Кредитная ставка для предприятий ОПК могла бы быть нулевой

Сергей Глазьев

С. КОРОЛЁВ: По пятницам раз в месяц будет теперь выходить программа «Реальная экономика» Сергея Глазьева. Сергей Юрьевич, здравствуйте.

С. ГЛАЗЬЕВ: Здравствуйте.

С. КОРОЛЁВ: Экономист, академик Российской академии наук. Сергей Юрьевич, давайте начнём с оценки общей ситуации. В данный конкретный момент, 25 марта, как Вы оцениваете состояние российской экономики? Извините за общий вопрос.

С. ГЛАЗЬЕВ: Я бы сказал, что каждый человек сам оценивает это состояние, исходя из того положения, которое он занимает в сложившейся системе производственных отношений. У нас реальный сектор в тяжелейшем положении. Это связно с тем, что производственные предприятия вынуждены сворачивать производства из-за нехватки кредитных ресурсов. Примерно половина оборотного капитала было сформировано под кредиты. Когда Центральный банк поднял процентные ставки, все банки постепенно перевели экономику в режим дорогих денег, и большинству предприятий производственной сферы пришлось либо возвращать кредиты, либо повышать цены. Похоже, возможности и того, и другого заканчиваются, повышать цены уже трудно, потому что эффект удорожания импорта себя почти исчерпал, а расширять производство невозможно, поскольку нет кредитов. Мы находимся в стагфляционной ловушке, как говорят экономисты: сочетание высокой инфляции и падение производства.

С. КОРОЛЁВ: Это тупик?

С. ГЛАЗЬЕВ: Это результат кредитной политики, которая проводится последние три года. Недавно мои коллеги Нижегородцев и Горитько получили очень интересный научный результат – они доказали математически и подтвердили это на десятках эмпирических данных по разным странам, что для каждой экономики существует свой, оптимальный уровень монетизации. Это означает, что, если экономика отклоняется от этого оптимального уровня, растёт инфляция. Если монетаристы только одну часть этой картины видят, им кажется, что инфляция порождена избытком денег, поэтому они смотрят на деньги как на обычный товар. Если товар дешевеет, инфляция повышается, значит, надо снизить предложения этого товара, тогда цена пойдёт вверх, деньги станут дороже, инфляция упадёт. Но они неправильно понимают смысл инфляции – это покупательная способность денег. Всегда, когда падает производство и становится меньше товаров, повышаются цены. Это медицинский факт. Мои коллеги доказали, что если уровень монетизации снижается ниже оптимального, то цены тоже повышаются. Это вопреки той логике, которой руководствуется Центральный банк. К сожалению, наши коллеги в ЦБ не читают современную научную литературу по экономике и проводят архаичную политику, основанную на примитивных учебниках, которые до сих пор находятся в арсенале методов Международного валютного фонда. Навязывают эти методы слаборазвитым странам, и мы заложники архаичных представлений о сущности денег. Если говорить о современных представлениях о роли и значению денег, то очевидно, что наша экономика, будучи недомонетизированной, – количество денег сегодня меньше не только по всем международным сравнениям, но и меньше, чем необходимо для простого воспроизводства примерно раза в два, – в этой ситуации, когда экономика недомонетизированная, в соответствии с научно доказанным фактом наличия оптимального уровня монетизации, сокращение количества денег автоматически сопровождается падением инвестиций и падением производства. Если бы экономика была у нас перемонетизирована, все мощности были загружены, количество денег зашкаливало, тогда увеличение денежной эмиссии вело бы к повышению цен. В ситуация, когда экономика недомонетизирована, сокращение денежной массы тоже ведёт к повышению цен, потому что растут издержки предприятий, они перекладываются на цены, сокращается объём производства, это вызывает сокращение предложения товаров на рынке, что тоже ведёт к увеличению цен. В данном случае мы видим политику, которая противоречит научным представлениям о том, какая должна строиться политика ради экономического роста, но она выгодна спекулянтам. У нас есть своё экономическое чудо – Московская биржа по объёму валютных спекуляций выросла пятикратно, пока производство, доходы, внешняя торговля падает – объём валютных спекуляций растёт.

