Турция разоблачила главную тайну Запада
Выражение «глубинное государство» используется сегодня все чаще и чаще в политической сфере и постепенно из журналистики переходит в общепринятый политический язык. При этом сам термин размывается и под ним начинают понимать каждый свое. Самое время присмотреться к явлению, описываемому как глубинное государство, повнимательнее. Очень важно проследить, когда и где это понятие вошло в оборот.
Данное словосочетание появилось впервые в турецкой политике в 90-е годы ХХ века и описывало вполне конкретную ситуацию в этой стране. По-турецки «глубинное государство» — derin devlet. Это важно, так как все последующие применения этого концепта так или иначе связаны с оригинальным смыслом формулы, появившейся впервые именно в Турции.
В Турции начиная с Кемаля Ататюрка сложилось вполне определенное политико-идеологическое течение — кемализм. В центре его стоит культ самого Кемаля Ататюрка (дословно «Отца тюрков»), жесткий секуляризм (отказ от придания религиозному фактору не только политического, но и общественного характера), национализм (включая акцент на суверенитете и единстве всех граждан полиэтнической Турции), модернизм, европеизм и прогрессизм. Кемализм представлял собой во многом прямую антитезу мировоззрению и культуре, доминировавшим в религиозной и традиционалистской Османской империи. С самого создания Турции кемализм был и во многом остается главенствующим кодом современной турецкой политики. На основе именно этих представлений на руинах империи и было учреждено турецкое национальное государство.
Кемализм открыто доминировал в эпоху правления самого Кемаля. А затем эта эстафета была передана его политическим наследникам.
В идеологию кемализма входила партийная демократия европейского образца. Но при этом настоящая власть была сосредоточена в руках военного руководства страны — прежде всего Совета Национальной Безопасности (СНБ). После смерти Ататюрка именно военная верхушка стала хранителем идеологической ортодоксии кемализма. Собственно, СНБ Турции был учрежден в 1960 году после государственного переворота. Его роль после еще одного переворота, совершенного в 1980 году, значительно выросла.
Следует заметить при этом, что очень многие высшие чины турецкой армии и спецслужб являются членами масонских лож. Так кемализм тесно переплелся с военным масонством.
Всякий раз, когда турецкая демократия отклонялась от кемализма — как вправо, так и влево, — турецкие военные отменяли результаты выборов и начинали репрессии.
Но стоит обратить внимание на то, что термин «derin devlet» появляется в Турции только в 90-е ХХ века. Именно в тот момент, когда в Турции начался значительный рост политического исламизма. И вот тут в истории Турции впервые дает о себе знать противостояние идеологии глубинного государства и политической демократии. Причем проблема возникла именно тогда, когда исламисты Неджметтина Эрбакана и его последователя и преемника Реджепа Тайипа Эрдогана, по сути, взяли курс на альтернативную политическую идеологию, прямо оспаривающую кемализм. Это касалось всего: ислам вместо светскости, контакты с Востоком больше, чем с Западом, мусульманская солидарность вместо турецкого национализма. В целом салафизм и неоосманизм вместо кемализма. К этому относилась и антимасонская риторика, свойственная прежде всего Эрбакану. Вместо масонских тайных обществ секулярной военной верхушки ставка делалась на традиционные суфийские ордена и умеренные исламские сетевые организации — такие как нурсизм Фетхуллаха Гюлена.
Тут-то и появилась идея глубинного государства (derin devlet) как описательный образ военно-политического кемалистского ядра Турции, осознававшего себя стоящим выше политической демократии и по своему решению отменявшего результаты выборов, арестовывавшего политических и религиозных деятелей, то есть ставившего себя над легальными процедурами политики европейского типа. Выборная демократия действовала только тогда, когда она соответствовала курсу военных кемалистов. Отступив от этого на критическую дистанцию, как в случае с исламистами, опиравшимися на совершенно иную идеологию, больше напоминающую османизм, чем кемализм, партия, даже выигравшая выборы и возглавившая правительство, могла быть разогнана без всяких объяснений. Причем в таких случаях «приостановка демократии» строгого конституционного основания не имела — никем не избираемые военные действовали в силу «революционной целесообразности», чтобы спасти кемалистскую Турцию.
