— Александр Андреевич, здравствуйте! Вас с приездом из КНДР, из Пхеньяна.
— Благодарю, Саша. Я очень рад вернуться на Родину.
— Видите, мы по вам так скучали, что, как только самолет ваш приземлился в аэропорту Шереметьево, так сразу вам ваш биограф Гамов и звонит.
— Да, ты меня прямо вот растрогал! (смеется)
— Я так понимаю, что вы летали в Корею и в качестве нашего родного Проханова… И — как лауреат премии имени товарища Ким Ир Сена, я правильно излагаю?
— Да, я был приглашен на торжества, посвященные 80-летию образования КНДР, 80-летию Трудовой партии Кореи. Это были огромный праздник, и я там присутствовал как гость из России и, конечно, как лауреат премии Ким Ир Сена.
— Расскажите, пожалуйста, нам интересно все, что связано с Пхеньяном, с КНДР и с этими юбилеями. Как там приняли нашего Проханова? Какое у вас впечатление? Вы же много раз были в Корее, но давно уже туда не летали.
— Первый раз я в КНДР побывал молодым еще писателем. И в составе делегации нас принимал Ким Ир Сен, уже немолодой, уже пожилой. Он был в полувоенном френче, со своей немеркнущей улыбкой…
Он подошел ко мне, произнес несколько фраз, он пожал мне руку… Я помню, у него было такое мягкое, такое спокойное рукопожатие… В котором таился стальной сердечник осуществленной революции и — сердечник будущего рывка, рывка в Корее, который сейчас виден особенно отчетливо и очевидно. — Как интересно! А следующие поездки?
Второй раз я был в КНДР, когда уже товарищ Ким Ир Сен лежал в мавзолее, в саркофаге, под стеклянным колпаком, и страной управлял его сын, товарищ Ким Чен Ир.
И вот за то время, что меня не было, все видоизменилось.
— Например?
— Исчезла вот эта послевоенная скудость, такая сиротливость, где победы новой Кореи очень слабо виделись, слабо проявлялись. Люди ходили все в одинаковых таких полувоенных френчах темных.
А здесь появились высотные здания, люди облеклись в такие разноцветные одежды.
Я побывал тогда на заводах, в кооперативах, видел, как трудятся ученые, как учатся студенты. Это была чудесная поездка.
Я наблюдал, как стремительно развивается Корея. И тогда же изучал учение Чучхэ в университетах, беседовал с ректорами.
— Это правда?
— Конечно! И то ли я им объяснял, то ли они мне объясняли… Я так и не понял, кто из нас был учителем, а кто — учеником.
— Потом же были еще поездки?
— А в третий раз приехал в Корею, когда уже Ким Чен Ир лежал на пьедестале в саркофаге под стеклянным колпаком, рядом со своим отцом… И Пхеньян был в возросших домах, я увидел удивительные парки, многолюдные улицы, современные машины…
И посередине Пхеньяна стояли громадные золотые статуи Ким Ир сена и Ким Чен Ира со своими немеркнущими золотыми улыбками.
— Про нынешнюю поездку — подробнее бы, Александр Андреевич.
— И вот теперь я приехал еще раз в КНДР, которая управляются Ким Чен Ыном, внуком Ким Ир Сена.
Конечно, у меня было грандиозное впечатление. Пхеньян за это время превратился уже в громадный, восхитительный город с великолепными высотными башнями, в столицу, в которой чувствуется осмысленность, планомерность.
И вот эта новая Корея поразила меня потрясающими торжествами, связанными с 80-летите республики. Эти торжества я назвал симфонией.
— Да? Почему?
— Сейчас поймешь. Это была череда симфоний.
Первая была симфония красоты. Прямо на громадном стадионе — многотысячные людские скопления… Не было видно лиц, а были сплошные цветные протуберанцы — волшебные золотые, серебряные иероглифы, которые вещали о Победах, о вождях, о трудах, о свершениях.
Площадь превращалась в цветники — расцветали то маки красные, то голубые васильки, что-то плавало, колыхалось… На площади загорались букеты салютов, грохотали пушки…
И вот на трибуне появился товарищ Ким Чен Ын, один, без свиты, в темном костюме. И он смотрел на эту площадь, которая славила его своими восторженными голосами. И мне казалось, что он своим взглядом чертил на площади иероглифы из стоящих человеческих фигур… И это все называлось симфонией красоты.
Вторая — симфония воли. Был потрясающий военный парад на площади имени Ким Ир Сена. Это — громадное пространство, открытое всем ветрам мира.
И вот по этой площади бессчетными колоннами шли батальоны мотопехоты, стрелков, десантников, морской пехоты, саперов, пограничников, летчиков…
Казалось, одна коробка кончается, другая начинается…
Нескончаемые потоки вот этих целеустремленных, блестяще обученных марширующих войск…
И потрясающая была одна коробка. Я возликовал, когда ее увидел.
— Что же там было такое…
— Эта коробка несла два знамени — корейское и русское. Был наш триколор и корейское, со звездой…Воины шли вместе, и в этой колонне были те корейские солдаты, которые воевали с укронацистами в Курской области, и наши русские СВОшники, которые воюют сейчас там на Донбассе.
Они шли рука об руку, и это было такое ликование. И я был так счастлив, что Россия обрела такого верного военного союзника, важного друга и брата.
И эту симфонию я назвал симфонией воли.
И наконец завершающая симфония — это симфония огня. Огромная площадь наполнена тысячами и тысячами людей, и она вся пламенела от бессчетного количества факелов.
В руках у каждого участника праздника был живой огонь, пламенеющий. И этот огонь сливался в сплошную пылающую магму…
И я вспомнил изречение древних философов о том, что Бог — в огне.
Я забыл тебе сказать, что во время военного парада, как прошли эти коробки, двинулась военная техника — танки, самоходки…
И вдруг на площадь начали вползать межконтинентальные баллистические ракеты, термоядерные громады. Они шли на тягачах. И их везли 11-осные грузовики, такие они были тяжелые.
И когда они взошли, площадь вся взорвалась счастливыми возгласами, криками: «Ура». И молодые женщины, которые стояли со мной на трибуне, заплакали. Они видели ракеты и плакали. И это были слезы ликования.
Одним словом, я побывал в уникальном государстве, в уникальной стране, которой нет в мире.
И это — только часть моих ощущений, которые я смогу передать сейчас, в первые часы после возвращения из Пхеньяна.