С. КОРОЛЁВ: Вы не первый раз говорите о том, что Московскую биржу наводнили спекулянты, по сути это институт спекуляции.

С. ГЛАЗЬЕВ: Наводнили не совсем правильно, управляют спекулянты. По сути они занимают на бирже доминирующее положение.

С. КОРОЛЁВ: А как эту ситуацию изменить? Вы бьёте во все колокола – Вас не слышат?

С. ГЛАЗЬЕВ: Во всём мире, в странах, где гораздо больший объём финансовых операций, чем у нас, все денежные власти понимают негативную роль спекулянтов в ситуации, когда они могут манипулировать рынком. Манипуляция рынком – преступление, в том числе и у нас, по закону. За него очень жестоко наказывают, потому что это преступление против интересов общества. Если спекулянтам позволить манипулировать рынком, они будут извлекать сверхприбыль на дестабилизации макроэкономической ситуации в стране, что у нас и происходит. Таких колебаний курса рубля, как у нас, нет нигде в мире, у нас колоссальный объём резервов, рубль недооценён.

С. КОРОЛЁВ: А что делать с рублём?

С. ГЛАЗЬЕВ: Круг мер, которые используются для борьбы с манипуляциями рынком со стороны спекулянтов, очень широк. Геращенко был в сходной ситуации 1998 года, когда мы тоже столкнулись с всплеском инфляции, падением курса валюты.

С. КОРОЛЁВ: Корректно сравнивать кризисы 1998 и 2016 лет?

С. ГЛАЗЬЕВ: Абсолютно корректно, потому что мы имеем схожую ситуацию – резкую и неуправляемую девальвацию нашей валюты, всплеск инфляции и падение производства. Чтобы защитить финансовый рынок от попыток манипулировать и стабилизировать курс рубля, что необходимо было сделать для экономического роста, Геращенко ввёл очень простой принцип – он зафиксировал валютную позицию коммерческих банков. Коммерческие банки, без которых невозможна спекуляция, потому что они дают кредиты под эти цели. Если в данном случае обязать коммерческие банки не увеличивать количество валюты в течение суток, они должны были на конец рабочего дня иметь столько же валюты в балансе, сколько было в начале. Тем самым был перекрыт канал использования банковских кредитов для спекуляций.

С. КОРОЛЁВ: А меньше могли иметь?

С. ГЛАЗЬЕВ: Могли. В результате этот главный канал кредитования спекулятивных операций против рубля был закрыт. Кроме того, существует стандартный набор таких ограничений, как сокращение кредитного плеча, например. Если спекулянт совершает какую-то сделку, он должен заранее перечислить деньги, а не какой-то аванс, который потом закрывается кредитом.

С. КОРОЛЁВ: Это всё биржевые инструменты и инструменты ЦБ.

С. ГЛАЗЬЕВ: Это стандартные инструменты.

С. КОРОЛЁВ: А где они применяются?

С. ГЛАЗЬЕВ: Везде.

С. КОРОЛЁВ: Кроме России?

С. ГЛАЗЬЕВ: Вплоть до остановки торгов. Это тоже простой механизм. Это методы, которые регулятор может применять, ни с кем не советуясь – это его арсенал работы. А есть и более сложные решения, которые применяются в ситуации резкой разбалансированности экономики, например, введение временных фильтров против валютных спекулянтов. Если валюта пришла в страну и продана, значит, дальше вывезти её можно только через некоторое время. Также предварительное декларирование операций по выводу валюты и так далее.

С. КОРОЛЁВ: Скажите, а кто спекулянты?

С. ГЛАЗЬЕВ: Если брать статистику, то формально получается, что на нашем финансовом рынке доминируют не резиденты, иностранные деньги. Большая часть операций, примерно три четверти, на российском финансовом рынке совершаются в пользу не резидентов.

С. КОРОЛЁВ: Кто это?

С. ГЛАЗЬЕВ: Это международные банки.

С. КОРОЛЁВ: Нам нельзя на их рынки, санкции, а они у нас наживаются на нашей бирже? Так получается?

С. ГЛАЗЬЕВ: В том числе так. Санкции кстати не распространяются на краткосрочные кредиты.

С. КОРОЛЁВ: Спекулировать можно.