Позднее Эрдоган начал настоящую войну с глубинным государством Турции, что достигло кульминации в деле «Эргенекон», начавшемся в 2007-м, когда (под надуманным предлогом подготовки к перевороту) была арестована практически вся военная верхушка Турции.
Однако позднее Эрдоган рассорился со своим бывшим единомышленником Фетхуллахом Гюленом, глубоко инкорпорированным в западные спецслужбы, и восстановил многих членов глубинного государства в их статусе, заключив с ними прагматический альянс — прежде всего на общей основе турецкого национализма. Спор о секулярности был смягчен и отложен. Тогда — и особенно после неудачной попытки гюленистов сбросить Эрдогана в 2016 году — самого Эрдогана стали называть «зеленым кемалистом». Но все же во время жесткого противостояния с Эрдоганом позиции глубинного государства в Турции были существенно ослаблены, а идеология кемализма размыта (хотя и сохранилась).
Из этого сюжета политической истории современной Турции можно сделать ряд общих выводов. Итак, глубинное государство может существовать и имеет смысл там, где:
- есть демократическая избирательная система;
- над этой системой наличествует неизбираемая военно-политическая инстанция, спаянная вполне определенной идеологией (не зависящей от победы той или иной партии);
- наличествует тайное общество (например, масонского типа), объединяющее военно-политическую верхушку.
А дает о себе знать глубинное государство тогда, когда между формальными нормами демократии и властью этой верхушки начинаются явные противоречия (в противном случае само существование глубинного государства не очевидно).
Глубинное государство возможно только в либеральной демократии, пусть номинальной. Когда мы имеем дело с открыто тоталитарными политическими системами — как в случае фашизма или коммунизма, — потребности в глубинном государстве нет. Здесь открыто высшей инстанцией признается жестко идеологизированная группа, которая ставит себя выше формальных законов. Однопартийность подчеркивает эту модель правления — и никакого идеологического и политического оппонирования не предполагается. И лишь в демократических обществах, где якобы не должно быть никакой правящей идеологии, появляется глубинное государство как явление «скрытого тоталитаризма», только не отвергающего демократию и многопартийность в целом, а управляющего, манипулирующего ими по своему усмотрению. Коммунисты и фашисты открыто признают необходимость правящей идеологии, и это делает их политико-идеологическую власть прямой и откровенной. Либералы же отрицают идеологию, но она у них есть. А значит, они и влияют на политические процессы, исходя из либерализма как учения, но только неявно, по касательной. Свой откровенно тоталитарный и идеологический характер либерализм проявляет лишь тогда, когда складывается противоречие между ним и демократическими политическими процессами в обществе. Либерализм и демократия не одно и то же, так как демократия в некоторых случаях может быть совсем не либеральной.
В Турции, где либеральная демократия была заимствована у Запада и не слишком соответствовала политической и социальной психологии общества, глубинное государство было легко обнаружено и там получило свое наименование. В иных демократических системах наличие этой тоталитарно-идеологической инстанции, нелегитимной и формально «несуществующей», дало о себе знать позднее. Но турецкий пример имеет для самого этого явления огромное значение, поскольку именно в нем все кристально ясно — как на ладони.
