В собственном смысле слова традиции – это сложившиеся анонимно в результате опыта и социальной практики и передаваемые в течение длительного времени нормы, поведенческие установки и образцы, выступающие регулятором поведения той или иной обширной и стабильной группы людей. Считается, что они передаются из поколения в поколение.
Отсюда можно сказать, что традиция имеет ограничение социально-групповое – значима для определенных групп, и, как представляется – временное.
Здесь возникает две дилеммы. Первая: традиция выступает подобным передаваемым регулятором для всего общества – или для его частных групп: от классов и сословий до клубов спортивных болельщиков. И вторая: традиция – то, что действует вечно, или то, что действует на протяжении определенного исторического периода – эпохи.
Если под традицией понимать то, что выступает регулятором для всего общества, то перед нами другая дилемма: этот регулятор принимаем обществом добровольно или под угрозой тех или иных кар, то есть принудительно. Во втором случае не передаваемым из поколения в поколения образец поведения, а юридическая норма, то есть то, что одна часть общества навязывает другой под угрозой наказания. И тогда эта норма будет соблюдаться только до тех пор, пока у господствующей группы есть сила для принуждения к исполнению своей воли.
Если речь идет о добровольном принятии данной передаваемой нормы, значит, она может заключаться только в тех общих положениях, на соблюдении которых согласны все в обществе, и может охватывать только самые общие положения, не вызывающие возражения ни у кого в обществе. То есть в этом смысле традиция по сути своей совпадает с феноменом нравственности как системы устоявшихся в обществе нравов, и как всякая нравственность – она классовая, а не универсальная.
То есть, если некая передаваемая поколениями регулятивная система объявляется универсальной, возникает вопрос, что некая группа объявляет универсальными свою систему нравов и свои традиции. Более того, чем больше некая группа оказывается вынуждена свою систему нравов объявлять универсальной, тем больше это означает, что универсальной она не является и разделяется отнюдь не всем обществом.
Это вовсе не предполагает, что данная традиция плоха или ложна, либо что ей не надо следовать или ее защищать. Это предполагает только одно: что обоснование позитивной значимости данной традиции через постулат о том, что это традиция, то есть что «мы так жили всегда», достаточным основанием для ее признания не является.
Куда важнее то, что данная регулятивная система оказалась передаваемой из поколения в поколения в результате накопленного опыта – то есть ее практической апробацией.
Но здесь возникает как раз иной рубеж и иная дилемма, упоминавшаяся выше: является данная традиция вневременной или характерной для той или иной эпохи. И поскольку речь идет о ее опоре на накопленный опыт, этот опыт может быть и различным на разных этапах исторического развития, и противоречащим друг другу.
Здесь вопрос вообще в том, признаем ли мы традицией то, что было изначально и на протяжении длительного времени, или то, что мы приняли из того или иного прошлого и сохраняем сегодня. То есть тогда мы приходим к делению традиций на традиции прошлого и традиции настоящего – иначе, признаем их не универсально значимыми. Или выделяем еще и «спящие традиции» — те, которые были в прошлом, но потенциально могут вернуться.
Сохранение и развитие исторических традиций – тоже замечательно. Но традиции бывают разные. Была на Руси такая традиция – крепостное право. Была еще традиция битья кнутом и вырывания ноздрей… Так кого надо считать патриотом: того, кто сохраняет такие традиции, или того, кто хочет от них отказаться? Испытываю некую неловкость за обращение к хрестоматийным примерам, но была традиция самодержавного правления и была традиция восстаний и народных войн против самодержавия. Какой должен следовать патриот?
Был Аракчеев и были декабристы, были черносотенцы и были революционеры… Была традиция русского западничества и славянофильства, была традиция либерализма и традиция народничества – список бесконечен.
Какой традиции должны сохранять преемственность защищаемые сегодня традиции…
Если мы утверждаем, что воспринимаем традиционные ценности как основу российского общества, позволяющую защищать и укреплять суверенитет России, обеспечивать единство нашей многонациональной и многоконфессиональной страны, осуществлять сбережение народа России и развитие человеческого потенциала, то мы достаточно неточно их воспринимаем. Просто потому, что в истории России практически традицией были как духовные, так и политические и социальные расколы, и история России не меньше чем вся мировая история была историей борьбы классов, борьбы правящих групп и борьбы народа против государственной власти.
Можно говорить, что в России всегда была относительно высокой роль духовных (интеллектуальных и смысловых) приоритетов, но именно эти приоритеты, предопределив противостояние установок на поиск высшей истины и установок на сохранение, казалось бы, обретенной истины, достаточно часто и рождали расколы и гражданские войны.
То сеть уже в самой традиции России заложены установки как на постоянство и стабильность, так и на прорывы.
Если объявить, что расколы или классовое противостояние в России не является традицией или что это – умершая традиция, а живая традиция – это то, что живет сегодня, то встает вопрос: эту традицию, то есть сегодняшнее состояние, нужно считать вечным и подлежащим вечному обереганию — и тогда пресекать любые варианты развития, особенно восходящего?
Если мы провозглашаем приоритет традиции и традиционных ценностей – понятно, из чего мы исходим: мы защищаем социум от Постмодерна и социальной энтропии, но не предлагаем ему альтернативы иной, кроме сохранения прежнего состояния.
Только Постмодерн – это продукт остановки в своем развитии и разложения Модерна, сменившего некогда Традиционное общество, само пришедшее к своему разложению. Постмодерн есть разложение Модерна и, соответственно, переход от движения возвышения человеческой цивилизации и прогресса – к ее варваризации и регрессу.
Противопоставляя этому пути регресса обращение к традиции, социум всего лишь принимает навязываемые ему условия игры, пытаясь одному варианту регресса противопоставить другой, принимая как доминанту нисхождение, вместо того, чтобы пытаться защитить и противопоставить ему путь восхождения.
Традиция – значима. В первую очередь потому, что она есть нормативно-поведенческий концентрат человеческого опыта. И она есть способ его интуитивно принимаемого и передаваемого богатства, особенно в условиях, когда этот опыт интуитивно принимаем, но еще не осознаваем.
Только накопление опыта, с одной стороны, требует выхода за рамки ранее утвердившейся традиции, а с другой – требует перехода к его сознанию и перехода от регулирования своей практики наследием прошлого – к регулированию его идеальным конструированием будущего.
Без этого перехода обращение к приоритету традиционности оказывается обращением к неопределенности, отражающей ушедшие практики прошлого.
Прошлое, конечно, не может отвергаться на том основании, что оно – прошлое. Но оно и не может приниматься как базовый регулятор – на том же самом основании, что так было в прошлом.
Читать полностью: https://www.km.ru/v-rossii/2023/02/21/903206-sergei-chernyakhovskii-traditsiya-i-neopredelennost
