Возвращение к многополярности

Возвращение к многополярности

Александр Нотин

Крымские события дали мощный импульс этому процессу и у нас, и в Европе. Так считает историк, дипломат, руководитель культурно-просветительского сообщества «Переправа», постоянный член Изборского клуба Александр Нотин

Мир сейчас преодолевает очень сложную, мучительную, от­ветственную и невероятно важную фазу своего развития. Именно сейчас глобальная модель мироустрой­ства, начавшая зарождаться сразу по­сле Первой мировой войны и на 70-80 процентов сложившаяся после Второй мировой, начинает радикально транс­формироваться. На наших глазах ее ос­новные опоры начинают рассыпаться, идет саморазрушение, она исчерпала свой исторический ресурс и, очевидно, выполнила свою функцию. На ее место закономерно приходит новая глобаль­ная модель. Старая в основном руководствовалась нравственным кодексом протестантской этики: прав тот, у кого больше прав или денег, больше воен­ной, информационной, политической, финансовой силы. Бог любит богатых — вот основа протестантской этики.

Существует, конечно, и другой полюс — это советская этика, в том числе и советская политическая куль­тура, которая выросла, безусловно, на русской национальной почве, то есть в какой-то мере явилась продолжени­ем, а в какой-то — отрицанием свято­русской политической традиции, ве­ками существовавшей до революции 1917 года.

В Изборском клубе мы сейчас пы­таемся доказать, что не существует никаких каменных стен между эпоха­ми. Например, нет таких стен между царизмом и коммунизмом, между коммунизмом и либерализмом, между либерализмом и тем этапом, в кото­рый мы сейчас дружно вступаем. Все это один сплошной «волновод», непре­рывная и нераздельная цепь событий и глубинных причинно-следственных связей, объединяющих те корни и ко­ды, что испокон веков пронизывают нашу феноменальную историю.

Итак, в России глобальная модель вместе с ее базовым протестантским политическим кредо, с одной стороны, и весьма специфическим советским фундаментом — с другой, разрушает­ся. На ее место приходит что-то дру­гое. Поэтому, когда мы говорим «по­литика», мы должны четко понимать, какую именно политику мы имеем в виду. Мне кажется, что до сегодняшне­го момента доминировала в основном именно протестантская политическая этика, этика силы, этика успеха, эти­ка достатка, гедонизма, то есть когда развлечения и наслаждения ставятся во главу угла самого прогресса. Смысл всей жизни сводится к получению определенного объема удовольствий, и в центре Вселенной оказывается не Бог, а человек. Постмодернизм идет еще дальше: с арены истории, культу­ры и политики постепенно исчезает не только Бог (он вполне «преодолен» уже модернизмом), но и человек. Постмо­дернизм отрицает и протестантскую этику как нечто «устаревшее» и «не­прогрессивное», и базовые человече­ские начала.

Совершенно ясно, что Россия — это то единственное место на планете, где будет формироваться следующая цивилизационная этическая модель, альтернативная протестантской этике, оскверненной постмодернизмом. Рос­сия — новый глобальный полюс силы. Он в итоге будет не один, их будет не­сколько: Европа (постмодернизм), Китай (конфуцианская цивилизация), в какой-то мере Латинская Америка (католи­цизм). Возможно, даже возникнет рус­ско-китайская православная коалиция.

Однополярный мир, возникший на развалинах мира двуполярного, сме­няется миром многополярным. Какую роль в нем сыграет Русская евразий­ская цивилизация? Очевидно, что она может и должна стать важным гене­ратором новых нравственных, куль­турных и духовных смыслов, моделей, которые будут доминировать как ми­нимум в рамках ее сфер влияния, а может быть, и оказывать сильнейшее влияние на западную модель, пребы­вающую в глубоком кризисе. Внутри западной модели будут вырастать и уже вырастают силы, которые будут тяготеть к той новой парадигме, кото­рая формируется в постлиберальной России. На протяжении последних 10-20 лет западный христианский мир находится под страшным прессом так называемой мультикультурности и то­лерантности, сексуальной распущен­ности и массовых депрессий. Все это проявления и плоды постмодернизма.