Убить Путина и Трампа
Если впервые термин «глубинное государство» стал использоваться в Турции в 1990-х годах, то на Западе он появляется в речах журналистов, аналитиков и политиков в США в период президентства Дональда Трампа. И снова исторический контекст имеет решающее значение. Сторонники Трампа, такие как Стив Бэннон и другие, начинают говорить о том, что Трамп, имеющий по Конституции все права определять курс американской политики, будучи избранным президентом, наталкивается в этом вопросе на неожиданные преграды, которые невозможно свести только к оппонированию Демпартии или к бюрократической инерции. Постепенно, по мере этого сопротивления Трамп и его сторонники начинают осознавать себя носителями не просто республиканской повестки, традиционной для прежних политиков и президентов этой партии, но чего-то большего. Их акцент на традиционных ценностях и критика глобалистской линии задели за живое не только прямых политических оппонентов, «прогрессистов» и Демпартию, но и какую-то невидимую простым взглядом и неконституционную инстанцию, способную по своему усмотрению слаженно и целенаправленно влиять на все основные процессы в американской политике: в сфере финансов, большого бизнеса, СМИ, спецслужб, судебной власти, важнейших культурных институций, главных образовательных учреждений и так далее. Казалось бы, действия государственного аппарата в целом должны подчиняться курсу и решениям легально выбранного президента США. Но оказалось, что это совсем не так, что вне президента Трампа и совершенно независимо от него на каком-то высшем уровне «теневой власти» идут неконтролируемые процессы. Так было обнаружено глубинное государство в самих Соединенных Штатах.
В США, как и в Турции, бесспорно, существует либеральная демократия. Но вот наличие неизбираемой военно-политической инстанции, спаянной вполне определенной идеологией (не зависящей от победы той или иной партии) и входящей в какое-то тайное общество (например, масонского типа), для американцев было совершенно неочевидно. Поэтому дискурс о глубинном государстве в тот период для многих стал откровением, превратившись из «теории заговора» в очевидную политическую реальность.
Да, конечно, нераскрытое убийство Джона Кеннеди и вероятные устранения других членов этого клана, множество нестыковок в трагических событиях 11 сентября 2001 года, а также целый ряд других оставшихся неразгаданными секретов американской политики заставляли американцев подозревать, что какая-то «тайная власть» в Америке существует. Широко распространенные «теории заговора» предлагали на эту роль самых невероятных кандидатов — от криптокоммунистов до рептилоидов. Но история президентства Трампа и в не меньшей степени его преследование после проигрыша Байдену, уже два покушения в ходе предвыборной кампании 2024-го заставляют отнестись к теме глубинного государства в США с полной серьезностью. Теперь от него так просто не отделаться. Оно точно есть, оно действует, оно активно, и оно… правит.
В поисках объяснения этого феномена стоит прежде всего обратиться к тем политическим организациям в Соединенных Штатах ХХ века, которые были наиболее идеологизированными и пытались действовать в надпартийном пространстве. Если искать ядро глубинного государства среди военных, спецслужб, акул Уолл-стрит, магнатов хай-тека и так далее, мы вряд ли получим удовлетворительный результат. Там все слишком индивидуализировано и расплывчато. Прежде всего надо обратить внимание на идеологию.
Если отложить конспирологические теории, больше всего на эту роль подходят две инстанции: CFR (Council on Foreign Relations — Совет по внешним отношениям), основанный еще в 20-е годы ХХ века единомышленниками президента Вудро Уилсона, убежденного сторонника демократического глобализма, и намного более позднее движение американских неоконсерваторов, вышедших из среды (некогда маргинальных) троцкистов, постепенно получивших в США значительное влияние. И CFR, и неоконы не зависят от какой-то одной партии. Они ставят перед собой цель направлять стратегический курс американской политики в целом, независимо от того, какая партия в данный момент преобладает. К тому же обе эти инстанции имеют хорошо структурированную и четкую идеологию: леволиберального глобализма — в случае CFR и атакующей американской гегемонии — в случае неоконсерваторов. Можно считать CFR условно левыми глобалистами, а неоконов — правыми глобалистами.