С. ГЛАЗЬЕВ: Можно кредитоваться за границей, брать там дешёвые кредиты для спекуляции на нашем рынке. Попытки нашего Центрального банка путём повышения процентной ставки сбить спекулятивный курс очень смешны.

С. КОРОЛЁВ: Вы не первый раз называете российский рынок Меккой для спекулянтов. Вы говорите, что есть инструменты и биржевые, и у ЦБ, чтобы с этим совладать, Вы назвали спекулянтов.

С. ГЛАЗЬЕВ: Я не всех назвал, сказал про не резидентов.

С. КОРОЛЁВ: Кто ещё?

С. ГЛАЗЬЕВ: Не резиденты – это наши же некоторые офшорные олигархи, разумеется, работающие через офшоры. Самые главные игроки – хедж-фонды международные, которые наживаются на дестабилизации курса рубля, но всё это приносит прибыль и нашим участникам рынка. Московская биржа сегодня даёт своим акционерам гигантские прибыли. Раньше это была дочка ЦБ, и он мог контролировать все происходящие на бирже процессы. Несколько лет назад биржа была частично приватизирована, и хотя покупателями стали, в том числе, некоторые государственные банки, она стала инструментом, обслуживающим интересы спекулянтов, которым ЦБ управлять особо не желает.

С. КОРОЛЁВ: Не желает из-за того, что проводит архаическую политику?

С. ГЛАЗЬЕВ: Трудно назвать политикой.

С. КОРОЛЁВ: Это Ваша цитата.

С. ГЛАЗЬЕВ: Архаичная в том смысле, что он руководствуется архаичными представлениями о роли денег в экономике и относится к деньгам, как к обычному товару, как учили монетаристы, как к золотым монетам. В то время как везде в мире понимается роль денег как инструмента кредита. А кредит – это институт авансирования экономического роста. Современная экономика не может расти без кредита. Современный экономический рост начался с промышленной революции именно тогда, когда страны научились создавать кредитные ресурсы и отобрали у ростовщиков монополию на торговлю деньгами, как товаром. Кстати если говорить об экономическом развитии, то Шон Петр назвал процент налогом на инновации. Если мы хотим расти и развиваться, нам нужны низкие процентные ставки и длинные деньги. А если мы хотим, чтобы наживались спекулянты, то подойдут и высокие процентные ставки, потому что норма прибыли на манипуляциях курсом может достигать 60–80%, и в этом случае для спекулянта не важна процентная ставка, потому что он всё равно перебьёт.

С. КОРОЛЁВ: С Ваших слов получается, что Московская биржа – корень зла для современной российской экономики.

С. ГЛАЗЬЕВ: Каждый инструмент в экономической системе служит для каких-то целей. Валютная биржа служит задачам покупки, продажи валюты. В нормальной экономической системе она является необходимым инструментом обслуживания внешнеэкономической деятельности. Вам нужен импорт, вы покупаете валюту и завозите товар. Если вы экспортёр, то продаёте валюту и оплачиваете свои рублёвые издержки. Но наша биржа обслуживает уже не нормальную торговлю. 99% операций на бирже совершаются в чисто спекулятивных целях в расчёте на дестабилизацию курса и извлечение прибыли на дестабилизации рынка и макроэкономической ситуации. Не случайно мы в своё время в законе написали, что главная функция Центрального банка – это стабильность валют. Это общепризнанное требование к денежным властям, потому что стабильность валюты – необходимое условие для роста инвестиций, планирования бизнеса и низкой инфляции. Когда валюта колеблется, ситуация не симметрична. Когда она падает, цены вскакивают, дорожает импорт автоматически. А когда валюта поднимается, цены опускаются в очень незначительной степени.

С. КОРОЛЁВ: Что касается рубля, здесь прямая корреляция с нефтью, а не с Московской биржей, разве нет?

С. ГЛАЗЬЕВ: Спекулянтам всегда нужно найти какое-то объяснение, чтобы манипуляции выглядели, как естественный процесс. Посмотрите колебание курсов национальных валют других нефтедобывающих стран, они гораздо меньше.

С. КОРОЛЁВ: Может, у них более диверсифицированная экономика?

