучами тянется в небо, к небесам, чтобы достичь этого света и чтобы этот свет снизошел через храм, через эту гору в наши семьи, в наши гарнизоны, чтобы вдохновлял наших певцов, писателей, наших политиков, наших героев. И в истории отношений запада и России храм сражается с замком, с крепостью. И сегодня крепость, американская, натовская крепость сражается с русским храмом. А поскольку в основе вот этих представлений, о которых я сказал, лежат религиозные смыслы, то в основе русской мечты лежат райские смыслы, небесные смыслы. А в основе вот этой идеи доминирования, владычества, вот этой огромной, могучей, двигающей тысячелетиями мире силы лежат адские смыслы. То есть, Россия постоянно сражается с адом. Хочет его попрать. Как Иисус, который сошел с креста после своего воскрешения, он с этим крестом сошел в ад, он попрал ад. И я считаю, что и сегодня российское мышление, российское мировоззрение – это носитель райских смыслов, который сейчас так жестоко и так беспощадно сражается с адом, с адскими смыслами. Это попрание ада.
И. Панкин:
— Что бы вы сказали тем людям, которым стыдно быть русскими? Сейчас много сообщений сыпалось об этом, я их лично видел, и вы видели наверняка. Люди, которые прямо писали о том, что им стыдно быть русскими. И вот тем людям, которые сейчас уезжают. Чулпан Хаматова уехала с формулировкой, потому что ей страшно. Что бы вы сказали этим людям?
А. Проханов:
— Я бы, во-первых, с ними не стал бы говорить просто. Они мне отвратительны. Они мне отвратительны! Я бы лучше говорил с жуками, с комарами, с клопами, с мышами, с крысами. Но только не с ними. Если им стыдно быть русским, то мне противно думать и отвратительно думать о них. Я не хочу употреблять никакие свои аргументы для того, чтобы возвращать их в лоно человеческое.
И. Панкин:
— У Путина была какая-то альтернатива? Я имею в виду решение о начале спецоперации? Или все-таки война так или иначе – нам Роскомнадзор запрещает употреблять это слово, тем не менее – или вот эта война, назовем ее как есть, она была неизбежна?
А. Проханов:
— У Путина не было альтернативы. Потому что Путин является заложником русской истории. Величие и драма Путина состоит в том, что вот эта русская история после своего крушения, кошмарного крушения 1991 года, и в своем восхождении, она выбрала Путина своим гнездовьем. Вот птица русской истории в нем свила свое гнездо. И все, что делал Путин изначально, от того момента, быть может, когда он отказывался от президентства, а ему предлагали стать президентом, настаивали, а он отказывался, он несколько раз отказывался. А потом он согласился. Вот с этого момента, когда он взял на себя это бремя, он взял на себя этот крест, все, что он делал – это движение вот этой русской истории, русской контратаки. И, повторяю, Путин, который прилетел на Спарке(?) тогда в разгромленный Грозный, после победы в чеченской войне, это был Путин сегодняшнего дня. Или Путин, который прилетел в Дагестан, когда басаевцы атаковали Дагестан – это был Путин сегодняшнего дня. Или Путин, который спускал на воду бореи в Северодвинске, — это Путин сегодняшнего дня. Или Путин, который выезжал на эти страшные пожарища тогда, когда горела Сибирь, и он там бил в эту рынду – это Путин сегодняшнего дня. Путин, который благословил Гергиева прилететь в Пальмиру и сыграть там свой потрясающий концерт – это был Путин сегодняшнего дня. И поэтому русская история, которая была оскорблена, которая была изувечена, которая была затоптана и которая, как пружина, она распрямлялась и распрямляется, это Путин. У Путина не было выхода, потому что у него нет выхода из русской истории. Я не знаю, что он чувствует. Он находится в состоянии колоссальных перегрузок. Мне даже страшно подумать, что он сейчас на себе несет. Какая на нем ноша. Он, как кариатида, держит на себе вот этот осыпающийся свод мира. И поэтому у него не было никакой альтернативы. Все альтернативы, вернее, все средства были использованы – и дипломатические, и коммерческие способы, и лукавство политическое, и уговоры, и хитрости – они все были использованы. Но к этой войне Путин подготовился. Была создана мощнейшая армия и, главное, было создано оружие, которое не позволяет сегодня натовцам сделать бесполетное небо, бесполетную зону над Украиной или вторгнуться из Прибалтики куда-нибудь в Псковскую или Смоленскую область. Поэтому у Путина не было никаких альтернатив. И у него не будет никаких альтернатив. Он у этом смысле является человеком, через которого реализуется русская история. У русской истории есть несколько великих периодов своих. Я их называю имперским периодом. В каждом имп6ерском периоде был свой вот этот полководец, который двигал русскую историю, толкал ее, то есть, она останавливалась. В первой русской империи Киевско-Новгородской это был князь Владимир. Во второй — Московском царстве – вторая русская империя – это был Иван Васильевич Грозный. В третьей империи это был Петр Великий. В четвертой, советской, красной империи это был Сталин. И в пятой империи это Путин. Вот это такие верстовые столбы русской истории. Поэтому, еще раз повторяю, у Путина не было альтернативы, но он ее и не искал. Потому что им двигали другие мотивы, не военные, не политические, им двигали метаисторические мотивы.
