Теракты «Пятницы 13» как точка отсчета
Александр Дугин
Серия терактов в Париже, произошедших в пятницу 13 ноября 2015 года, имеет все основания, чтобы стать точкой отсчета нового периода современной европейской истории. Станет или не станет – вопрос открытый, так как все зависит от того, как эти удары будут интерпретированы французским и европейским обществом и какие выводы из них будут сделаны. Канва самих событий хорошо известна: одновременно в нескольких точках Парижа организованная и скоординированная группа людей, выкрикивающих исламские молитвенные формулы (“Аллаху акбар!” и т.д.) открыли огонь по гражданским лицам в барах и кафе вечернего Парижа, начавшего отмечать выходные. Параллельно произошли взрывы смертников у стадиона Stadе de France, где шел матч между футбольными командами Франции и Германии. В то же самое время группа террористов ворвалась в концертный зал Bataclan, где начинался концерт американской группы Eagles of Death Metal, и открыла огонь по толпе зрителей, захватив их в заложники. В результате погибло около двухсот человек и еще большее количество получило ранения разной степени тяжести. Ответственность за проведение теракта взяла на себя запрещенная в России террористическая организация “Исламское государство”. Детали и версии произошедшего будут постоянно уточняться, но важно не столько понять нюансы, сколько выяснить смысл произошедшего.
“Ислам” Общества Спектакля: welcome to our horrorshow
Террористическая организация ИГ отличается от других течений современного исламского фундаментализма не столько размахом деятельности, успехами в контроле над значительными территориями Ирака и Сирии, разветвленными сетями в других исламских странах и эффективной координацией, сколько, в первую очередь, организацией зрелищных постановочных акций, почти всегда террористического характера. Казни заложников члены ИГ оформляют театрализовано: одевая жертв в оранжевую униформу, отрезая головы и глумясь над трупами перед камерами. При этом обращает на себя внимание профессионализм операторов, точно выбранное освещение, отточенная драматургия душераздирающих сцен, превосходящих по жестокости сцены из голливудских фильмов типа “Хостел” или запрещенных snuff-video, где насилие происходит в действительности. Христиан члены ИГ показательно распинают. Древние бесценные памятники архаических культур Ближнего Востока, имеющие колоссальную ценность для всей цивилизации, безжалостно громят. Гомосексуалистов сбрасывают с крыш и тщательно снимают падение. Захваченных женщин и девочек жестоко насилуют и обращают в рабство. Детей, начиная с младенческого возраста, учат перерезать ножом горло плюшевым игрушкам. И снова все это снимается на камеру и методично выкладывается в Сеть. При этом спикеры ИГ сопровождают свои ролики прямыми крайними угрозами всем своим противникам, обещая их убить, изнасиловать, расчленить, обратить в рабство, унизить и растоптать, а их ценности – превратить в прах. Все это делается на основании классической исламистской риторики крайне салафитского толка, но теология для ИГ представляется не главной стороной дела: это уже нечто иное, нежели классический исламский фундаментализм. Это – постмодернистская версия “ислама” Общества Спектакля: жесткое исламистское snuff-show. Нет скучных проповедников, беснующихся салафитов-теологов – в действии бульдозер индустрии черных развлечений, полностью перенимающей те образцы, которые созданы современной голливудской культурой с доминацией horror и жесткого порно, при всех атрибутах реалити-шоу. То, что отличает стиль ИГ, полностью выдержано в духе постмодернизма – это фундаменталистский постмодернистский терроризм. Гораздо в большей степени такой феномен имеет отношение к западной визуальной культуре, нежели к традиционным религиозным обществам, от имени которых ИГ якобы ведет войну. Религия здесь играет инструментальную роль, обслуживая политику, а в еще большей степени – зрелищность. ИГ – прежде всего, шоу. Чудовищное, но шоу. Кажется, что именно его Запад и ожидал, и призывал. Последние теракты в Париже полностью выдержаны в этом ключе. “Пятница 13” – расхожий предрассудок в современной западной культуре: она считается зловещей датой, несущей неудачи. Поставленный в США сериал об убийце‐маньяке в хоккейной маске с названием “Пятница 13” сделал эту примету чрезвычайно распространенной среди массовой аудитории, что легло в основание особого психиатрического диагноза, все более и более распространенного, – “фобия пятницы 13”.