С. ГЛАЗЬЕВ: Нет, менее диверсифицированная.

С. КОРОЛЁВ: Например?

С. ГЛАЗЬЕВ: Возьмите арабские страны, Персидского залива, где от нефти зависят гораздо больше, чем мы.

С. КОРОЛЁВ: Это тоже спекуляция.

С. ГЛАЗЬЕВ: Африканские нефтедобывающие страны. Зачем нужна стабильность валюты? Чтобы демпфировать внешние шоки в экономике.

С. КОРОЛЁВ: Что это значит?

С. ГЛАЗЬЕВ: Любой автолюбитель понимает: для того, чтобы машина нормально управлялась, необходима тормозная система, где должна быть тормозная жидкость. Она нужна, чтобы сглаживать колебания, возникающие по ходу движения автомобиля. Демпфировать – значит смягчать внешние удары, в данном случае, со стороны внешней торговой конъюнктуры по курсу рубля. Внешний удар сильный – нефть упала. Валютные резервы нужны для того, чтобы держать стабильным курс, несмотря на внешние шоки.

С. КОРОЛЁВ: Высказывалось предложение о регулируемом государством курсе. Государство само устанавливает курс валют, забываем про биржу – это не выход?

С. ГЛАЗЬЕВ: Есть объективные факторы, которые влияют на курс валюты. Идеально было бы зафиксировать курс на длительный период, но его нужно фиксировать на таком уровне, который обеспечит конкурентоспособность экономики.

С. КОРОЛЁВ: Какой это уровень?

С. ГЛАЗЬЕВ: Конкурентоспособность зависит от издержек. Получается, что чем больше издержки в экономике, чем она менее эффективная, технологически отсталая, тем ниже должен держаться курс валюты по сравнению с равновесным. Заниженность курса валюты – это плата за технологическую отсталость. В нашей ситуации курс рубля, если брать к паритету его покупательной способности, занижен примерно в три раза.

С. КОРОЛЁВ: Сейчас 68,20 рублей за доллар сейчас на торгах. Если в три раза занижен, он должен стоить 23–25 рублей?

С. ГЛАЗЬЕВ: Таковы оценки ОЭСР – организации экономического сотрудничества и развития, это статистика. Берётся корзина товаров в России и США, и смотрят, сколько товаров можно купить на 100 долларов, предположим, в Америке, и сколько можно купить в России из той же корзины. Соответственно, получается, что покупательная способность одного доллара эквивалентна примерно 23–25 рублям. Это данные межстрановых сопоставлений, хорошо отработанная методика, которая применяется более 50 лет. И здесь никто с этими цифрами не спорит. Есть закономерность: для стран, отстающих в техническом отношении, менее конкурентоспособных, считается полезным держать курс валюты заниженным примерно в 1,5–2 раза, чтобы субсидировать таким образом экспорт и немного перегружать импорт, он становится относительно дороже в этом случае. Платой за субсидирование экспорта становится более дорогой импорт и снижение реальной покупательной способности заработных плат. Мы субсидируем за счёт дешёвого труда. Экспорт наших товаров оплачивает таким образом, технологическую отсталость. Это один фактор, который влияет на курс.

Другой фактор – это торговый баланс. Курс считается равновесным, когда экспорт равен импорту, но никогда это равновесие не достигается. Очевидно если экспорт больше импорта, в стране положительный торговый баланс, это наш случай, нельзя считать курс рубля завышенным, он ниже равновесного. С точки зрения торгового баланса у нас тоже курс занижен по отношению к равновесному уровню. По двум критериям уже занижен.

Третий момент – обеспеченность валютными резервами, это как раз борьба против спекулянтов. Она у нас в два раза больше, чем объём всех рублей в экономике. У Центробанка безграничные возможности стабилизировать курс рубля на разном уровне.

С. КОРОЛЁВ: 23–25 – реальная его сегодняшняя стоимость?