С самого начала возникновения CFR этой сетью политиков, экспертов, интеллектуалов и представителей транснациональных корпораций был взят курс на переход от США как национального государства к глобальной демократической «империи». Против изоляционистов CFR выдвинул тезис, что судьба Соединенных Штатов состоит в том, чтобы весь мир сделать либеральным и демократическим. Идеалы и ценности либеральной демократии, капитализма и индивидуализма ставились здесь выше национальных интересов. Именно эта структура в течение всего ХХ века — с некоторым перерывом на Вторую мировую войну — занималась историческим созданием наднациональных организаций: вначале Лиги Наций, затем ООН, Бильдербергского клуба, Трехсторонней комиссии и так далее. Задача была в том, чтобы создать унифицированную мировую либеральную элиту, разделяющую идеологию глобализма во всем: в философии, культуре, науке, экономике, политике и прочем. Вся деятельность глобалистов из CFR была направлена на образование единого мирового правительства, что подразумевало постепенное отмирание национальных государств и передачу власти бывшими суверенными образованиями в руки глобальной олигархии, состоящей из мировых либеральных элит, воспитанных по лекалам Запада.
CFR через свои европейские сети принял активное участие в создании Евросоюза (конкретный шаг в направлении мирового правительства). Ключевую роль ее представители — прежде всего Генри Киссинджер, бессменный интеллектуальный вождь этой организации, — сыграли в интеграции Китая в мировой рынок. Это был эффективный ход для ослабления социалистического лагеря. Эта же инстанция активно способствовала продвижению теории конвергенции и сумела добиться влияния над позднесоветским руководством — вплоть до Горбачева. «Мировое сообщество управляемо» — так под диктовку глобалистов из CFR писали позднесоветские идеологи, попавшие под обаяние геополитических гипнотизеров из CFR.
CFR в США — строго надпартийная структура и объединяет как демократов, к которым она несколько ближе, так и республиканцев. Собственно, это и есть генеральный штаб глобализма, а аналогичные европейские инициативы, такие как Давосский форум Клауса Шваба, представляют собой лишь его филиалы. Накануне краха СССР CFR основал свой отдел и в Москве — в Институте системных исследований академика Гвишиани, откуда вышли и ядро российских либералов 90-х, и первая волна идейно мотивированных олигархов.
Очевидно, что Трамп столкнулся именно с этой инстанцией, в самих США и в мире представленной как безобидная и престижная площадка для обмена мнениями «независимых» экспертов. Но на самом деле это настоящий идеологический штаб. И Трамп со своей староконсервативной повесткой, акцентом на американских интересах и критикой глобализма вошел с ним в явное и фронтальное противоречие. Трамп — всего лишь президент США на небольшой срок, а CFR имеет столетнюю историю определения курса американской внешней политики. И конечно, за сто лет своего существования при власти и во власти CFR сформировал обширную сеть влияния, распространяя свои идеи среди военных, чиновников, людей культуры и искусства, но прежде всего в американских университетах, которые постепенно становились все более и более идеологизированными. Формально Соединенные Штаты не признают никакого идеологического доминирования. Но сеть CFR, напротив, предельно идеологизирована. Планетарная победа демократии, установление мирового правительства, полный триумф индивидуализма и гендерной политики — это высшие цели, которым нельзя изменять и от которых нельзя отклоняться. Национализм и America First Трампа, угрозы «осушить вашингтонское болото» — это был самый настоящий вызов этой инстанции, хранительнице кодов тоталитарного (как любая идеология) либерализма.
Можно ли считать CFR тайным обществом? Едва ли. Предпочитая дискретность, он действует в целом открыто. Так, сразу после начала СВО руководители CFR (Ричард Хаас, Фиона Хилл, Силиша Уолландер) прямо обсуждали целесообразность того, чтобы убить президента России (распечатка обсуждения была выложена на официальном сайте CFR). Американское глубинное государство, в отличие от турецкого, мыслит себя глобально, поэтому то, что происходит в России или Китае, представляется тем, кто считают себя без пяти минут мировым правительством, «внутренним делом». Ну а убить Трампа — дело вообще проще простого, если не удастся посадить или снять с выборов.