И. Панкин:
— То есть, это толчок к новому витку русского величия? Или нас ждет 100 лет одиночества?
А. Проханов:
— Как угодно можно называть. Русским величием или можно называть русским цветением. Или можно называть русским стоицизмом. Это все по-разному может называться. Но мы выстояли после крушения 1991 года, после того, как Язов отозвал свои танки из Москвы и мы стали добычей врага и мародеров. Мы выстояли. Мы возродились и мы идем по этому пути неуклонно. Какие образы, какие формы примет это русское грядущие возрождение, не мне судить. Это покажет само время и сами люди. Но я просто убежден, что, когда завершится вот эта драма украинская – скорее бы уж она завершилась – нам придется очень многое пересмотреть, передумать. Нам придется трудиться и молиться. Нам придется писать новые книги и новую музыку, а также создавать новые машины и целые отрасли производства. И, повторяю, в этом новом времени, времени великих трудов, священных трудов, Путин опять останется во главе вот этого похода, русского похода.
И. Панкин:
— А можно ли рассчитывать на то, что вот эта военная спецоперация – читай война – это все-таки, с учетом ее положительного исхода, это последняя война? Ну, то есть, мы воюем для того, чтобы перестать воевать. Можно ли рассчитывать на это?
А. Проханов:
— Прекрасная была песня в самом конце войны – это гимн авиаторов. «Там, где пехота не пройдет и бронепоезд не промчится, тяжелый танк не проползет, там пролетит стальная птица». А последний куплет такой был: «Пропеллер громче песню пой! Крылья! За вечный мир, в последний бой летит стальная эскадрилья!». В 1945 году. Она в последний бой, за вечный мир. Сразу после этого японская война, корейская война, вьетнамская война. Все горячие точки, на которых был африканский, латиноамериканский, две чеченские войны, Карабах, Приднестровье. И вечный бой – покой нам только снится. Я бы хотел, конечно, посмотреть на такого блаженного человека, он наверняка, я так представляю, у него должны быть такие большие детские голубые глаза, чуть-чуть влажные, наполненные такими апрельскими слезами влажными, и он должен говорить, что это последняя война, мы наконец избавляемся от войны. Я бы просто этого человека, если он искренен, я бы просто поцеловал бы его в лоб своим поцелуем старческим и отправил бы куда-нибудь за подснежниками за первыми. Войны, Россия будет сражаться за самою себя вечно. Потому что вот этот русский код победный он ненавистен аду, и ад не оставит Россию никогда. И мы будем вечно с ним сражаться. На разных дистанциях, на разном подлетном времени.
И. Панкин:
— То есть, получается, это некий замкнутый круг, из которого нет выхода?
А. Проханов:
— А это не круг. Это другая фигура. Это экспонента, по которой Россия приближается к Богу.
И. Панкин:
— Так, хорошо. Какой вы видите Россию через 10 лет?