С. ГЛАЗЬЕВ: Я бы не призывал это делать на уровне 23–25. Это нужно сделать на уровне тех колебаний, которые были в последние два года – от 60 до 80. Если бы Центробанк после обвала в декабре 2014 года зафиксировал курс рубля на 80, мы бы сегодня жили бы с таким курсом без спекулянтов, экономика бы адаптировалась, конкурентоспособность повысилась, кредиты бы пошли в импортозамещение. С. КОРОЛЁВ: Сейчас ещё не поздно фиксировать – 68,20? С. ГЛАЗЬЕВ: Я убежден, это любой экономист скажет, что Центробанк должен вернуться на рынок и дать рынку понять, какой курс рубля он считает правильным и держаться этого курса. Тогда экономика стабилизируется, мы снова сможем планировать наше будущее.

С. КОРОЛЁВ: Вы говорите про возвращение валютного коридора?

С. ГЛАЗЬЕВ: Это может быть и валютный коридор. Но для того, чтобы сбить валютный ажиотаж, который сегодня имеет место, замечу, что в экономике у нас растёт две вещи: объём операций на бирже и на «Форексе». Лучше зафиксировать курс рубля на длительное время.

С. КОРОЛЁВ: Очень много сообщений Вам адресовано через наши основные средства связи. «Предложение от Григория – давайте на 50 фиксировать, считать легче, – пишет нам слушатель. – Производительность труда и издержки забыли посчитать». Было много сообщений на этой неделе, связанных с экономикой. Вы вначале говорили про экономическую ситуацию в целом, почему она не очень хорошая. Это подтверждают и опросы: абсолютное большинство граждан России экономят на продуктах питания, не на роскошных вещах.

С. ГЛАЗЬЕВ: Очень плохой признак. Это означает, что у людей доходы опустились ниже нормального уровня. Это свидетельствует о том, что стагфляционная спираль закручивается всё сильнее. Падение доходов влечёт падение спроса, падение спроса – падение производства, падение производства влечёт рост издержек, подогревает инфляцию, это ещё больше усугубляет падение доходов. Эта спираль закручивается всё туже, и выход из неё тоже понятен: мы довольно много с моими коллегами в Академии наук, в Столыпинском клубе обосновываем программу мер по экономическому росту, она достаточно проста и очевидна. Мы упомянули опыт правительства Примакова, Маслюкова и Геращенко – они делали всё прямо наоборот тому, что советовал валютный фонд и тому, что делается сейчас. Они не отпускали курс рубля в свободную болтанку, а зафиксировали его. Они не разрешали вольницу с трансграничным движением капитала, передавая наш валютный рынок в руки международных спекулянтов, ввели избирательное валютные ограничения, причём самые простые, фиксацию валютной позиции. Они не стали поднимать процентные ставки, хотя валютный фонд рекомендовал поднять её до 80, мы держали ниже уровня инфляции, в отрицательной зоне в реальном выражении. Всё это позволило моментально получить оживление экономики, промышленность начала расти с темпом 1% в месяц, инфляция снизилась в три раза. Это всё было сделано в соответствии с экономической теорией. Евгений Максимович не случайно был академиком, а Маслюков руководил Госпланом – люди понимали закономерность и экономические законы. Современные наши чиновники в ведомствах не понимают, как работают экономические законы, не понимают взаимосвязи между деньгами и производством, денежно политикой и инвестиционной активностью. Они книжек даже классических не читали. Например, Тобин, классик денежной теории. Он доказывал, что главная задача денежных властей – повышение инвестиций в экономике, уровня инвестиционной активности. Ради этого они должны создавать условия. А главный способ повышения инвестиционной активности – это расширение кредита. Чтобы расширение кредита шло в производство необходимо блокировать возможности использования дешёвых денег для спекуляции, для надувания финансовых пузырей. Это всё некоторые азы экономической теории, практики, которые сегодня грубейшим образом нарушаются. Как вы понимаете, экономическая политика – всегда функция интересов, то, как люди для демагогических целей, чтобы пустить пуль в глаза, начинают рассуждать: есть такая экономическая школа, есть другая. На самом деле есть экономическая наука, что нужно делать для обеспечения экономического роста, и есть псевдонаучная демагогия в определённых интересах. В данном случае в интересах финансовой олигархии, потому что дорогие деньги выгодны тем, у кого их много: прежде всего, это банки, в нашей ситуации, государственные, как это ни странно. Им нравится иметь дорогие деньги, что никто не спрашивает, как они их тратят, кому дают, и у них появляется гигантское экономическое могущество без всякой ответственности.