Стоит учесть, что масонские ложи с периода Войны за независимость в США играют важнейшую роль в американской политической системе. Поэтому масонские сети переплетены с CFR и служат для них рекрутирующей инстанцией. Сегодня либеральным глобалистам не надо прятаться. Их программы полностью приняты Соединенными Штатами и коллективным Западом. По мере того как «тайная власть» укрепляется, она постепенно перестает быть тайной. То, что раньше надо было защищать дисциплиной масонского секрета, становится открытой общемировой повесткой. Масоны не гнушались физическим уничтожением своих врагов, но, конечно, прямо об этом не говорили. Сейчас говорят. Разница только в этом.
Глубинное государство: выход из тени
Глубинное государство в США опирается на две основные инстанции — CFR (Council on Foreign Relations — Совет по внешним отношениям), который был подробно рассмотрен в предыдущей статье, и движение американских неоконсерваторов.
Изначально неоконсерваторы были троцкистами, ненавидящими СССР и Сталина за то, что в России был построен (по их мнению) не интернациональный, но «национальный» социализм, то есть социализм в одной, отдельно взятой стране. Поэтому, на их взгляд, полноценного социалистического общества не было создано, да и капитализма толком не было. Настоящий социализм, считают троцкисты, возможен только после того, как капитализм станет планетарным и победит везде, необратимо смешав все этносы, народы, культуры и упразднив традиции и религии. Вот только потом (и никак не ранее) дело дойдет до мировой революции.
Поэтому, решили американские троцкисты, надо всячески помогать глобальному капитализму и США как его флагману и стараться уничтожить СССР (а затем и Россию как его наследницу) вместе со всеми суверенными государствами. Социализм может быть только строго интернациональным, а значит, Соединенные Штаты должны укрепить свою гегемонию и уничтожить оппонентов, лишь после этого, когда богатый Север установит свое полное доминирование над бедным Югом и интернациональный капитализм воцарится везде, сложатся предпосылки для того, чтобы перейти к следующей фазе исторического развития.
Чтобы реализовать этот дьявольский план, американские троцкисты приняли стратегическое решение войти в большую политику, но не прямо, так как в США за них вообще никто не голосовал, а через большие партии. Вначале через демократов, а потом, когда заговорщики вошли во вкус, и через республиканцев.
Троцкисты открыто признавали необходимость идеологии и с брезгливостью относились к парламентской демократии, считая ее просто прикрытием крупного капитала. Так, наряду с CFR, в Соединенных Штатах была подготовлена еще одна версия глубинного государства. Свой троцкизм неоконы не выпячивали и, напротив, соблазняли классических американских милитаристов, империалистов и сторонников глобальной гегемонии. И с этими людьми, до Трампа бывшими едва ли не полноценными хозяевами Республиканской партии, Трампу пришлось столкнуться.
В каком-то смысле американское глубинное государство биполярно, то есть имеет два полюса — левоглобалистский (CFR) и правоглобалистский (неоконы).
Но обе организации надапартийны, никем не выбраны и являются носителями обостренной, навязчивой — по сути, открыто тоталитарной — идеологии. Во многих аспектах они между собой совпадают, различаясь лишь в риторике. И те и другие жестко против России Путина и Китая Си Цзиньпина, против многополярности в целом. Внутри же США и те и другие не менее жестко выступают против Трампа, так как он и его сторонники воплощают в себе старую версию американской политики, никак не связанную с глобализмом и ориентированную на внутренние проблемы. Но такая позиция Трампа — настоящее восстание против системы. Не меньшее, чем исламистская политика Эрбакана и Эрдогана в случае кемализма в Турции.