Соответственно, традиционные консервативные силы в Европе и ми­ре в целом пребывают под спудом глобального наступления постмодер­низма и нигилизма, в том числе и в лице всевозможных духовных и физи­ческих извращений. Но это состояние, как сжатая пружина: чем больше да­вишь, тем больше она сопротивляет­ся. В какой-то момент, если давление чуть ослабнет, пружина может резко распрямиться. Тогда-то консерваторы скажут свое веское слово. Я думаю, что крымские события дали мощный импульс этому «возвратному» процес­су и у нас, и в Европе.

Широкие консервативные круги в мире внимательно следят за тем, что у нас происходит. В дальнейшем они готовы будут нас поддерживать, будут с нами налаживать диалог, будут со­трудничать, я уверен в этом. Это на­ша стратегическая перспектива, наш резерв. Поэтому сама по себе новая политическая этика еще только фор­мируется в результате глобальных кризисных явлений — финансового, экономического, экологического, во­енно-политического, культурного и духовного кризисов. Соответственно, этическая идеологема, которая на­полняла и связывала различные части этой модели — назовем ее «западная модель», — и является настоящим и единственным источником данного кризиса. Протестантская этика не вы­держала испытания временем, она на­чинает изнутри разрушать саму себя, поедать саму себя, как Фата Моргана, отравляет своими миазмами и мета­стазами клетки и органы собственного тела, и они перестают функциониро­вать, правильно взаимодействовать и постепенно утрачивают свою жизне­способность.

Дело в том, что человечество не мо­жет вечно существовать, основываясь на идее консюмеризма. Консюмеризм противен природе, потому что человек — это не животное, он жив не хлебом единым. Все конструкции, которые по­строены на этой убогой, мелкой, «зве­риной» этике, нежизнеспособны. Вот в чем проблема западной модели. Когда мы говорим: в России начинает вызре­вать новая этическая модель, то ясно, что она вызревает на почве старой разрушенной модели.

Мы, русский мир, только сейчас на­чинаем вылезать из советских «под­гузников». Либеральный период сам по себе ничего сущностного в себе не имеет и не несет. В либеральном, а лучше сказать, в неолиберальном периоде, который мы прожили после 1991 года, нет основополагающей сущ­ности, ибо та модель, в том числе и этическая, которую он нам предложил, качеством уступала даже советской, то есть это был шаг назад по сравнению с советским общественным стандар­том. «Ничего личного, просто бизнес», «Боливар не вынесет двоих», — вот эта западная, англо-саксонская, «ковбой­ская» этика, которую нам попытались привить извне, с ее ценностным рядом, с ее правилами игры, с ее «законами джунглей», — на нашей почве такая этика попросту не прижилась.

В этом смысле, неолиберальный период можно считать периодом от­мирания зерна. Но какого зерна? Со­ветского. В сущности, все эти годы мы выползали из советской нравственной этической модели и врастали в новую. А либеральный период — это не от­дельная самостоятельная этика. Да, она какое-то влияние оказала, конеч­но, на молодое поколение. Мы очень сильно проиграли и далеко отступи­ли от пути истинного, мы отброшены далеко назад в тех сферах, в которых Советский Союз выглядел более чем достойно даже на глобальном уровне — в сфере образования и воспитания, культуре слова, развитии солидарно­го и справедливого общества и т.д. В этом смысле неолиберальная модель — это фаза не прогресса, а загнивания и отмирания советской этической мо­дели. А то, что мы переживаем сейчас, это уже рождение модели, которая от­рицает и советскую, и ту протестант­скую этику, которую Запад попытался навязать России через своих агентов и адептов. Что это за модель? Я бы на­звал ее синтезом веры и науки, рели­гии и прогресса, человека и Бога, фи­зики и метафизики.

РФ сегодня № 6 июнь 2014