Но “пятницы 13” боятся только западные люди – в США и Европе. В исламской культуре никакого аналогичного предания нет. То, что ИГ выбирает именно эту дату моментом совершения зрелищных терактов, полностью вписывается в стратегию Общества Спектакля. “Вы хотите, чтобы вас напугали? Мы сделаем это по‐настоящему”, – это логика любого horror’а, стремящегося быть максимально выразительным. Трудно себе представить нечто более убедительное, нежели разъезжающие по улицам Парижа в “пятницу 13” террористы в масках, начинающие свой чудовищный фривольный уик-энд расстрелами первых попавшихся посетителей кафе и баров. Это сериальный маньяк Джейсон Вурхиз пришел к вам. Тот самый, который утонул в лагере “Хрустальное озеро”. Маньяк‐утопленник, принявший салафизм. Что этим хотела сказать ИГ? То же самое, что и всеми своими предшествующими зрелищными акциями. А ими что было сказано? То же самое, что хочет заявить все Общество Спектакля: в постмодерне больше нет смысла – есть только ощущения; и если массы поддаются только на наиболее сильные, грубые и радикальные ощущения – животный страх, ужас неминуемой гибели, внезапное попадание в ситуацию предельного унижения и беспомощности и т.д., то тем хуже для масс – ничего личного, просто шоу-бизнес. Кровавый? Но что делать, если все более мягкое уже никого не затрагивает и не убеждает? Какое отношение этот кровавый PR, первертный snuff имеет к исламу? Практически никакого. В терактах в Париже нет и намека на межрелигиозный конфликт или столкновение цивилизаций. ИГ имеет такое же отношение к исламу, как Фредди Крюгер или Джиперс Криперс. Это чистое Made in Hollywood. В безупречной стилистике. Horror reality show нового поколения.
Энантиодромия Ближнего Востока
Парижский кошмар, однако, вписан и в геополитическую систему координат, так как является эпизодом тех событий, которые развертываются на Ближнем Востоке. Там продолжается кровавый хаос, запущенный при поддержке США и стран Европы (включая Францию) с целью свержения устоявшихся в прежние десятилетия режимов. Это свержение и вызванные им гражданские войны, которые формально идут под лозунгом “углубления демократии” и американского плана “Большого Ближнего Востока”, открыто озвученного госсекретарем США Кондолизой Райс в Тель-Авиве в 2006 году, начались с “арабской весны” 2010 года и продолжаются по настоящее время. В ходе этого (во многом спровоцированного американцами) процесса, подчас сопровождавшегося прямым вторжением в страны Ближнего Востока американских или натовских войск, в арабском мире началась серия кровавых политических и религиозных конфликтов – в Ираке, Ливии, Йемене, Египте, Бахрейне, Сирии и т.д. В этой сложной региональной мозаике США, однако, сделало ставку не на либерально-демократические силы, которых в этом регионе вообще не оказалось, но на исламских фундаменталистов, с которыми ЦРУ и другие американские спецслужбы (в частности, РУМО) тесно сотрудничают еще со времен холодной войны, когда эти силы использовались для противостояния просоветским социалистическим или светско-националистическим режимам и партиям (таким, как партия “Баас”, правившая до начала последних событий в Ираке, Ливии и Сирии – как раз там, где развертываются кровавые войны). Основные центры исламского фундаментализма – Саудовская Аравия и Катар, где у власти находятся в целом проамериканские элиты, исповедующие крайне (салафитские) версии фундаменталистского (суннитского) ислама. Аналогичные силы чрезвычайно сильны в Пакистане и Афганистане. Вашингтон, таким образом, использует исламский фундаментализм в своих целях “распространения демократии” (в чем нельзя не заметить серьезного концептуального противоречия, которым, впрочем, в эпоху постмодерна вполне можно пренебречь) и заставляет своих слабовольных (и иногда кажется, что слабоумных) европейских “партнеров” (вассалов) поступать точно так же. Но даже при всех логических нестыковках такой политики совершенно очевидно, что целью США не может быть приведение во всем арабском и, шире, исламском мире к власти радикальных исламистов. Отсюда и проистекает эффект постмодерна в геополитике Ближнего Востока: американцы, с одной стороны, поддерживают и вооружают исламских экстремистов для того, чтобы они разрушили существующие системы власти, а с другой, активно демонизируют их, представляя “исчадием ада” и зловещими карикатурами (отсюда – PR-кампания ИГ).