Вот объяснение того, почему тезис о глубинном государстве в США появился вместе с президентством Трампа. Дональд Трамп и его линия получили поддержку критической массы американских избирателей. Но оказалось, что эта позиция не соответствует взглядам глубинного государства, которое обнаружило себя, начав жестко действовать против избранного президента за пределом правового поля и попирая нормы демократии. Демократия — это мы, фактически объявило глубинное государство в Соединенных Штатах. Многие критики стали говорить о государственном перевороте. Так, по сути, оно и было. Теневая власть в США вошла в клинч с демократическим фасадом и стала все больше напоминать диктатуру. Либеральную и глобалистскую.
Теперь посмотрим, что бы мог означать тезис о глубинном государстве в случае европейских стран. В последнее время европейцы стали замечать, что и в их государствах с демократией происходит что-то необычное. Население голосует в соответствии со своими предпочтениями, все больше поддерживая различных популистов, прежде всего правых, но какая-то инстанция в государстве тут же жестко осаживает победителей, подвергает репрессиям, очерняет и принудительно отстраняет от власти. Это мы видим во Франции Макрона с партией Марин Ле Пен, в Австрии — с Партией свободы, в Германии — с «Альтернативой для Германии» и партией Сары Вагенкнехт, в Голландии — с Гертом Вилдерсом и так далее. Они побеждают на демократических выборах, но дальше их от власти отстраняют.
Знакомая ситуация? Да, очень напоминает Турцию и кемалистских военных. Значит, мы имеем дело с глубинным государством и в Европе.
Сразу же бросается в глаза, что во всех европейских странах эта инстанция не имеет национальной принадлежности и действует строго по одним лекалам. Это не просто французское глубинное государство, немецкое, австрийское, голландское и так далее. Это общеевропейское глубинное государство, являющееся при этом частью единой глобалистской сети. Центр этой сети — в американском глубинном государстве, прежде всего в CFR, но эта сеть плотно покрывает и Европу, где левые либералы в тесном союзе с экономической олигархией и постмодернистскими интеллектуалами (почти всегда выходцами из троцкистской среды) составляют никем не избранный, но обладающий тоталитарной властью европейский правящий класс. Этот класс осознает себя частью единого атлантического сообщества. По сути, это натовская элита. И снова можно вспомнить турецких военных. НАТО и есть несущая конструкция всей глобалистской системы, то есть военное измерение глубинного государства коллективного Запада.
Нетрудно локализовать европейское глубинное государство в структурах, родственных CFR: в европейском отделении Трехсторонней комиссии, Давосском форуме Клауса Шваба и так далее. Именно на эту властную плиту наталкивается европейская демократия, когда, как Трамп в США, пытается сделать выбор, считающийся европейскими элитами «неверным», «недопустимым» и «предосудительным». И дело не только в формальных структурах Евросоюза. Дело в гораздо более могущественной и эффективной силе, которая вообще не имеет никаких легальных форм. Это — носители идеологического кода, которых по формальным законам демократии просто не должно быть. Это — стражи-хранители глубинного либерализма, всегда жестко реагирующие на любую опасность, исходящую из самой системы демократии.
Как и в случае Соединенных Штатов, в политической истории Европы Нового времени большую роль играли масонские ложи — штабы социальных реформ и секулярных преобразований. Сегодня большой необходимости в тайных обществах нет, они давно действуют явно, но поддержание масонских традиций — часть культурной идентичности Европы.
Так мы подошли к высшей степени недемократической, предельно идеологизированной инстанции, действующей с нарушением любых легальных правил и норм, обладающей полной властью в Европе. Это косвенная власть, или тайная диктатура. Европейское глубинное государство как интегральная часть единой системы коллективного Запада, спаянного НАТО.
Последнее, что осталось, — это применить принцип глубинного государства к России. Характерно, что в российском контексте этот термин используется крайне редко или не используется вообще. Это не значит, что в России нет ничего подобного глубинному государству. Это значит, скорее, что пока никакая значительная политическая сила, имеющая критически важную народную поддержку, с ним не столкнулась. Тем не менее вполне можно описать ту инстанцию, которую с определенной степенью условности получится назвать «российским глубинным государством».
