— Сейчас активно обсуждают, кому и для чего нужен был теракт, унесший жизнь Дарьи Дугиной. Как вы считаете, что за этим взрывом стоит, какие силы?
— Первое предположение, которое представляется наиболее вероятным, что за этим стоят украинские нацистские структуры, хотя есть еще минимум два варианта: один из них — это английские спецслужбы, о чем вчера говорили у Соловьева. Действительно, Дугин в определенной консервативной традиционалистской среде популярен на Западе, в этом случае удар более значим. А, если исходить из того поста, который он написал за несколько часов до трагедии, где говорил, что невозможно вести специальную военную операцию сквозь сон, что нужна реорганизация всей внутренней системы, то теоретически можно предположить, что это те элитные группы России, которые по-прежнему надеются на договоренности с Западом и на то, чтобы их не трогали, и вообще не в восторге от того, что Путин занял такую жесткую позицию по отношению к Западу, Украине и последовательно ее держится. Но это гипотетические версии.
— Часто самый очевидный ответ — самый верный?
— Да, все-таки при прочих равных представляется, что это все же украинские нацисты, и здесь есть две принципиальные вещи: террор останавливает только контртеррор. В 1918 году развернулся белый террор, остановить его удалось только красным жестким террором. В данном случае решительные действия должны быть распространены на территорию противника. Вторая вещь — настолько возмутительное убийство — даже неважно, кого именно хотели убить, Дугина или Дарью — оба варианта отвратительны и дают определенные сигналы элите, но убийство именно Дарьи — это демонстративный удар для всех представителей иного, нового поколения, которое занимает патриотическую позицию, что доберутся и до них. Собственно, это объявление — «мы можем убить каждого из вас».
— И как отреагирует на это общество?
— Мне кажется, что в смысловом поле надо ставить вопрос и об увековечивании памяти Дарьи, возможно, надо дать имя какой-то из московских улиц, может быть, наиболее эффективно было переименовать вот эту безумную улицу Солженицына. Наверное, РВИО, каким-то другим структурам надо было бы выступить с инициативой, можно было бы объявить конкурс на памятник Дарьи. Я понимаю, что это ее не вернет, но должна быть демонстрация нашего отношения, превращение трагедии в символ непримиримости в нашей борьбе с международным нацизмом за освобождение Украины. То, что они сделали — это мистический жест религиозного характера, на такие жесты надо отвечать перекрывающими жестами.
— Как это отразится на настроениях нашей элиты, это ведь сигнал, что не надо так яро выступать — мы до вас доберемся?
— Ну, элита защищена лучше, чем Дугин, его дочь и прочие политологи. Теоретически, чтобы на российской элите что-то отразилось, уж извините, должно произойти что-то куда более масштабное. Я не говорю, что что-то подобное надо начать, я говорю о том, что без этого та часть элиты, коллаборационистская, своего отношения не поменяет, им хорошо, они ничего не теряют.
— Но для патриотично настроенной элиты это ничего не изменит? Трагедия просто кристаллизует уверенность в необходимости борьбы?
— Это естественно, и, конечно, будет более уверенно звучать голос, который говорит о необходимости мобилизации и более жестких действий и в отношении нацистов, и в отношении западных покровителей.