Такая стратегия может быть названа научным термином “энантиодромия”, когда одновременно запускаются два активных и интенсивных процесса прямо противоположной направленности. Опорой и инструментом США на Ближнем Востоке является то, что в их же собственных глазах представляет собой “абсолютное зло”. Возникает закономерный вопрос: зачем это делается? Какую конечную цель преследуют американцы? Для подвергшегося настоящей террористической атаке Парижа (по крайней мере, для тех редких людей, которые во Франции и в современной Европе в целом еще сохранили способность трезво и рационально размышлять) это имеет важное значение. Теперь их убивают беспощадно и безжалостно на их собственной территории. Позвольте узнать, за что? ради чего?
Ответить на это, однако, не просто. Рациональный анализ подводит неумолимо к выводу, что у Вашингтона, упорно и по-своему последовательно использующего геополитическую энантиодромию (предрасположенность полярных явлений или сущностей к обращению в свою противоположность), вообще отсутствует позитивная цель. Режимы, которые при поддержке американцев были свергнуты, в целом не представляли для США большой угрозы, были более или менее склонны договариваться с Вашингтоном. Сносить их такой ценой не было никакой острой необходимости. Тем более, что по многим параметрам Сирия Асада или Ливия Каддафи были намного ближе социально, культурно и ценностно к США и Европе, чем экстремистские салафиты. Остается признать только одно: США вообще не имеют более никакой позитивной цели и не в силах ничего больше предложить миру, в котором они остаются по-прежнему главным полюсом и центром власти, – они начинают экспортировать хаос, резню и гражданские войны как цель в себе. Их интересует не то, что будет после, но то, что есть сейчас. Это значит, что их устраивает сам процесс энантиодромии, что они не стремятся преодолеть противоречие, но согласны его усугублять, сделать хаос естественной непрерывной средой. И уже в этой среде, взятой как норма, можно ставить те или иные локальные тактические цели, задачи и т.д. Как троцкисты с “перманентной революцией”, современные стратеги Вашингтона приняли концепцию “перманентной хаотизации”. Цели победить в этой новой войне (подчас называемой “гибридной”) нет. Целью является сам процесс ее ведения.
США воюют против ИГ в той же мере, в какой они воюют за ИГ и вместе с ИГ. Россия же продолжает придерживаться более “устарелых” критериев: “либо – либо”, “либо за, либо против”. Этим и объясняется наша политика в Сирии. Мы там, чтобы победить врага. Москва не понимает или не принимает энантиодромии. Здесь явно отстают с постмодернизмом, оставаясь в поле классической логики. В том числе и логики войны и политики. Европа же (и Франция в том числе) оказалась сейчас в отношении американской геополитики хаоса на Ближнем Востоке в промежуточном положении. С одной стороны, Вашингтон обязывает Европу следовать в фарватере американской политики (энантиодромия), с другой – пример России, следующей более классическим образцам логики, отрезвляет и возвращает сознание европейских лидеров к привычным вопросам: цели, средства, причины, следствия, баланс сил, интересы и, наконец, ценности.
Теракты в Париже 13 ноября 2015 года – момент резкого обострения этого противоречия. Французам брошен вызов, с которым они, действуя в условиях существующей энантиодромии, просто не могут справиться. Более того, они не способны в рамках политкорректности его даже адекватно описать. А это значит, что эти теракты – не последние. Так что – ISIS rules. Ведь никто не может и не хочет это останавливать. Поэтому все будет продолжаться.
Общество Спектакля имеет свою собственную логику – извращенную логику Зрелища. Во внутренней политике Франции мы имеем дело с той же самой постмодернистской энантиодромией, как и в случае геополитики Ближнего Востока. Только здесь она имеет еще и идеологическое измерение, связанное с догматами либерализма. Свобода действий террористов из ИГ, совершивших теракты в “пятницу 13” в Париже, во многом связана с той ситуацией, которая сложилась во французском обществе в связи с массовой иммиграцией, основную часть которой составляют как раз выходцы из стран Ближнего Востока и Магриба (преимущественно мусульмане), а в последнее время еще и с “девятым валом” беженцев, стремительно покидающих наиболее кровавые зоны войны (Сирия, Ирак, Йемен и т.д.). PR-кампания ИГ подливает масла в огонь: хотя далеко не все мусульмане видят в этой пародийной экстремистской секте что-то “свое” (не более чем в серийном убийце) – всем известно гипнотическое воздействие стокгольмского синдрома, когда заложники искренне встают на сторону террористов.
