Если убрать измерение неба, получится человек. Если убрать измерение земли, получится Бог. Но именно в герое есть пересечение земли и неба.
Вначале идёт просто человек (некое земное существо), дальше грек, дальше герой, дальше Бог. Т.е. грек — это путь к герою (греческая цивилизация есть героическая цивилизация), а герой — это путь человека к Богу. Так это у Гомера, так вплоть до неоплатоников, а потом это с определенными изменениями перешло в христианство.
Герой — это путь Бога к человеку, а человека к Богу. В герое Бог может познать то, что ему несвойственно, например, страдание.
Отсюда представление о том, что души героев — это слёзы богов. Потому что Бог бесстрастен, спокоен, вечен, его ничто не выводит из себя, а человек, он страстен, болеет, страдает, мучается, испытывает нищету, унижение, слабость, сомнения.
Бог никогда не познает страсти, боли, потери, утраты, не познает суть человека, если у него не будет собственного героического сына или дочери, которые позволят Богу испытать кошмар, ужас и глубины нищеты, лишенности, свойственные человеку. Богу не интересны люди процветающие и успешные, их достижения, по сравнению с Ним, ничтожны. А вот человек, страдающий, мучимый, борющийся с роком, для Бога загадка.
И Бог может захотеть преодолеть Себя, собственную бесстрастность, собственное блаженство и вкусить от нищеты – от отсутствия блаженства, испытать страдание (πάθος по-гречески), несчастье. Именно герой позволяет Богу почувствовать боль, а человеку напротив открывает опыт блаженства, величия, бессмертия и славы.
Поэтому, героизм — это онтологическая и одновременно антропологическая инстанция, это вертикаль, вдоль которой происходит диалог божественного и человеческого (или небесного и земного).
А там, где герой, там всегда трагедия. Герой всегда несёт в себе страдание, боль, разрыв и трагедию. Не бывает счастливых героев, все герои обязательно несчастны. Герой и есть несчастье.
Почему? Потому что быть одновременно вечным и временным, бесстрастным и страдающим, небесным и земным — это самое невыносимое переживание ни для одного из существ, это состояние, которое врагу не пожелаешь.
В христианстве на место героев пришли подвижники, мученики, святые. Точно так же не бывает счастливых монахов, счастливых святых. Все они по-человечески глубоко несчастны. Но по иному небесному счету – блаженны. Как блаженны плачущие, изгнанные, терпящие клевету, алчущие и жаждущие в Нагорной проповеди. Блаженны несчастные.
Героем человека делает мысль, устремленная в небо, но обрушивающаяся на землю. Героем человека делает страдание, несчастье, которые разрывают его, мучают, пытают, закаляют и так всегда. Это может происходить на войне или в мучительной гибели, но может и без войны, и без смерти.
Герой сам себе ищет свою собственную войну, а если не находит, идёт в келью, в отшельники и борется там с самым настоящим врагом. Потому что истинная брань — это брань духовная. Об этом писал Артюр Рембо в «Озарениях»: битва духа также жестока, как сражение враждующих армий (Le combat spirituel est aussi brutal que la bataille d’hommes). Вот он знал, о чем говорил.
Один герой, как говорит неоплатоник Прокл, равен ста и даже тысячам обычных душ. Он больше, чем человеческая душа потому, что заставляет каждую душу жить вертикально. Это героическое измерение истоков театра и, по сути, этика нашей веры — это самое главное, что мы не должны потерять, что мы должны лелеять в других и воспитывать в самих себе.
Наша задача стать глубоко, фундаментально и необратимо несчастными. Как бы страшно это ни звучало. Только так мы можем обрести спасение.