С. КОРОЛЁВ: Ключевая ставка какая должна быть?

С. ГЛАЗЬЕВ: Мы вообще не должны ориентироваться на ключевую ставку, должна быть система ставок: для разных целей разные ставки. Для целей ипотеки ставка должна быть 2–3%, для импортозамещения – не больше 3–4%, для спекулянтов, которые работают на межбанковском рынке, но не манипулируют им, а совершают операции на свой страх и риск – может быть ключевой, это уже не будет влиять на реальный сектор экономики. Для кредитования предприятий оборонной промышленности ставка вообще может быть нулевой или 1%, поскольку за ними стоит бюджет и гарантированно покрытие расходов. Экономическая политика в нашей ситуации не может быть простой – она объективно должна быть сложной, потому что экономика разбалансирована. И чтобы её вернуть на траекторию экономического роста, нужно использовать огромный набор сложных инструментов.

С. КОРОЛЁВ: Печатный станок надо использовать?

С. ГЛАЗЬЕВ: Имеется в виду управление кредитом, кредитная эмиссия. Я вас уверяю, что другого способа профинансировать расширение производства в настоящий момент у нас нет. Мы не единственный в такой ситуации оказались. Например, Европа после войны. Кто финансировал в Европе рост производства? Население, которое потеряло всё? Германия, например? Немцам по 20 марок раздали. Если бы немцами руководили тогда наши монетаристы, они бы до сих пор в руинах лежали и занимались сельским хозяйством только. Немецкое экономическое чудо, как и французское послевоенное восстановление, было обеспечено за счёт кредитной эмиссии под залог векселей платёжеспособных предприятий. Банки давали кредиты предприятиям, брали в залог вексель, имущества-то не было, просто вексель – обещание вернуть деньги. И Центральный банк под этот вексель давал рефинансирование, расширял кредиты банкам. Но для того чтобы не было инфляции, нужно следить за тем, чтобы деньги не уходили на спекулятивные цели и использовались в соответствии с бизнес-планами, а коммерческие банки обеспечивали контроль. Центральные банки при этом вели мониторинг платёжеспособности всех предприятий, веселя которых принимались в обеспечение кредита. Или возьмите японское экономическое чудо после войны – кредитная эмиссия через государственные банки развития. Возьмите США, наконец, кредитная эмиссия ведётся сегодня в гигантских масштабах в пользу государственного бюджета. Практически весь дефицит бюджета, который растёт в Америке, как на дрожжах, государственный долг, это денежная эмиссия. Рассчитывать на то, что у нас вдруг доходы населения вырастут многократно и люди будут откладывать в банках гигантские миллиарды, а они потом пойдут в развитие экономики – это сказки, которые сегодня рассказываются для того, чтобы оправдать бездеятельность в нынешних условиях и примитивность экономической политики, которая выгодна тем, кто дестабилизирует экономику.

С. КОРОЛЁВ: «Не понимаю, почему нельзя заморозить года на два тарифы естественных монополистов, они для страны священная корова? Ведь если их заморозить, инфляция может снизиться минимум на треть, тогда можно снизить ключевую ставку, и может начаться развитие экономики», – пишет слушатель. Он прав?

С. ГЛАЗЬЕВ: Это один из элементов программы экономического роста. Мы уже упоминали опыт правительства Примакова, они так и сделали, заморозили тарифы, хотя и давление на правительство тогда было огромное. Тем не менее, тарифы были заморожены. Безусловно, это вещь полезная, только надо правильно посчитать, какими должны быть тарифы.

С. КОРОЛЁВ: В режиме блиц прошу прокомментировать ещё несколько новостей. Пенсионный возраст – очень много говорили на этой неделе. Кудрин считает, что неизбежно надо повышать, Минтруда высказался на этот счёт. Что делать с пенсионным возрастом?

С. ГЛАЗЬЕВ: Я бы предложил применить гибкий подход и дать возможность людям самим выбирать возраст выхода на пенсию, начиная с какого-то момента. У нас в Академии наук люди не хотят уходить на пенсию, работают до 70–80 лет, в здравом уме, крепкой памяти.