Позволить иммигрантам беспрепятственно проникать на территорию Франции и организовать там свои социальные анклавы (часто не имеющие ничего общего с нормами жизни и ценностями коренных французов) требует идеология либерализма, “прав человека”, “гражданского общества”, которая является в современном обществе правящей и официальной, – не в меньшей степени, нежели был коммунизм в Советском Союзе. Поэтому при сохранении существующего положения вещей в области либеральной демократии (от которой вообще никто в Европе не собирается (и даже не помышляет) отказываться) рост иммиграции и, соответственно, расширение очагов исламизированной культуры гарантированы. Если добавить к этому, что в свою очередь коренные европейцы (в частности, французы), с точки зрения правящего либерализма, не имеют права утверждать свою собственную идентичность и требовать уважения к европейским ценностям со стороны иммигрантов (это приравнивается сегодня к “фашизму”), то ассимиляция приезжих в европейское общество просто исключена по определению. Это европейское общество в условиях либерализма имеет чисто отрицательную идентичность: современная Европа не хочет иметь ничего общего с прежней Европой – с христианством, нациями, сословиями, патриархатом, традиционной моралью и т.д. И напротив, “европейским” объявляется все то, что максимально отдаляет саму Европу от ее корней.
На этом фоне не просто слабеющей, но запрещенной по идеологическим соображениям европейской идентичности, иммиграция (прежде всего исламская), автоматически приглашается к оформлению собственной политико-религиозной и ценностной программы. Эта программа не может быть органичной и исторически преемственной: хотя бы потому что радикальный ислам принесен в современную Европу искусственно и из разных регионов, часто с совершенно различными этнокультурными и религиозными традициями. Поэтому исламские иммигранты почти обречены на то, чтобы сформировать эрзац-идеологию – не исламскую, но исламистскую; не традиционную, но модернистскую и даже постмодернистскую; не естественную, а искусственную.
Таким образом, “ислам” Общества Спектакля при доминировании либералов в Европе просто неизбежен, и он может только нарастать. Это гарантировано: иммигрантов будет больше, европейская идентичность будет только ослабевать, а рост постмодернистского исламизма – убыстряться. Парижские теракты были бы просто невозможны без уже устойчиво сформировавшейся среды исламистской Франции, сложившейся задолго до волны беженцев последних лет. Конечно, среди волны беженцев вполне могли быть активисты ИГ и нельзя исключить, что они-то и стали непосредственными виновниками самих терактов. Но питательная среда для этого была подготовлена намного раньше – в первую очередь, идеологически. Либерализм, поощряющий иммиграцию (об этом открыто заявлял один из наиболее последовательных адептов и масштабных практиков либерализма Джордж Сорос) и последовательно размывающий европейскую идентичность (под предлогом “антифашизма”), создал для этого все необходимые предпосылки. Реалистично ли ждать, что после кровавой трагедии в Париже ситуация в этом вопросе изменится?
Для этого власти Франции должны серьезно пересмотреть свое отношение к доминирующей идеологии: только это даст основу для урегулирования миграции и консолидации французов. Но это просто невозможно. Ни Олланд, ни основные политические силы Франции (кроме открыто нелиберального “Национального фронта” Марин Ле Пен) ни при каких обстоятельствах не откажутся от либеральной идеологии. Поэтому, вплоть до финального краха либерализма в Европе, все те процессы, которые привели к терактам, будут и дальше нарастать. Соответственно, риски не только не сократятся, но повысятся. Либерализм неизбежно приведет Европу к тому же состоянию, что Ближний Восток.
США учатся жить в условиях управляемого, модерируемого хаоса. Им больше недостаточно иметь лояльных Вашингтону правителей во главе отдельных государств. Они требуют “углубления демократии”. Это энантиодромическое требование. Но похоже, оно сейчас предъявлено и Европе.