А. Проханов:
— Я вижу страну, у которой ее главной глубинной идеологией будет вероучение русской победы. Вот то вероучение, которое мои друзья и мы написали в Изборском клубе, создали, и вот эта идея, идеология, она вот-вот будет оповещена, мы оповестим об этом мир. Это очень важная и интересная идеология. И это Россия, которая усвоит эту идеологию как главную государственную идеологию, она исходя из этой идеологии сделает себя самой непредсказуемо прекрасной. Будут построены, исходя из этой идеологии, города, будут построены институты, будет построено образование особое. Будет построено отношение к старикам, к детям. То есть, формы вот этой победной идеологии их не нужно предсказывать. Образ будущего он непредсказуем. Зачем навязывать будущему свои косные ограниченные картины? Но я думаю, что вот эта идеология, которая станет глубинной, она обеспечит России цветение.
И. Панкин:
— Еще очень много сейчас говорят о блудных детях. Имеются в виду республики, которые в 1991 году от нас откололись – в 1991-1992-м. Как вы считаете, вот они будут постепенно понимать, что им необходим плотный союз с Россией, и возвращаться в состав России?
А. Проханов:
— Я тоже боюсь говорить конкретно. Я только одно знаю, что у русской империи границы пульсирующие. И в этом смысле у русской империи есть несколько метафор. Во-первых, Вселенная, она носит пульсирующий характер, она то расширяется, то схлопывается, опять расширяется, опять схлопывается. И русская история – тоже постоянные всплески и сжатие. Почти до нуля. Опять взрывы, расширения… Поэтому границы империи непостоянны, они все время дрожат, они пульсируют. И как себя поведут азиатские, прибалтийские республики, Украина, Белоруссия – трудно сказать. Просто сейчас вектор наступления. И мне, повторяю опять, не хочется гадать на кофейной гуще, как будет себя Туркменистан чувствовать или Казахстан. Мне кажется, что, чем интенсивнее, краше, справедливее, сильнее и благочестивее будет Россия, тем быстрее границы империи будут возвращаться к своим исходным контурам.
И. Панкин:
— Вы приводите исторические аналогии, конкретизировать чтобы, хочу спросить – а с каким периодом русской истории вы сравнили бы нынешний период?
А. Проханов:
— Со всеми.
И. Панкин:
— То есть, это такой симбиоз?
А. Проханов:
— Я уверен, что русская история развивается по синусоиде. Русская история – это история пяти русских империй. Потому что русское государство существует только в имперском контексте. Когда кончается империя, разрушается империя – кончается и государство, кончается народ сам. Народ превращается в сумму человеческую. Поэтому русская история она восходит и исчезает в безднах. Восходит и исчезает в безднах. Повторяю, первая империя Владимира. Вторая империя Грозного Ивана Васильевича. Третья – Петра Алексеевича. Четвертая – Иосифа Виссарионовича Сталина. И пятая – Владимира Владимировича Путина. И в этом их аналогии. И они в этом отношении абсолютно напоминают друг друга. Все периоды русской истории складываются в один-единый русский поток исторический.
И. Панкин:
— Какой вы видите окончание военной спецоперации, в том смысле, что как мы должны себя сейчас с Украиной – мы пока еще не победили, мы не занимаемся шапкозакидательством никаким – тем не менее. Как вы видите совсем ближайшую перспективу после окончания военной спецоперации? Отношение России и Украины, я имею в виду.
