Основоположник геополитики как метода мышления Маккиндер в своей теории «Хартленда», в полном соответствии с английской интеллектуальной традицией навязал потенциальным противникам Британии (и в первую очередь наиболее интеллектуально восприимчивой Германии) принципиально ошибочные схему мышления и сам базовый принцип восприятия международной реальности.
Теория была обнародована в 1904 году — за пять лет до разработки концепции «политической войны», то есть войны, ведущейся на уничтожение врага всеми доступными средствами, кроме собственно военных.
В результате уже одно лишь только принятие геополитической концепции Маккиндера само по себе оборачивалось для её интеллектуальных жертв либо неизбежными системными, фундаментальными ошибками, либо — в случае правильного понимания реальности и реагирования на неё, — вынужденными действиями вопреки диктуемым собственными навыками (в том числе мыслительными), стандартами и стереотипами.
Такая противоестественность для них даже из правильных действий неизбежно делала их менее решительными и последовательными, а следовательно — ощутимо снижала их эффективность.
Ключевые построения Маккиндера довольно просты: он назвал «Хартлендом» центральную часть Евразии (то есть основную часть России, Среднюю Азию и внутреннюю часть Ирана, а также, что особенно интересно сейчас, восточную часть Кавказа). К «Хартленду» примыкает «внутренняя дуга» (Европа, Аравия, в которой тогда ещё не открыли нефть, и Индокитай), а к ней — периферийная дуга (Америка — Африка — Океания).
Лишь в 1943 году Маккиндер вывел США из состава периферии и признал их самостоятельным противостоящим «Хартленду» центром.
Максима, сформулированная им в 1919 году, по дымящимся итогам Первой мировой войны, прошла проверку временем, не вызывая сомнения и по настоящее время. Разумеется, с поправкой на учтенное Маккиндером лишь с большим опозданием возвышение США: «кто контролирует Восточную Европу, тот командует Хартлендом; кто контролирует Хартленд, тот командует Мировым островом (Евразией и Африкой); кто контролирует Мировой остров, тот командует миром».
Однако не менее важной частью интеллектуальных шаблонов, заложенных Маккиндером (с опорой на крайне высокий авторитет английской политической мысли) глубоко в сознание элит самых разных государств, стало противопоставление «держав Суши и Моря», показывающее объективное различие их интересов, форматов деятельности, культуры и общественного сознания в целом.
Одним из результатов этого противопоставления, насколько можно судить, явилось стремление всех континентальных держав, попадающих под английский удар, к союзу с Россией как тоже континентальной державой, объединенной с ними объективно обусловленной общностью интересов.
Когда сложившийся было союз такого рода (или предпосылки его создания) неуклонно разрушался, это столь же неуклонно не только списывалось на обычно действительно имевшие место английские козни, но и вызывало враждебность к России и разочарование в ней — из-за того, что она не смогла осознать своих фундаментальных интересов и стала слепым орудием в руках англичан против своих естественных союзников.
Фундаментальную ложность этого подхода и объективную невозможность устойчивого союза России с державами континентальной Европы глубоко и убедительно вскрыл А.И. Фурсов, показав принципиальное отличие России как трансконтинентального субъекта от европейских держав как субъектов неминуемо лишь континентальных.
Сокрытие фундаментального различия между ними, систематическое уравнивание их в своих объективных возможностях (крайне, до неправдоподобия лестное для континентальных европейцев и потому легко воспринимаемое ими в прямое игнорирование реальности) неуклонно толкало лидеров континентальной Европы (причём в строгом соответствии с мировоззренческой матрицей геополитики, противопоставлявшей «морские» и «сухопутные» державы) на заведомо обреченные на катастрофический провал попытки заключения союза с Россией против Англии (а затем против Англии и США).
Причина провала всех этих попыток заключалась в масштабах и ресурсах России, неизбежно и неизменно порождающих у континентальных европейцев «комплекс неполноценности» перед ней, исключающий возможность долгосрочного сотрудничества прежде всего в силу их собственных психологических ограничений (формально субъективных, но обусловленных вполне объективно).
Таким образом, геополитический подход (лишь оформленный Маккиндером, но существовавший в практической политике задолго до него), всячески затушевывая крайне значимую и болезненную для континентальных европейцев специфику России, неуклонно провоцировал их (начиная самое позднее с Наполеона) на постоянное повторение одной и той же системной ошибки, надежно обеспечивающей их поражение в конфликте с Англией.
Другой, даже ещё более важной подрывной особенностью геополитической матрицы мышления представляется принципиальное исключение из рассмотрения фундаментальной движущей силы всей новой истории — борьбы, которую ведут друг с другом различные группы капиталов, прежде всего финансовый спекулятивный капитал и капитал реального сектора.
Её трансформация в результате появления с завершением информационной эпохи качественно новой группы капитала — капитала социальных платформ или цифрового капитала — составляет сущность современной эпохи.
Именно эта борьба финансового спекулятивного капитала и капитала реального сектора является фундаментом тех многообразных и во многом противоречивых процессов, которые на геополитической поверхности выглядят как пресловутая «борьба держав суши и моря».
Абстрагирование от движущей подоплеки последней, эффективно навязываемое геополитикой как системой мировоззрения, как и всякое абстрагирование от существенного, обрекает его жертву на систематические ошибки и делает её беспомощным заложником организатора этого абстрагирования, каким бы порокам ни было подвержено стратегическое мышление последнего.