Так как либералы гарантировано будут находиться у власти в Европе, столь же гарантированными будут рост иммиграции и эскалация этнокультурных конфликтов. Столь же гарантированными будут рост терроризма и популярность постмодернистского ИГ. В пределе мы имеем гражданскую войну в Европе, подготовка к которой идет полным ходом. Теракты в Париже показывают, как это будет происходить. Башар Асад справедливо заметил, что пережитое французами 13 ноября 2015 года есть то же самое, что сирийцы переживают в течение последних лет, только в несравнимо большем масштабе. В “пятницу 13” мы видели репетицию европейского будущего: безвольные празднующие и пьющие в барах французы на уик-энде и группа вооруженных несдерживаемых ничем исламистских террористов, палящих по безвольной толпе. И никаких выводов никто не только не сделает, но не посмеет даже корректно описать ситуацию. В таком случае то, что сегодня представляется горсткой маньяков, исламистских Фрэдди Крюгеров, завтра станет европейской умеренной оппозицией и борцами за права меньшинств, то есть за демократию. Нельзя исключить, что в их руках окажутся целые районы Европы, а может быть, и целые страны, – если политкорректные европейцы продолжат пить коктейли, посещать стадионы и ходить на концерты “тяжелых металлов”. Самым тяжелым из металлов является пуля, под возглас «Аллаху акбар!» летящая со сцены вместо истошных воплей американских рок-дегенератов. Тяжелее некуда.
Покончить с либерализмом – иначе нас ожидает то же самое
Какой вывод могла бы сделать Россия? Первое: не следует слишком спешить с переходом от модерна к постмодерну. В какие-то моменты прогресс становится врагом общества. Если мы примем законы энантиодромии, навязываемые США и Западом в целом, то гражданская война с Ближнего Востока (теперь уже вполне возможно, что и из Европы, – если все так пойдет и дальше) перекинется к нам. Попытки этого делались и будут делаться впредь. Важно сохранять ясную логику: “друг – враг”. Другу – уважение и поддержка, врагу – то, что ему полагается, в зависимости от тяжести совершенных преступлений. Без нюансов. Тот, кто угрожает нашей жизни, убивает наших друзей, сбивает наши мирные самолеты, обещает теракты, должен быть стерт с лица земли. “Булавы”, “Искандеры”, “Калибры” и другие эффективные комплексы – вполне убедительный аргумент для самых буйных из них.
Второе: основная линия борьбы проходит не между Россией и ИГ (и другими исламистскими формированиями), но между Россией и США (и их вассалами по НАТО). Без активной поддержки Вашингтона – военной, финансовой, информационной, политической и дипломатической – современного исламистского терроризма просто не могло бы существовать (или это было бы маргинальным, периферийным явлением – на уровне сект и теологических споров). Я уверен: пока не будет дан бой американской гегемонии, с ИГ и его аналогами мы не справимся. США взяли курс на модерируемый хаос и геополитику энантиодромии. Это они применили в полной мере к Ближнему Востоку, к Украине, Грузии и ранее – к Сербии (цветные революции), начинают применять к Европе, неоднократно пытались применить и к нам. США продолжат это делать: англосаксонский стиль – сохранять последовательность даже в хаосе. Пока США чувствуют себя относительно хорошо, все остальные (и прежде всего мы) будут чувствовать себя “не очень” – ведь не очень приятно, когда в твоем собственном городе по тебе стреляют из автомата за то, что ты здесь вырос и это – твоя страна. Стреляют в сирийцев, стреляют уже во французов. Завтра могут начать стрелять в русских. Не лучше ли выстрелить первым, когда драка неизбежна?
Третье: надо раз и навсегда покончить с либерализмом. Вся риторика про “гражданское общество”, “толерантность” и “права человека” – это пропагандистская подготовка гражданской войны. Это уже дорого стало Европе, и обойдется еще дороже. В России с этим пора кончать вообще. Нормы политкорректности несовместимы с жизнью народов и общества, с сохранением нашей идентичности. Либерализм – нечто, что следует полностью и окончательно изжить. Мы должны восстановить наше органичное традиционное русское мировоззрение – на основе наших ценностей, наших источников, наших авторов и нашей религии. При всем уважении ко всем остальным: живущий в России должен быть русским – культурно, лингвистически, духовно, на уровне самосознания. Кровь здесь не главное: русский – это дух. И наш русский дух требует от нас, чтобы мы не позволили сделать с нашей страной то, что европейцы сделали (сами или позволили сделать другим) со своими странами.