А. Проханов:
— Да, об этом все думают, конечно. Это огромная сейчас такая драма произошла. Огромная драма. Огромная рана такая. Открытая рана. И для украинцев, и для русских. Как эту рану лечить, как ее сшивать, какой дратвой? Я думаю, что, конечно, прежде всего, должны быть подавлены и отсечены все рупоры, делающие Украину ненавидящей Россию страной. Вот вся эта фашистская националистическая пропаганда тотальная, мощнейшая, которая работала на Украине все эти по существу 30 лет, она должна быть отсечена, подавлена. Все эти Гордоны должны быть выкинуты оттуда. Раз. Вместо нее, конечно, должна установиться наша российская пропаганда, педагогика такая. Конечно, эту педагогику надо осуществлять с особой интонацией сердечной. Я иногда слушаю, вот сегодняшние наши аналитики, комментаторы, они слишком спокойны, они слишком внутренне холодны, они слишком равнодушны. Иногда они слишком профессиональны. А ведь об этом надо говорить так, как об этом говорила Ольга Берггольц в осажденном Ленинграде, или Вера Инбер, когда писала о Зое, поэму «Таня». Вот мы должны обратиться к украинским народам с огромным сердечным таким подъемом, горячим, с огненным… Мы должны украинцам рассказать, как они прекрасны. Мы должны украинцам рассказать, как они великолепны. Какой это чудесный южнорусский прекрасный народ, который сложился из полян, из древлян, который был по существу народом, который вместе с вятичами, кривичами, с ильменскими славянами сложил эту великую первую империю от Балтики до Черного моря. И как восхитительны украинские песни, старые, древние песни. Не эти, современные, из шоу-бизнеса украинского, а древние песни. Как восхитительна киевская София с ее орантой такой золотой, которая набрана из тысячи золотых мозаик, которая распростерла руки, длани и благословляет и Украину, и Россию, и Белоруссию – весь этот русский мир восхитительный. И, может быть, я думаю, наступит такой момент, когда воины, сражавшиеся сейчас на полях Украины, и украинские, и русские – сойдутся за братским столом – будет такое братание. Как это было еще сравнительно недавно. Мой друг, покойный генерал Михаил Георгиевич Титов, который сражался под Ржевом, он был таким офицером окопным, страшные бои, потери людей, а потом спустя много лет они встречались с ветеранами немецкой войны, стариками. Они сидели, старики, усталые, и пили водку. Пили водку вдвоем. Я думаю, что высший смысл воинский, славянский, в том, что в застолье сошлись люди, которые сегодня сражаются друг против друга и они сошлись бы уже не с оружием, не с воронеными стволами, а сошлись бы с песнями и с таким братанием.
И. Панкин:
— И еще в завершение хочется определиться. Мы часто употребляем термин «особый путь», у России особый путь. Вот сейчас про особый путь особенно хочется поговорить. Особенный путь наш заключается в том, что нам не по пути с западом, с учетом того, что как они себя ведут? Они забрали у нас часть золотовалютных резервов, они отнимают имущество российских граждан, которые давно и по закону живут за рубежом. Они занимаются откровенным апартеидом по отношению к гражданам России, которые живут или находятся на западе. Мы разрываем с ними отношения или мы так и будем с ними играть в эти периодически договоренности? Как вы это видите?
А. Проханов:
— Я думаю, что, конечно, скорее всего, Россия вырежет себя из Земли и улетит на орбиту какую-нибудь далекую – нам Рогозин поможет в этом, или Маск – и мы переместимся, и будем жить отдельной такой русской Луной – и это будет русский путь. Никуда мы не денемся друг от друга. Русский путь отдельный связан с тем, что мы исповедуем эту русскую мечту, о которой я говорил. Мы исповедуем идею храма на холме. А запад будет исповедовать идею града на холме. И эти две формулы будут постоянно соперничать с собой. И это соперничество может кончиться термоядерной войной. А может оно регулироваться, если политики не сойдут с ума. Форма этого противостояния может регулироваться. Ведь были же минуты и такого обожания, были периоды разрядки. И вот это расстояние, дистанция, формы этого соперничества могут регулироваться. Сейчас мы переживаем очень острую, может, самую острую, форму этого соперничества. Дальше этого соперничества – это действительно обмен ударами ядерными. Этого не произойдет. Я просто уверен. Сбережет от этого удара нас не Путин и не Байден, а сами законы ноосферы, о которых говорил Вернадский, академик. Поэтому после вот этого расхождения, рассечения, конечно, наступит момент схождения, договоренностей каких-то, когда ажиотаж кончится. И так будет всегда. И в 22 веке, и в 27 веке. Две эти мечты, они несовместимы. Если одна мечта пожелает уничтожить другую, будут мировые войны. А если эти две мечты будут договариваться, между ними будет прямая линия, красный провод, и эти две мечты найдут какое-то соответствие друг с другом, то, может быть, и наступят более спокойные времена.
И. Панкин:
— То есть, чтобы уточнить, Россия никогда не будет частью мира, мы всегда будем порознь?
А. Проханов:
— Нет, будет, будет, я думаю, будет мир. Вот если Россию уничтожат до конца, вот всю ее испепелят, если все вывески в Москве будут на английском, и если слово «русский» будет не просто запрещено, а оно будет самым глумливым словом, и если у нас опять будут натовские министры и натовский президент, это будет прекрасное время для дружбы России и Америки. Это будет восхитительное, самое блаженное время. Но мы-то с вами из другой эпохи люди.