В России после распада СССР государственная идеология запрещена, и в этом российская Конституция полностью совпадает с другими номинально либерально-демократическими режимами. Выборы многопартийные, экономика рыночная, общество секулярное, права человека соблюдаются. То есть современная Россия с формальной точки зрения ничем принципиально не отличается ни от стран Европы и Америки, ни от Турции.
Однако некоторая неявная надпартийная инстанция была и в России, особенно заметно это было в период правления Ельцина. Тогда эту инстанцию называли обобщающим термином «семья». «Семья» и выполняла функции такого глубинного государства. И если в ней сам Ельцин был легальным (хотя и нелегитимным) президентом, то остальных ее членов точно никто не выбирал и никаких правовых полномочий у них не было. «Семья» в 90-е состояла из родственников Ельцина, олигархов, лояльных силовиков, журналистов и убежденных либералов-западников. Они-то и проводили в стране основные капиталистические реформы, продавливая их независимо от законодательства, меняя его по своему усмотрению или просто пренебрегая им. И действовали они не просто в силу клановых интересов, но как настоящее глубинное государство, запрещая одни партии и искусственно поддерживая другие, отказывая во власти победителям (КПРФ, ЛДПР) и наделяя ею никому не известных и ничем не отличившихся людей, контролируя СМИ и систему образования, переподчиняя лояльным к ним фигурам целые отрасли и упраздняя то, что было им не интересно.
О глубинном государстве как о термине тогда в России не знали, но само явление было налицо.
При этом следует заметить, что в такой короткий срок после краха откровенно идеологической однопартийной системы полноценного глубинного государства в России самостоятельно сложиться и не могло. Закономерно новые либеральные элиты просто включились в глобальную западную сеть, черпая оттуда идеологию, а также методологию косвенного могущества — через лоббирование, коррупцию, кампании в СМИ, контроль над образованием, установление критериев того, что полезно, а что вредно, что допустимо, а что необходимо запретить. Своих оппонентов ельцинистское глубинное государство называло красно-коричневыми, заведомо блокируя серьезные атаки и справа, и слева. Но это значит, что была какая-то идеология (формально не признаваемая Конституцией), на основании которой такие решения о правильном и неправильном принимались. Ею был либерализм.
Глубинное государство возникает только при демократии как корректирующий и контролирующий ее идеологический институт. Эта тайная власть имеет вполне рациональное объяснение. Не будь такого сверхдемократического регулятора, либеральная политическая система могла бы измениться, так как нет никаких гарантий, что народ не выберет ту силу, которая предложит свой, альтернативный путь обществу. Именно это пытались и отчасти сумели сделать Эрдоган в Турции, Трамп — в США и популисты — в Европе. Но конфронтация с популистами заставляет глубинное государство выйти из тени. В Турции это было легко, так как доминирование военных кемалистов было во многом данью исторической традиции. Но в случае США и Европы такое обнаружение идеологического штаба, действующего с помощью принуждения, тоталитарных методов, сплошь и рядом нарушающего закон, не имеющего при этом никакой электоральной легитимации, — явный скандал, так как наносит непоправимый ущерб наивной вере в миф о демократии. Глубинное государство строится на циничном — вполне в духе «Фермы животных» Оруэлла — тезисе: «Некоторые демократы более демократичны, чем все остальные». Но это уже диктатура и тоталитаризм, могут посчитать рядовые граждане. И будут правы. Разница лишь в том, что однопартийный тоталитаризм действует открыто, а тайная власть, стоящая над многопартийной системой, вынуждена скрывать сам факт своего существования.
Это больше делать не получится. Мы живем в мире, где глубинное государство из конспирологической фантазии превращается в четкую и явно фиксируемую политико-социальную и идеологическую реальность.
Лучше честно смотреть правде в глаза. Deep state — это серьезно.