С. КОРОЛЁВ: И не платить пенсию тем, кто работает?

С. ГЛАЗЬЕВ: Они же накапливаются. Можно накопительную часть разрешать распаковывать пораньше, начиная с 60 или 70 лет. В разных сферах деятельности разные сроки творческой работоспособности, есть немало сфер деятельности, где люди просто мотивированы продолжать работу, если она доставляет человеку удовольствие, он приносит пользу – зачем его принудительно отправлять на пенсию? Но есть работа, где очень быстро истощается нервный и физический потенциал человека. Скажем, работа на шахтах, или у меня отец работал с «горячим» стажем – эти люди всегда досрочно получали право выхода на пенсию. Или военнослужащие, у которых большие риски и особые требования к физической форме. Надо дифференцированно подходить. У нас самая главная беда – это какая-то примитивизация всей системы управления в сочетании с её чудовищной бюрократизацией. Эта смесь примитивности и бюрократизации порождает просто паралич во всей системе управления.

С. КОРОЛЁВ: Отменим вообще, не будет никаких?

С. ГЛАЗЬЕВ: Не надо бросаться в крайность. Социально-эконмическая сфера очень сложна, там работают люди с разными интересами. Задача государства – в гармонизации этих интересов. Не в том, чтобы навязывать кому-то свои представления чиновников, а гармонизировать интересы при помощи большого набора инструментов. В этом задача государственной системы регулирования в Китае, они получают потрясающее экономическое чудо. Но гармонизация интересов предполагает и взаимную ответственность.

Если хотите, мы следующую передачу можем посвятить детальному обсуждению той программы экономического роста, которая с точки зрения науки могла быть реализована в стране. В интересах всего общества, не в интересах биржевых спекулянтов или экспортёров сырья.

С. КОРОЛЁВ: Договорились.

С. ГЛАЗЬЕВ: Как должно быть с точки зрения научных рекомендаций, исходя из целей повышения благосостояния людей.

С. КОРОЛЁВ: Есть политическая сила в России, которую бы Вы поддержали на думских выборах?

С. ГЛАЗЬЕВ: Откройте наш основной закон и посмотрите, какие у Государственной думы полномочия. Я там 10 лет проработал, и мы ни разу не смогли даже какого-то министра, проворовавшегося, в отставку отправить. Не надо думать, что в рамках парламента может совершиться какое-то чудесное превращение с точки зрения повышения эффективности нашей власти. Чтобы власть была эффективной, она должна быть ответственной, а для этого нам необходимо усиливать механизмы парламентского контроля, если мы хотим, чтобы парламент был органом власти, механизмы подотчётности исполнительной власти законодательной. В своё время мы пытались принять закон об ответственности исполнительной власти за уровень и качество жизни. Естественно, думское большинство не захотело брать на себя вместе с правительством ответственность, отчитываться каждый год. Там была норма об отставке правительства в случае падения уровня качества жизни без объективных причин.

С. КОРОЛЁВ: То есть нет такой политической силы?

С. ГЛАЗЬЕВ: Такая политическая сила есть – это президент, глава государства, у которого все рычаги, все возможности. Согласно нашей Конституции, он обладает необходимыми властными полномочиями для того, чтобы формировать социально-эконмическую политику, внешнюю, внутреннюю. Есть правительство, у которого огромное количество полномочий.

С. КОРОЛЁВ: А что же они не то делают тогда?

С. ГЛАЗЬЕВ: Экономическая политика – это сумма интересов, и в ней далеко не всегда интересы экономического роста и подъёма доходов граждан возобладают.

С. КОРОЛЁВ: Как дипломатично отвечаете. Хорошо, есть партия Титова «Правое дело», которую завтра переименуют в «Партию роста». Есть ли шансы у партии бизнеса? Я хотел отдельно спросить про прогрессивный налог, потому что Борис Титов поддержал его введение в России. А Вы?

С. ГЛАЗЬЕВ: Я Бориса Титова хорошо знаю, это пример социально ответственного подхода к бизнесу. Программа, которую он выдвигает, Столыпинского клуба, разрабатывалась при моём участии, там учтены многие предложения наших учёных. Вопрос реализу