В давние времена молодым писателем я впервые приехал в Корею и был на приёме у прародителя современной Кореи Ким Ир Сена. Крепкий, в полувоенном френче, со своей негаснущей улыбкой он подошёл ко мне, сказал несколько слов и пожал руку. Это тёплое мягкое рукопожатие таило в себе стальной сердечник Корейской революции, корейского взлёта, корейского чуда, корейской победы.
Второй раз я приехал в Корею, когда Ким Ир Сен уже лежал в саркофаге под стеклянным колпаком всё с той же негасимой улыбкой, и мимо шли нескончаемые вереницы благоговеющих корейцев, обожествивших вождя, который вывел их из рабства и повёл к светоносной победе.
Страной правил сын Ким Ир Сена Ким Чен Ир. Если в мой первый визит корейское чудо давало свои робкие ростки, пробиваясь сквозь тусклую, усыпанную военным пеплом землю, то второй мой визит в Пхеньян радовал высотными зданиями, народом, снявшим полувоенные френчи, облачённым в нарядные одежды. Я видел заводы, сельскохозяйственные кооперативы, рабочие артели, университеты, на которых денно и нощно трудился сосредоточенный, организованный, ведомый к победе народ.
Мой третий визит в Корею состоялся тогда, когда в саркофагах под стеклянными колпаками рядом лежали отец и сын — товарищ Ким Ир Сен и товарищ Ким Чен Ир, и их гигантские золотые статуи и немеркнущие золотые улыбки озаряли Пхеньян с его широкими проспектами, высотными зданиями, чудесными парками, с эмблемами, воспевавшими революцию и победу.
Мой нынешний визит в Корею был визитом в страну, создавшую термоядерное оружие, баллистические ракеты, способные долететь до Нью-Йорка, в страну, построившую удивительный, прекрасный Пхеньян, в котором красота, соразмерность, осмысленность создавали образ социалистического города, неуклонно растущего, стремящегося к своему идеалу — Городу Солнца.
Корея, которую я увидел, была страной, одолевшей чудовищные трудности, непомерное давление мира, сокрушительные удары врагов. Когда все остальные страны пали ниц перед американским исполином, трепетали под его жестокой дланью, только маленькая Корея, бесстрашная, восхитительная, оснащённая вероучением чучхе, выстояла перед этим жестоким напором, сохранила достоинство, сложилась в удивительное государство, в котором Россия в час своей беды обрела надёжного друга. А Корея, прислав под воюющий Курск свой военный контингент, пришла как военная и политическая сила на поля Европы и стала глобальной державой. Я люблю Корею, люблю корейцев, они родные, они светлые, они, как и я, боготворят красный цвет, как и я, благоговеют перед красной звездой.
Я участвовал в торжествах, посвящённых 80-летию со дня образования Трудовой партии Кореи. Мне открылись потрясающие зрелища, в которых отразилось глубинное мистическое содержание Корейской революции, вероучение чучхе, таинственная мистическая связь, соединяющая вождя и народ.
На громадном стадионе, на арене, десятки тысяч людей, управляемые магической силой, ткали своим одеянием громадные ковры с волшебными узорами, радужными цветами, превращая площадь в грандиозный цветник, в котором распускались то алые, то голубые, то золотые цветы, из цветов возникали иероглифы, и каждый иероглиф славил страну, победу, вождя. И множество прекрасных собой танцоров, певцов, спортсменов превращали арену в драгоценную чашу, в которой волновался, плескался волшебный напиток. Среди огромных, похожих на золотые слитки иероглифов возник один, поразивший меня. «Земной рай» значил иероглиф, вокруг которого сверкали голубые летящие лучи, раскрывались в небесах букеты волшебных цветов, гремели пушки салютов.
На трибуну выходил вождь. Один, без свиты, в спокойном величии. Казалось, его глазами, его острым взглядом живописца рисуются на арене фантастические знаки, иероглифы, золотой сменяется алым, гремит ликующая трубная музыка. И зрачки вождя среди плещущего разноцветного многолюдия выводят: «Земной рай». Происходящее на стадионе я назвал «Симфония красоты».
На громадной, открытой всем ветрам, дождям и бурям площади имени Ким Ир Сена я видел потрясающий военный парад. Нескончаемо шли, сменяя друг друга, батальоны. Мотострелки, десантники, морская пехота, разведчики, сапёры, пограничники, химвойска, истребители дронов, связисты — великая армия, устремлённая в бой, готовая идти к 38-й параллели и дальше — туда, где ждёт эту армию другая половина народа, чающая воссоединения. Шла техника. Танки, самоходные установки, тягачи, колыхались пушки, звенели гусеницы. И на площадь под таинственную медленную музыку, под которую когда-то танцевали сказочные феи, выплывали гигантские баллистические термоядерные ракеты — тёмно-зелёные угрюмые коконы, под которыми дрожала площадь. И народ вставал, ликовал, аплодировал этим ракетам. Женщины плакали. Это были слёзы искупления. Появление этих ракет, как появление драгоценных младенцев, искупало все труды, все надрывные тяготы, все страхи перед жестокими американскими исполинами. Ракеты проплыли, над ними небо расцветало букетами цветов, и вождь с трибуны махал им вслед рукой. Этот баснословный парад я назвал «Симфония воли».
Шла демонстрация трудового народа. Вал за валом. Барабаны, трубы, пение, танцы, мелькание рук, бессчётные красные флаги. И среди этого кипятка, этой мощи, среди тысяч воздетых рук проплыли фантастические сооружения, похожие на громадные памятники, с изображениями новых городов, могучих плотин, загадочных машин, космических станций и дивных ракет. Проплыла цивилизация, созданная руками этих чудесных людей, в которых каждая частица труда, каждая мысль, каждое творящее чувство не были потеряны, а вкладывались в копилку народного блага, народного достояния. 80 лет непрерывной напряжённой работы без внутренних потрясений, без разрыва исторических времён, без опасных и бессмысленных социальных экспериментов позволили корейскому народу создать ценности, в которых оформляется прекрасная неповторимая цивилизация — цивилизация будущего, цивилизация чучхе. Эту трудовую демонстрацию, это трудовое ликующее многолюдье я назвал «Симфония труда».
И восхитительный венец, центр торжества, который я нарёк «Симфония огня», — когда грандиозная площадь вся до краёв была наполнена живым трепещущим пламенем факелов, что сливались в стихию огненного извержения. Это была творящая стихия народа, извергнутая волей вождя из глубин корейской истории. Это был огонь бессмертия, огонь рая земного, огонь божественных свершений, когда человеку под силу всё, и он в своём обожании мира, в своём бесконечном трудолюбии, в своей стальной воле одухотворяет мироздание, возжигает в нём негасимый огонь. «Бог в огне», — говорил Гераклит. Вождь на трибуне взирал на океан огня, и сам был частью этого пылающего океана.
Я покидал Корею, испытывая обожание к её народу, мечтая снова в неё вернуться. Я счастлив, что у России такой прекрасный, мощный, благородный союзник.
Не стыдись в глазу слезины пьяной,
Сердце мне сантиментальностью расквась.
Я хотел бы жить и умереть в Пхеньяне,
Если б не было такой земли — Москва.
